Морис замер в ожидании катастрофы.

«Пежо» замедлил ход и остановился возле дома 93. Задняя правая дверца открылась, и оттуда появилась массивная фигура комиссара Фушероля. Он поспешил ко входу и‘ пропал в темноте. Машина покатила дальше.

Торопливыми шагами Морис вернулся в дом. Он догнал комиссара, когда тот уже переступал порог комнаты консьержки.

— Ну, что у вас стряслось? — проворчал он, повернувшись к Морису, и добавил: — Неужели дело столь важное, что без меня никак нельзя было обойтись?

— Могу только сказать,, что лично я вас не вызывал,— заявил Морис.

Комиссар удивленно посмотрел на него, затем надменно покачал головой.

— Немедленно отвечайте, месье Латель,— приказал он,— вы звонили мне с просьбой как можно скорее приехать сюда? Да или нет?

Валери со вздохом опустилась на стул, Изабель нервно улыбнулась. А комиссар насупился й покраснел.

— Я попросил бы не смеяться надо мной,— резко бросил он.

— Попросите об этом Дюпона,— заметил Морис.

Неожиданно появилась мадам Брионне. Она вошла так же тихо, как и выходила.

Своими зоркими глазами она сразу увидела конверт в почтовом ящике на внутренней стороне двери.

— Еще недавно его здесь не было,— промолвила она.

На конверте не значилось ни адреса, ни фамилии отправителя, и он не был заклеен. В нем лежал только один лист бумаги: страница из «Криминалистики», на которой было напечатано интервью с Даниелем Морэ. Бросался в глаза крупный заголовок:

Слово «убийца» кто-то зачеркнул красными чернилами, а сверху написал «полицейский».

Тусклый сумеречный свет наполнял комнату. Изабель с Жаном-Люком уже в десятый раз слушали магнитофонную запись сцены из «Сирано». Вторая половина дня проходила уныло. Милорд вылизывал мягкие лапки розовым язычком.

Не то чтобы серьезный голос Жана-Люка, доносившийся из динамика, был неприятен, просто он совсем не подходил к образу Сирано, равно как и Пердикана. Морис закрыл дверь своего, кабинета.

За прошедшие три дня Дюпон ничем не проявил себя. Вероятно, причиной тому послужило распространение его портретов во Франции и пограничных с ней странах. Таково, во всяком случае, было мнение Фушероля. Его отдел буквально затопили присланные сообщения, и теперь все сотрудники занимались их проверкой.-

— Послушайте,—резко заявил комиссар Морису, когда тот сетовал на медлительность расследования дела,— у нас все происходит по-другому, чем в ваших криминальных романах. В профессии полицейского прежде всего требуется терпение.

Недавняя трагикомическая история не обескуражила его,

— Идиотская выходка безумца, играющего с огнем,— сказал он.

Морис не совсем разделял такое мнение, Конечно, Дюпон был сумасшедшим, но разве, несмотря на это, он не проявлял постоянно удивительную осмотрительность и логику?

«Дюпон был из тех ненормальных, которые на первый взгляд кажутся вполне полноценными людьми»,— писал Даниель.

«Кровавым безумием» называли Дюпона газеты, до сих пор помещавшие на первых страницах статьи о Морэ.

Фушероль больше не считал нужным держать в тайне ранее замалчивавшиеся обстоятельства. Теперь общественность знала обо всем. Рукопись Даниеля появилась в печати, некий психиатр объявил убийцу шизофреником, а еженедельники опубликовали интервью из «Криминалистики». Морис Латель, «критик и выдающийся автор криминальных романов, верный друг жертвы», тоже не был забыт. В архивах отыскали старые фото, запечатлевшие его с Даниелем на приемах или вечеринках.

Благодаря этому Морис попал в центр всеобщего внимания. Фонтевро торопил его, просив поскорее закончить очередной роман, дабы получить прибыль от бесплатной рекламы. Со всех сторон к Морису сыпались заказы на статьи, однако он не очень интересовался работой, его мысли постоянно отвлекались. Сидя за письменным столом, он начинал думать о Даниеле, Кулонже, Дюпоне, Фушероле, а чаще всего о Валери.

Теперь они виделись каждый день. Якобы для ее охраны он встречал девушку после работы в шесть часов и шел с ней ужинать. Казалось, ресторан он выбирал случайно, но на самом деле выбор этот тщательно обдумывался. Затем они шли к Валери домой и некоторое время проводили вместе. Его визиты изо дня в день удлинялась. Например, накануне он несколько часов молча наблюдал, как она рисовала. Они все больше сближались друг с другом. Морис безумно радовался тому, что Валери, пo ее словам, не любила Даниеля.

— Да, мой друг,—заявил он Милорду,—таковы наши дела.

Кот, прыгнув на свое любимое кресло, обосновался там и теперь внимательно прислушивался к словам хозяина. Зазвонил телефон.

—  Алло, Латель?

—  Да.

— Это Фушероль. Вы мне нужны. У вас найдется сейчас время?

— Да.

— Не смогли бы вы подъехать к полицейскому участку в Бьевр? 

— Охотно. Вы уже там?

— Нет, только выезжаю.

— Есть что-то новое?

— Вы все узнаете на месте.

Комиссар положил трубку. Морис страшно разволновался. Вероятно, опять произошло непредвиденное. До шести часов осталось не так много времени на свидание с Валери он сегодня не успеет. Морис позвонил ей на работу и все объяснил. Через несколько минут он уже ехал в машине. Из-за того, что небо сплошь заволакивали тучи, сумерки наступили раньше обычного.

Круглая лампа молочного стекла, похожая на белый леденец, приклеенный к потолку,, освещала мрачное помещение участка. Трехцветный плакат на стене призывал французскую молодежь овладевать Военными специальностями.

Лейтенант полиции .предложил посетителям два неудобных стула, а сам, наполненный сознанием собственной значимости, уселся за письменный стол.

— Здесь у меня результаты нашего расследования,— заявил он, хлопнув ладонью по папке.— Можете распоряжаться ими.

Фушероль прибыл сюда незадолго до Мориса и еще не успел ознакомиться с документами. Недовольно скривившись, он сказал офицеру:

— Сперва сами сделайте краткий обзор.

— Расследование проводилось до июля прошлого года. Конкретнее, до двенадцатого числа.

Точность оказалась неотъемлемым свойством лейтенанта, который перед беседой наверняка внимательно изучил бумаги.

Пятнадцать месяцев назад в воскресенье после обеда в Бьевре случилось происшествие, взволновавшее весь округ. Некий Давид Шнеберг был убит на своей вилле. Шестидесятивосьмилетний старик владел кожевенным предприятием на площади Оперы в Париже. После смерти жены он жил один.

Девушка-служанка нашла его труп в понедельник утром.-

— Разве она жила не на вилле?

— Да нет, на вилле. Но по воскресеньям она всегда уезжала к родственникам в Сен-Уан. Алиби в порядке.

— Время преступления?

— По мнению судебного врача — воскресенье, между четырнадцатью и восемнадцатью часами.

— Орудие убийства?

— Череп пробит тупым предметом.

— Каким именно?

— Его не обнаружили.

— Мотив?

— Неизвестен.

Вопросы Фушероля были коротки и немногочисленны. Они касались только существа дела. Морис увидел комиссара в совершенно новом свете.

«Зачем, собственно говоря, он попросил меня сюда приехать?» — думал Морис. Оба случая, казалось, не имели ничего общего.

Так ничего и не сообразив, он вынужден был ограничиться ролью слушателя.

— Что-нибудь украли? — спросил Фушероль.

— Это не было установлено. Давид Шнеберг сам вел свои дела. Каждое утро он уезжал в Париж, а вечером возвращался в Бьевр. Если он и хранил дома крупные суммы или ценные вещи, то об этом никто не знает.

— Друзья, знакомые у него были?

— Увы, нет, он жил очень замкнуто.

— Любовницы?

— Тоже нет. После смерти жены он стал предпочитать выпивку.

— Подозреваемые?

— Свидетель заметил поблизости неизвестного за рулем «ягуара». Опознать его не удалось.— Полицейский развел руками, выражая свое сожаление.— Преступление до сих пор не раскрыто.