1
Мы шли из интерната друг за другом
Тропинкой телеграфных проводов,
Где голубой просвет над лесом, лугом
Нам открывал причуды облаков.
И день звенел в сияющей истоме…
А вот село, там в центре школа, клуб.
Я поворачиваю здесь: наш домик,
Похожий на меня, отцовский сруб.
И вскинется собака, чуть залает,
И ласточки со свистом пролетят.
Вдруг сердце, как в испуге, замирает,
Навстречу мама: «Это ты, дитя!»
2
Как в раннем детстве, чисто, тихо дома.
Зачем ты жил за тридевять земель?
Вот мир, где было все до слез знакомо,
Где тишина звенела, как свирель.
А мама говорила: «Ты доволен?
Довольны ли тобой учителя?
Отец в могиле может быть спокоен?
Ну, хорошо! Я рада, жизнь моя!»
И плакать мама опускала руки,
Что муж погиб, что молодость прошла,
Что счастья миг и горестей разлуки
В несоразмерных долях приняла.
3
Сиянье уж возникло в клочьях тучи.
Так тихо, и туман. Селенье спит.
За ивами далекий скрип уключин.
То едем мы, и утро уж блестит.
Мне впору весла, мне грести удобно.
Вода взрывается, летит назад.
И лодка движется легко, свободно, —
Сегодня маме лучше — ты и рад!
Вдоль берега свисают близко ивы,
А красный дерн, как бахрома, висит.
Мы едем, повторяя все извивы
Реки… И мама тихо говорит:
4
«В Буни живут, как в старину, охотой
И рыбу ловят острой острогой.
Мужчина ловок, занятый работой,
Беспечен и ленив, придя домой.
А женщина плетет из ив корзины.
В корзины собирает лебеду,
Варит ее и сушит… Вдоль долины
Безмолвие, как будто на беду.
Там вечно тишина, там вечно сумрак,
Там люди — тени, мир — большая тень.
Там неотвязны дрема, горечь, дума,
Неотличим от ночи белый день».
5
«Но было утро… ясным, как сегодня.
Чем ярче разгорался новый век,
Тем все раскованней, все свободней
Жил на Земле веселый человек.
Когда он шел — так просто, вдоль дороги,
Уже и это было торжество!
Казалось, лишь у него есть ноги
И руки сильные — лишь у него.
И правда, ими он владел отлично.
Что б делал он — он делал лучше всех.
Но что в нем было даже непривычно,
Всего приметней — постоянный смех.
Ребенка плач иль всякие вопросы,
Жены ли ропот, он встречал смеясь.
Обидно, жаль, ну, я когда и в слезы,
Но он умел развеселить сейчас».
6
Твой поплавок заснул. Вода сияет,
В ней зелень леса, неба синева.
В душе твой — о чем, о чем? — кто знает,
Восходят тихо облака- слова.
Слова о том, что мне всего дороже.
Какой-то мягкий акварельный свет.
Не Пушкин это и не Блок, но кто же?
Ужели это ты? И ты — поэт?
Печали нет, покой сегодня сладок.
Мы сварим на обед уху в ведре
(Картошка, сом и дюжина касаток)
И карасей зажарим на костре.
7
Присядет мама отдохнуть под ивой.
А нам идти купаться и бродить…
Мне мама кажется такой счастливой,
Устала только очень — не забыть!
Мы шли и шли знакомыми местами,
Тропинкой пыльной, прямо через луг
С травою новой, с теплыми ветрами,
И в легкой дымке мир сиял вокруг.
И также лето разгоралось где-то,
И также на луга ложилась тень,
Так уходило голубое детство,
И долго вечерел далекий день.
8
Как встарь, вдали беспечный скрип уключин
Мир оживит присутствием людей.
Легко и вольно, быть может, лучший
Сегодня день за много, много дней.
Бегу на берег, окунаюсь в воду,
Плыву в воде, просматривая дно.
Предчувствую чудесную погоду,
А если и ненастье — все равно!
С тех пор, как помнишь ты себя, ты знаешь,
Есть некто в мире — человек иль бог? —
И если ты о нем вдруг вспоминаешь,
Казалось, сразу он тебе помог!
9
Он жил, быть может, в облаках высоких,
В огромной акварели над Землей,
А может, в тех лесах далеких,
Как эхо, отзываясь: «Мир, он твой!»
Ты уходил зелеными лугами,
Забытыми тропинками в пыли,
Как солнцем лес, наполненный мечтами,
Глядел на небо на краю Земли.
Нет, бога не было, была Россия,
Зеленый лес и голубая даль.
Тогда в тебе взошли ростки живые,
Слова, в которых радость и печаль.
Июль-август 1966 года.
