Первое время Алена очень тяготилась жизнью в лагере. Ранний подъем, интенсивные занятия полностью выматывали ее, особенно после нескольких месяцев совершенно беззаботной жизни с Русланом в его замечательном доме.

Вечером за ужином Алена уже почти спала, мечтая об одном: доползти до кровати, рухнуть на нее и заснуть. С Русланом она первое время почти не виделась, он был постоянно занят. Вызывал к себе Руслан ее сам. За первые две недели она провела с ним всего одну ночь, сразу после прибытия в лагерь. Иногда Алена задавалась вопросом, почему он не обращает на нее внимание. Наверное, хочет, чтобы она адаптировалась, привыкла, отвечала сама себе девушка. Спросить было не у кого, это раньше она могла задавать вопросы, когда жила с Русланом в одном доме и спала с ним на одной кровати. Здесь же были совсем другие законы, женщина не имела права спрашивать мужчину о чем-либо, и даже не знала, когда ее к нему позовут.

Недели через две все изменилось: Алена вдруг почувствовала необычайный прилив сил и некую эйфорию. Впрочем, эйфория внезапно сменилась удушьем, почти до потери сознания. Это случилось вечером после ритуального омовения. Насира увидела, что Алена упала, приняв какую-то неестественную позу, и позвала Гульнару. Гульнара считалась в лагере самой опытной женщиной в духовной практике, к тому же она была самой старшей, как говорили некоторые, ей давно перевалило за шестьдесят. Она была идеологической наставницей для женщин. Ведь мужчина не обо всем может говорить с женщиной, да и понять друг друга женщинам легче. Гульнара почти всегда сопровождала исполнительниц к месту совершения теракта и проводила с ними их последнюю ночь, убеждая не бояться и идти до конца. Знала очень много молитв и заговоров. А также удостоилась чести прислуживать имаму, принося ему еду и питье.

Гульнара дала Алене какое-то горькое питье и пошептала над ней что-то по-арабски. Девушке стало легче.

– Что с тобой случилось? – спросила старуха.

– Я почувствовала радость, а потом меня кто-то начал душить, – почти в бреду вспоминала Алена, которая не могла прийти в себя после перенесенного потрясения.

– А ты призывала имя пророка Мухаммада, вспоминала суры из Корана, когда это с тобой произошло? – Старуха была очень серьезна.

– Да, кажется.

– Кажется или точно?

– Да, призывала.

– Тогда ничего страшного с тобой не произошло, это так и должно быть. Милость Аллаха посетила тебя.

Через день Алена ощутила радость снова. Девушка никогда не испытывала прежде ничего подобного, это была радость потусторонняя. Словно некая разумная сила вселялась в Алену и начинала управлять ею. Удушья больше не было, правда, по совету Насиры Алене пришлось еще пару раз сходить к мудрой Гульнаре, чтобы та дала ей свое питье и пошептала молитвы. Насира говорила, что нечто подобное происходило и с ней, когда она только приехала в лагерь, и Гульнара ей тогда очень помогла. Главное, говорила Насира, не испытывать страх перед этими силами, так как они исходят от Аллаха, а не от шайтана. В лагере говорили, что Гульнара хорошо в этом разбирается и даже может изгнать шайтана из человека.

Занятия перестали тяготить и утомлять Алену. Намазы же стали приносить тот самый прилив потусторонней энергии. Алену это не удивляло, она начинала воспринимать свое состояние как совершенно естественное. Более того, она ощущала происходящее как нечто открывшееся ей в результате духовного роста и совершенствования.

Она перестала задавать себе вопросы зачем и почему. Зачем она это делает, почему она здесь – в этих совершенно противоестественных для нормального человека условиях. Она переродилась, теперь это не была прежняя Алена – чувственная, страстная, ранимая. Теперь это был некто сильный и жесткий в образе Алены, и этот некто двигал ее руками, ходил ее ногами, смотрел ее глазами и закладывал в ее мозг свои мысли. Лишь изредка, на несколько мгновений, она становилась собой. Это было в редкие минуты отдыха, когда Алена спускалась по крутым ступенькам в ущелье к студеному ручью, умывала лицо ледяной водой, так что начинало ломить глаза и пальцы, садилась на камне, скинув обувь, и, вытянув усталые ноги, смотрела на звонко бегущую прозрачную воду. В такие моменты ее охватывала легкая непонятная грусть, приходившая к ней из прошлой, ставшей далекой и забытой жизни, словно она пыталась что-то вспомнить, но не могла.

Теперь эту другую Алену Руслан часто звал к себе. Уходя к нему, Алена чувствовала на себе завистливый взгляд Насиры. Но девушке было не важно, что чувствовала ее соседка. Ее звал Он. Он был ласковым и нежным, и в такие моменты она особенно остро чувствовала свое счастье, совсем не так, как в той, другой, жизни. С каждым разом Руслан требовал от Алены все большего, и она с радостью выполняла все его самые экстравагантные желания. Может быть, раньше, в другой обстановке, в другой жизни, ее смутило бы подобное, в том числе и то, что прежде считалось противоестественным. Но теперь она все воспринимала с восторгом. Алена больше не принадлежала себе, она была отдана ему – это единственное, что она помнила. Ей это нравилось, ей нравилось то, что он начал с ней экспериментировать и позволять себе то, чего не позволял раньше. И даже когда доходило до откровенного садизма с его стороны, она с радостью терпела боль: ведь она отдана ему и только ему.

Бывали ночи, когда Руслан отпускал ее уже почти на рассвете, перед самым намазом, и Алене удавалось вздремнуть не более получаса. Но в утренний намаз та самая инфернальная сила приносила эйфорию, вливалась в нее, как солнечный свет вливается в воду, делая ее прозрачной, и Алена с легкостью выдерживала все тяготы дня без намека на усталость и утомление.

Однажды Алена с Насирой отправились к ручью полоскать выстиранное белье, они были дежурными по стирке. День был жаркий, несмотря на высокогорье; в воздухе стоял терпкий запах сосновой хвои, в ущелье же царила приятная прохлада. Девушки уселись на камни, чтобы передохнуть. Насира первой завела разговор:

– Так ты ничего не знаешь про наших девочек или делаешь вид?

– А что я должна знать?

– Ну, конечно, тобой только Султан пользуется.

Алене стало неприятно.

– Вообще-то он мой муж.

Насира рассмеялась:

– Да ладно тебе, муж. Здесь все братья и сестры. И если мужчина зовет, женщина не вправе отказываться. Конечно, по закону мужчина не зовет женщину, если она принадлежит другому. Поэтому ты ничего не знаешь до сих пор, так как принадлежишь Султану.

Насира встала и принялась полоскать белье, делая вид, что больше не намерена обсуждать эту тему.

– Подожди, продолжай, раз начала, – строго одернула ее Алена.

Насира опять уселась на камень и рассказала следующее: оказывается, девушек всех до единой используют инструкторы-арабы, охранники и приезжающие люди Султана. Причем иногда одну девушку имеют сразу два мужчины.

– Ну, ты понимаешь, как это? – произнесла Насира. – Просто некоторые так любят. Исключений в лагере только два: это Амина (Алена) и сама Насира.

– А ты почему исключение? – спросила Алена.

Насира опять усмехнулась:

– Ну, хотя бы потому, что Казбек – мой родной дядя.

– Это водитель со шрамом?

– Как будто ты не знаешь, как его зовут.

– Знаю, так спросила, на всякий случай. А если тебя позовут?

– Я с радостью пойду, потому что женщина создана Аллахом для того, чтобы ублажать мужчину, ну и рожать им сыновей-воинов. Я всегда буду рада выполнить свое предназначение.

На этом разговор закончился.

Октябрь 2004 года. Закончилось бабье лето, все, хорошего понемногу, как жаль, думала Настя, убирая посуду после завтрака и поглядывая в окно, за которым вовсю хозяйничала осень. Ветер срывал пожелтевшие листья, остервенело кружил ими и бросал в лужи, в которых отражалось низкое свинцовое небо и несшиеся по нему обрывки серых косматых облаков. Дождь, ливший всю ночь, затих. По блестящим сталью рельсам красным ярким пятном прогремел очередной трамвай.