Редкий читатель, увидев ее подпись, не пробежал бы глазами это письмо.
Замок Уорик
4 января 1896
Сэр, английская печать, очевидно, напрочь забыла свои лучшие традиции, если она способна так хладнокровно обсуждать, каким способом покончат буры с нашими соотечественниками: расстреляют или повесят…
Сэр, неужели хоть один из тех, кто заслуживает права называться англичанином, не поступил бы так же, как д-р Джемсон и его благородные товарищи? Самые влиятельные жители Йоханнесбурга попросили его прийти на помощь их женам и детям в момент, когда революция казалась неминуемой. Отправившись с отрядом конной полиции на помощь своим соотечественникам и отнюдь не желая столкновения с бурами, он был атакован их вооруженными силами…
Какова бы ни была его судьба, нет ни одной англичанки, чье сердце не переполнилось бы благодарностью и симпатией к этим мужественным людям. Они выполнили свой долг… Если их сделали пленниками лишь для того, чтобы затем хладнокровно убить, — тогда в Южной Африке больше не должно быть места «республике», управляемой такими убийцами. И мы не должны тут оглядываться на немцев и французов, считаться с тем, что они могут подумать…
Неужели мы правда так запутались в паутине интриг германской дипломатии, что теперь уже считается преступлением, если одни наши соотечественники помогают другим… Значит, д-р Джемсон должен был остаться глух к призыву наших соотечественников?..
Письмо длинное. Наверно, современникам странно было видеть, что блистательная Дэзи вспомнила вдруг даже о готтентотах и бушменах — как их, бедных, притесняли эти отвратительные буры. Куда естественнее звучали ее напоминания о том, как честил буров только что умерший Рендолф Черчилль. Или ее признание, что попавшие в беду «английские джентльмены лично знакомы многим из нас».
Это письмо произвело впечатление на современников. Даже через четверть века воспроизведением полного текста этого письма начала том своих мемуаров Марго Асквит, жена известного английского политика.
Почти одновременно с этим посланием в те январские дни 1896-го «Таймс» опубликовал немало писем, сходных и по содержанию, и по характеру. Они бросались в глаза не крикливыми заголовками. Таких заголовков в «Таймсе» тогда не было, как не было никаких фотографий или рисунков, — все это считалось нарушением устоявшихся вековых традиций. Письма, кем бы они ни были подписаны, печатались только в отделе «Письма редактору». Отнюдь не на первых полосах. Сенсационность в «Таймсе» считалась дурным тоном.
Но какими бы ни были заголовки, все равно эти письма вызвали сенсацию. И необычной для «Таймса» эмоциональностью содержания, и обилием стоявших внизу громких имен.
Через несколько дней после письма Дэзн в «Таймсе» появилась ода Альфреда Остина «Набег Джемсона». Вот типичные строчки из нее:
Беззащитные девушки в Золото-сити,
Беззащитные матери, вопли детей,
Неужели их крики «На помощь! Спасите!»
Не поднимут на подвиг британских мужей?
За эту оду Остин получил не только гонорар в двадцать пять гиней. В большой мере благодаря ей он и был удостоен официального звания поэта-лауреата, звания очень высокого, поскольку поэт-лауреат в Англии мог быть только один, и Остин становился преемником великого Теннисона, умершего четырьмя годами раньше.
Эти письма и стихи знаменовали собой начало газетной битвы между Англией и Германией, да и других памятных событий.
А причиной всего этого была новая война Сесиля Родса — вторая, если не считать более мелких военных столкновений с португальцами и несколькими африканскими народами.
Молниеносный бросок
Ровно за неделю до письма Дэзи, 29 декабря 1895 года, в крохотном местечке Пицани Потлего, на земле батсванов, прозвучал сигнал военного сбора. Там, возле самой границы Трансвааля, находились в то время основные военные силы Привилегированной компании — их перебросили из Родезии и с ними был сам Джемсон, ее администратор.
Конец декабря — на Юге Африки разгар лета. В тот воскресный день солдаты и офицеры лениво ждали, пока спадет жара, чтобы замяться спортом, картами или выпивкой. Но внезапно получили приказ построиться к трем часам пополудни.
Джемсон объявил им, что он получил чрезвычайно важное письмо из Йоханнесбурга с просьбой прийти на помощь английскому населению этого города, невыносимо страдающему от гонений со стороны бурских властей. Письмо он зачитал перед строем.
Там говорилось, как Крюгер притесняет в Трансваале англичан и вообще иностранцев, по-голландски — ойтландеров. Налоги с ойтландеров дают трансваальской казне основной доход — добыча золота, да и вся остальная промышленность и торговля находятся в руках ойтландеров, а буры живут себе по старинке на своих фермах. И этим-то ойтландерам, на которых держится вся современная экономика страны, не дают даже права голоса на выборах в фольксраад — парламент, поскольку правительство считает их временными жителями. С петицией о предоставлении полных гражданских прав обращались к правительству Трансвааля сорок тысяч ойтландеров, но их просьба не была удовлетворена. Возникло крайне напряженное положение.
«…Национальные чувства англичан оскорбляют на каждом шагу. К чему же может привести назревший конфликт? Тысячи беззащитных мужчин, женщин и детей, наших соотечественников и соотечественниц, находятся во власти до зубов вооруженных буров, в страшной опасности оказалось чрезвычайно ценное имущество…
Под давлением этих обстоятельств мы и просим вас прийти нам на помощь… Положение столь угрожающе, что у нас надежда лишь на вас и на ваших людей — не откажитесь поддержать тех, кто оказался в такой опасности».
Столь эмоциональное послание заканчивалось весьма деловым обещанием о возмещении всех расходов.
Подписей стояло пять: ближайшее окружение Родса и Альфреда Бейта, его компаньона по нескольким компаниям. Это старший брат Родса — полковник Фрэнсис Родс; горный инженер Джон Хейс Хеммонд, чьи знания и поддержку Родс так высоко ценил, что переманил его у Барнато, дав баснословное жалованье — семьдесят пять тысяч долларов в год плюс долю к прибылях; Лайонел Филлипс — хотя он и был президентом Горной палаты Трансвааля, но все же находился в зависимости от Бейта, как и еще двое подписавших письмо: богатый золотопромышленник Джордж Феррер и юрист Чарлз Леонард, председатель Национального союза Трансвааля, организации ойтландеров, выступавшей с 1892 года с петициями об избирательном праве.
Конечно, письмо звучало странно. Вопль о бедственном положении «беззащитных мужчин, женщин и детей» в письме никак не доказывался. Что им не давали права голоса в Трансваале — что ж, многие тогда считали это весьма естественным.
Президент Трансвааля Крюгер всегда подчеркивал, что ойтландеры приезжали в Трансвааль лишь на время, ради обогащения. И что никто из них не хотел терять своего гражданства, а трансваальское гражданство стремились просто присовокупить к основному, главному. И в утверждениях Крюгера было немало правды. Другое дело, что впоследствии многие из ойтландеров прижились в Трансваале и остались там навсегда, но это зачастую получалось само собой, вопреки их первоначальному желанию.
Все это было очевидно для каждого, кто хотел хоть сколько-нибудь задуматься над подлинным положением ойтландеров. Но многие ли из солдат и офицеров Сесиля Родса умели и любили задумываться над вопросами, которые казались им слишком общими и даже несколько абстрактными?
Оливия Шрейнер в следующем, 1897-м году выпустила повесть «Рядовой Питер Холкит из Машоналенда». Холкит — образ типичного солдата отрядов Привилегированной компании.
«…Челюсти у него были мощные, а большой рот с тонкими губами обличал натуру, способную упорно желать себе материальных благ и наслаждаться ими вовсю, если они попадут в руки.
…Он стал думать. А это случалось с ним не часто… Вообще, Питер не был охотник до размышлений… Питер жил только непосредственной жизнью. Он получал внешние впечатления, но они исчезали бесследно, не будили в нем никакой мысли».