Да, именно здесь, среди других избранных, Родс одним из первых улавливал гул приближающейся борьбы за колониальный раздел мира. Гул этот был еще не столь громогласен, как в конце восьмидесятых годов и тем более в девяностых, но звучал все явственнее — и в политике, и в общественной жизни.

Правительство и не догадывалось о планах и завещаниях безвестного человека по имени Сесиль Родс, но тем не менее исправно их выполняло. В 1876 году премьер-министр Дизраэли провозгласил королеву Викторию «императрицей Индии». Через год после того, как Родс начертал «Символ веры» и завещание, Англия захватила Кипр, а вскоре затем — многие «лакомые» области Африки и Азии.

В 1878-м, во время русско-турецкой войны, с подмостков лондонского мюзик-холла гремела песня, от которой публика приходила в неистовство. Не столько даже от слов «русские не получат Константинополя!», сколько от припева: Мы не хотим войны, но если уж придется воевать, то именем Джинго.

Словечко «Джинго» было придумано когда-то, чтобы не поминать ни бога, ни дьявола, не божиться и не чертыхаться. А песня настолько стала символом английского шовинизма, что с тех-то пор его и называют джингоизмом.

В 1870-м перед студентами Оксфорда выступил Джон Рёскин. Он говорил не о своих известных всей Европе трудах по искусству и эстетике, а в духе времени — о величии английской нации. Он напоминал слушателям об их «нордической крови», об умении британцев «непоколебимо повелевать и великодушно подчиняться», о том, что им уготована судьба, которой не удостоился еще ни один народ.

Каков же путь к такому величию? Силами своих «самых энергичных и самых достойных людей» Англия «должна как можно скорее приобретать колонии, захватывать каждый клочок полезной незанятой территории и там внушать своим поселенцам, что главное для них — это верность родине и что их первейшая цель — распространение могущества Англии на земле и на море; и что они, хотя и живут на далеком краю земли, должны помнить, что они принадлежат ей, как моряки, посланные на ее кораблях в далекие моря. Если уж мы в состоянии набрать солдат… которые из любви к Англии не страшатся пушек, мы найдем и тех, кто станет для нее пахать и сеять, кто ради нее будет добрым и справедливым и воспитает своих детей в духе любви к ней».[27]

Под этими влияниями Родс писал в свои оксфордские годы и «Символ веры» и первое политическое завещание.

— Мы, люди практичные, должны завершить то, что пытались сделать Александр, Камбиз и Наполеон, — говорил Родс. Иными словами, «мы, практичные люди», должны объединить весь мир под одним господством. Не удалось это македонцам, персам, французам. Сделаем мы — британцы.

Значит, сам-то Родс считал себя реалистом в политике. И был тут, конечно, прав. Видно, знал себя лучше, чем некоторые его биографы, считавшие своего героя прежде всего мечтателем.

В начале восьмидесятых он еще только вступает на политическую арену. Но и тогда уже в его действиях виден трезвый расчет.

В начале 1880-го он стал членом парламента Капской колонии. Колония имела статут самоуправляющейся, и этот ее парламент обладал довольно широкими правами в решении местных дел. В парламент Родс попал благодаря тому, что район алмазных копей получил там шесть мест. Выборы были открытыми, подкуп избирателей тоже велся вполне открыто, Двадцатисемилетний Родс был к тому времени человеком достаточно богатым и на копях достаточно влиятельным. В ноябре 1880-го он баллотировался в избирательном округе Беркли Уэст и был избран. Депутатом от этого округа он оставался до самой смерти, больше двадцати лет.

Свое место в капском парламенте он занял в апреле 1881-го. Коллегам-депутатам он показался личностью весьма экстравагантной. Категорически отказавшись надеть черный костюм и цилиндр, он заявил:

— Я одет еще по-оксфордски, но думаю, что могу в этом одеянии заниматься законодательством ничуть не хуже, чем в черном.

Потом Родс появлялся в парламенте, как и всюду, в своих неизменных хлопчатобумажных довольно мятых брюках. Привычную парламентскую процедуру он нарушал и тем, что в речах поминал депутатов прямо по имени, а не по названию избирательного округа, как это принято в самой Англии и во всех ее владениях.

Красноречием Родс в парламенте не прославился. Зато выделился другим: видно было, что он знал, чего хочет. И всегда подчеркивал это, бросая вызов своим оппонентам.

Родс увлекался яхтой — на просторах Столового залива, у подножия Кейптауна, было где погоняться. Так вот, в одной из речей о своих противниках, «почтенных депутатах», он сказал:

— Хотя они и имеют хорошо оснащенные яхты, но я осмелюсь бросить им вызов и заявить, что они не знают, к какой пристани плывут.

Себя же он сравнил с маленькой яхтой, которая имеет четкую цель.

Участие в работе капского парламента открыло перед Родсом широкие возможности. Как парламентарий, он приобрел большой вес в решении дел колонии. Его связи уже не ограничивались алмазными копями. Постепенно, в течение нескольких лет, он сумел обзавестись влиятельными союзниками. Сблизился с людьми, занимавшими ключевые посты, такими, как имперский секретарь и личный секретарь британского наместника на Юге Африки сэра Геркулеса Робинсона. И сам Робинсон (официально его пост именовался — губернатор Капской колонии и верховный комиссар Южной Африки) тоже заинтересовался молодым человеком с такими широкими замыслами. Позже он стал поддерживать Родса буквально во всем.

Кроме губернатора в Кейптауне было и свое правительство во главе с премьер-министром. Родс близко познакомился с капскими политиками. Чтобы оказывать влияние на здешнюю политическую жизнь, он купил акции «Кейп аргус», одной из ведущих кейптаунских газет.

Одним словом, Родс с самого начала показал себя прагматиком в политике и, пусть не без промахов и провалов (у кого их не бывало), сумел быстро стать своим человеком в политических сферах Кейптауна.

Одно время — в 1882―1884 годах — он подумывал, не стоит ли стать членом британского парламента от консервативной партии. Империалистические планы консерваторов были ему очень близки. Еще раньше, в оксфордские годы, он вместе с четырьмя своими единомышленниками написал Дизраэли письмо с предложениями о расширении Британской империи.

В 1885-м, когда и в политике либералов отчетливо проявились имперские тенденции, Родс всерьез задумался, не стоит ли ему баллотироваться в английский парламент от либеральной партии. Но потом решил, что делить свое время между Южной Африкой и Англией, как это было в оксфордские времена, ему может оказаться пока не по силам. И занялся южноафриканскими делами.

Главным из этих дел многие английские политики считали тогда «бурскую проблему». Буры составляли большинство белого населения Капской колонии и всей Южной Африки. А их независимые республики преграждали путь английской экспансии. Буквально накануне появления Родса в парламенте всю «белую» Южную Африку всколыхнула первая англо-бурская война.

Английские власти, не сумев добиться от бурских республик согласия на «объединение», «федерацию» со своими колониями, в апреле 1877 года ввели войска в столицу Трансвааля Преторию, которая в те времена была маленьким поселком. Войск было не слишком много — двадцать пять солдат, но и их оказалось достаточно, чтобы поднять «Юнион Джек» и объявить Трансвааль аннексированным.

Трансваальские буры, жившие на фермах, разбросанных по обширной стране, не сразу узнали и тем более не сразу осознали свершившееся. Регулярной армии у республики не было. Фермеры должны были сами решать, как действовать.

Они собирались группами на просторах вельда — южноафриканской степи — и, мрачно посасывая свои длинные трубки, неторопливо обсуждали положение. Весьма неторопливо. Больше трех с половиной лет. Вспоминали свое первородство в «белой» Южной Африке, появление англичан и их непрестанные козни. Искали ответов в Библии, единственной книге, которую они привыкли читать.