Протоиерей Николай отслужил всенощную. На следующий день была назначена заупокойная литургия: исполнялось двадцать лет со дня смерти его матушки Софьи. Каждый год в этот день он служил заупокойную по своей супруге.
Отец Николай сидел у себя в комнате, допивал чай с вишневым вареньем и собирался готовиться к завтрашней литургии. За окном темнело, он медлил, все вспоминая свою Сонюшку: как познакомились, как уговаривал ее родителей отдать за него замуж, как сбежала с ним, ведь родителей так и не удалось уговорить. Как делила с ним все скорби и тяготы священнической жизни. Бог не дал им детей. Соня об этом скорбела всю свою жизнь, может, и умерла от этого так рано и безвременно.
Всякий раз, когда владыка предлагал ему более богатый приход, батюшка отказывался. Здесь, в этой предгорной станице, в маленьком саманном доме с белеными стенами и деревянной верандой, протоиерей Николай прожил более сорока лет, здесь у церковной ограды похоронил свою матушку. Он любил свой небольшой уютный храм с крашеными голубым куполами. Любил луга с перелесками, синеватые горы вдали, где в хорошую погоду сам Эльбрус показывал свою суровую седую двурогую голову. Любил своих прихожан - простых станичников, потомков казаков, воевавших здесь с горцами почти два века назад. Он и сам был одним из казачьих потомков и даже говорил на местном наречии - смеси украинских и русских слов, на том наречии, на котором всегда говорили на Кубани и в Ставрополье.
Совсем стемнело, наступила непроглядная южная ночь, запели сверчки, пробудившиеся к ночи. Удушливый дневной зной сменился легкой ночной свежестью.
Отец Николай сидел в темноте, подперев голову ладонью, недопитый чай давно остыл. Две слезы покатились по морщинистым щекам и затерялись где-то в бороде. Воспоминания о прожитом полностью захватили его, сменялись картины прошлого. Вот его рукоположение: его выводят на амвон, и он видит ее лицо, глаза, полные слез, а потом он - молодой священник, службы, требы, людское горе, и она всегда рядом, на клиросе, на приходе, тихая и немногословная. Сколько она молилась о ниспослании ей детей, сколько скорбела! А вот уже Софья - угасающая и уходящая. Она ушла от него в мир иной так же тихо, как и жила. Он даже не сразу понял, что ее больше нет, так привык к ее незаметному присутствию.
Наконец отец Николай заставил себя встать, зажег настольную лампу, поправил потухшую было лампадку и надел старенькую требную епитрахиль, собираясь читать священническое правило перед причастием.
В этот момент в дверь тихо постучали.
Отец Николай прекратил читать, прислушался. Тихо. Подумал, что показалось, но тут постучали вновь, громче и настойчивее.
Отец Николай отложил молитвенник и, тяжело вздохнув, пошаркал к двери.
- Хто тама?
- Откройте, мне надо с вами поговорить.
- Дюже поздно, завтра балакать приходьте, - ответил отец Николай как можно жестче.
Последние годы в предгорных станицах было неспокойно, то и дело устраивали бандитские вылазки радикальные исламисты, которых поддерживало мусульманское население. В советское время мусульман в станице почти не было, кроме нескольких черкесских семей. Да и те жили всегда дружно.
После чеченских событий мусульман появилось много. На соседней улице построили мечеть с минаретом и ядовито-зеленой подсветкой. Появился важного вида мула, который, как говаривали, учился где-то за границей. Месяц назад на здании местного дома культуры появилась провокационная надпись: Аллах над нами, крест под нами. Надпись очень долго не решались закрасить, пока не вмешался глава администрации и не счел надпись оскорбительной для русского населения.
В соседней станице два года назад боевики похитили местного священника отца Михаила и увезли в неизвестном направлении. Батюшку не нашли. Так и жили. В такой ситуации открывать незнакомцу, да еще ночью, было более чем легкомысленно.
- Мне очень надо с вами поговорить, это срочно, - отозвался незнакомец.
- Кака така надобность? Вот завтра с утречка, после службы и заходьте у храм, а сегодня дюже поздно, - стараясь еще более грубо ответить, произнес отец Николай.
- Это вопрос жизни и смерти, меня завтра здесь не будет, - почти так же резко ответил незнакомец.
Лоб отца Николая покрылся испариной, разговор его изрядно утомил, в душе он чувствовал, что надо открывать. Отец Николай перекрестился, произнеся Иисусову молитву. Будь что будет, может, и правда важно. Священник не имеет права отказывать страждущему.
Отец Николай повозился с замками и защелками, распахнул дверь и остолбенел, увидев стоящего человека. Это был самый настоящий бандит: черные волосы, черная борода, горящие черные глаза, камуфляжная форма, автомат за спиной. Первое его желание было захлопнуть дверь, он даже попытался сделать это, но проворный незнакомец уже придерживал дверь рукой и носком ботинка.
«Вот и мой конец», - подумал было отец Николай и приготовился к худшему, положившись на волю Божию.
Незнакомец уловил настроение священника и, подняв ладони вверх, поспешил его успокоить.
- Не бойтесь, мне нужно с вами только поговорить, и я уйду.
- Шо за нужда така посредь ночи? Ну проходи у хату, мил человек, коли с добром, только оружие свое здесь оставь. А коль не с добром, так мне бояться нечего. Я стар и свое уже пожил, на все воля Божия, - и отец Николай, еле держась на ватных ногах, пошаркал в глубь комнаты.
- Сидай, говори, с чем пожаловал, а то дюже поздно.
Незнакомец уселся на скрипучий стул, быстро осмотрелся.
- Я убил человека.
Отец Николай усмехнулся.
- У тебя на роже написано, что убил, и не одного, шо, совесть замучила?
Незнакомец не отреагировал на едкое замечание.
Отец Николай был почти уверен, что бандит пожаловал не с добром и что сегодня ночью скорее всего священник станет следующей его жертвой. Или что ему предложат нечто неблаговидное и, отказавшись, он подпишет себе смертный приговор.
«Ну что ж, - подумал отец Николай, - значит, так суждено».
- Меня зовут Ахмет, - повисла пауза, словно собеседники собирались с мыслями, как для поединка.
Ахмет никогда в жизни не разговаривал с православными священниками, а уж тем более вот так - близко и с глазу на глаз. Он понимал, почему этот седовласый старик относится к нему как к врагу. А как к нему еще относиться?
- Вот, - произнес Ахмет, доставая из нагрудного кармана изрядно потрепанную книжицу, -Завет вашего Бога, Инжиль.
Отец Николай изумленно посмотрел на пришельца.
- Откуда это у тебя, с убитого? Это не отца Михаила из Алексеевской?
- Нет, я про тот случай ничего не знаю, там другие люди были. Это с другого убитого -журналиста из Москвы. Вот его документы, - и Ахмет извлек из кармана корочку удостоверения, -передайте это родственникам или властям. О его судьбе, наверное, ничего не знают.
Выложив все на стол, Ахмет медленно поднялся и собрался было уходить.
Отец Николай тоже встал, чтобы проводить незваного гостя, как вдруг Ахмет резко повернулся и, упершись ладонями о стол, быстро заговорил.
- Ваш Бог Иса не дает мне покоя!
- Это як же? - отец Николай приподнял седые лохматые брови.
- Он не дает мне покоя с того момента, как я прочитал Его Завет. Он говорит о спасении, что тот, кто примет крещение - спасен будет, а кто не примет крещения - осужден будет. Это так? Говорите, это так или не так? Это действительно Он сказал? - глаза Ахмета горели, словно в лихорадке.
- Так, - произнес вконец обескураженный отец Николай, отпрянув назад.
Повисла пауза, Ахмет тяжело дышал.
- Ты сидай, - произнес наконец несколько пришедший в себя священник. - На ось, чаю глотни. Остыл, правда, давно. Да спокойно расскажи, шо тебя смущае.
Ахмет сел, залпом выпил тот самый недопитый стакан остывшего чая. Покосился в сторону угла с иконами, где робким огоньком теплилась лампадка. Повисло молчание.
Ахмету казалось, что, как только он переступит порог дома священника, сразу уйдет тяжесть из сердца, слова сами собой польются и он сможет рассказать все-все, что так долго не дает ему покоя. Но, увы, он ошибался. Сидя здесь, он не знал, с чего начать, как сказать обо всем, да и что говорить. Мысли в голове путались, цеплялись одна за другую, словно в пьяном тумане. Стало понятно, что надо либо уходить, либо говорить.
