—Я сниму с вас штаны, — предупредила она, откидывая покрывало. — Нужно вскрыть бубон. — Она развязала потрепанный пояс штанов. Рош лежал смирно, только застонал негромко и будто захлебываясь.

Киврин попыталась сперва спустить штаны с бедер, потом потянула за штанины, но они сидели слишком туго. Придется разрезать. Жаль, не догадалась прихватить из дома Розамундины ножницы.

— Сейчас разрежу, — сообщила Киврин, отползая туда, где оставила нож и бутылку вина. — Я постараюсь осторожно, чтобы вас не поранить.

Она понюхала горлышко бутылки, сделала глоток и поперхнулась. Хорошо. Вино старое, крепкое. Киврин полила им лезвие ножа, вытерла о собственные штаны, полила еще, стараясь оставить побольше, чтобы хватило на обработку раны.

— Beata [37], — пробормотал Рош, нащупывая пах.

— Все хорошо, — успокоила его Киврин и, взявшись за одну штанину, надрезала шерстяную ткань. — Я понимаю, что болит, но сейчас я его вскрою. — Ухватившись за края надреза обеими руками, она рванула в разные стороны, и ткань разошлась с громким треском. Рош дернул коленями. — Нет, нет, не сгибайте. — Киврин налегла на них, прижимая к полу. — Мне нужно вскрыть бубон.

Колени не поддавались. Оставив их на время в покое, она разорвала штанину до конца, чтобы добраться до бубона. Тот оказался в два раза крупнее Розамундиного и абсолютно черный. Давным-давно надо было его вскрыть, много дней назад.

— Рош, опустите ноги, пожалуйста, — попросила Киврин, наваливаясь на них всем весом. — Нужно вскрыть чумной нарыв.

Он не реагировал. Возможно, просто ее не слышал, а мышцы сгибались рефлекторно, помимо его воли, как у клирика, но Киврин некогда было ждать, пока пройдет спазм. Бубон мог лопнуть в любой момент.

Поразмыслив, она опустилась на пол и просунула руку с зажатым в ней ножом под согнутые колени. Рош застонал, Киврин перехватила нож и осторожно, плавно подвела его острием к самому бубону.

От мощного удара ногами в грудь Киврин полетела навзничь. Нож выскочил у нее из рук и лязгнул по каменным плитам. Задохнувшись, Киврин, хрипя, хватала ртом воздух. Она попыталась сесть, но правый бок словно огнем обожгло, и она повалилась обратно, схватившись за ребра.

Рош кричал, протяжным диким криком, как затравленный зверь. Киврин медленно перекатилась на левый бок, крепко зажав правый ладонью, и приподняла голову, силясь посмотреть, что со священником. Он качался взад-вперед, как ребенок, отчаянно голося и подтянув голые ноги к груди. Бубона Киврин не разглядела.

Она привстала на локте, опираясь рукой о каменный пол, потом осторожно подтянула ее к себе, садясь, и наконец встала на колени, постанывая от боли, однако ее скулеж утонул в крике Роша. Должно быть, от удара треснуло несколько ребер. Киврин плюнула на ладонь — нет, крови не видно.

Поднявшись на колени, она посидела на пятках, обхватив себя руками, чтобы унять боль.

— Простите, — прошептала она. — Я не хотела вас обидеть. — Ползком на коленях Киврин двинулась к Рошу, помогая себе правой рукой. От движения она задышала глубже, и каждый вдох отзывался кинжальной резью в боку. — Все хорошо, Рош, я иду, уже иду...

Услышав ее голос, он судорожно прижал колени к груди, и Киврин обогнула его сбоку, подползая вдоль стены, чтобы он ее снова не задел. Одна из свечей, опрокинутая ударом, лежала в лужице разлившегося воска, но все еще горела. Киврин подняла ее и положила руку Рошу на плечо.

— Ш-ш-ш, все хорошо. Я здесь. — Крики смолкли. — Простите, — повторила она, наклоняясь. — Я не хотела вас обидеть. Я только пыталась вскрыть бубон.

Колени прижались к груди еще плотнее. Подхватив красную свечу, Киврин подняла ее над обнаженным бедром Роша. Бубон чернел на прежнем месте, такой же твердый и громадный. Нож не оставил на нем даже царапины. Киврин приподняла свечу повыше, оглядываясь в поисках ножа. Он улетел куда-то к могиле рыцаря. Киврин посветила туда, надеясь, что лезвие блеснет в темноте.

Она стала осторожно разгибаться, чтобы не потревожить ребро, но боль снова накрыла ее и заставила с криком согнуться пополам.

— Что такое? — подал голос Рош. Он открыл глаза, в углу рта выступила кровь. Наверное, прикусил язык, когда кричал и дергался. — Я тебя зашиб?

— Нет, — опускаясь рядом с ним на колени, ответила Киврин. — Нет. Ничего страшного. — Она вытерла его губу рукавом куртки.

— Ты должна... — начал он, и изо рта снова полилась кровь. Он сглотнул. — Ты должна прочитать отходную.

— Нет, — воспротивилась Киврин, вытирая кровь. — Вы не умрете. Нужно вскрыть бубон, пока он сам не лопнул.

— Не надо, — произнес Рош, и Киврин не поняла, о чем он просит — не вскрывать или просто не уходить. Сквозь стиснутые зубы продолжала струиться кровь. Киврин вновь опустилась на пятки, стараясь не закричать, и уложила голову священника себе на колени.

— Requiem aetemam dona eis, — начал он, и в горле его что-то булькнуло. — et lux perpetua [38].

Рош захлебывался кровью. Киврин приподняла ему голову повыше, подоткнув под нее скомканную пурпурную мантию, и вытерла рот и подбородок рукавом куртки. Рукав уже промок насквозь. Киврин потянулась за ризой.

— Не надо, — попросил Рош.

— Я здесь, я никуда не иду.

— Помолись за меня. — Он попытался сложить руки на груди. — Рек... — Он снова захлебнулся, и конец слова потонул в крови.

— Requiem aetemam, — послушно произнесла Киврин, сама сложив руки в молитве. — Requiem aetemam dona eis, Domine.

— Et lux...

Красная свеча рядом с Киврин зачадила и погасла, наполнив церковь едким запахом дыма. Киврин оглянулась на остальные свечи. Горела только одна, последняя из восковых, переданных леди Имейн, да и та оплавилась до крошечного огарка.

— Et lux perpetua, — проговорила Киврин.

— Luceat eis, — сказал Рош. Запнувшись, он хотел облизать окровавленные губы, но распухший язык не ворочался. — Dies irae, dies ilia [39]. — Сглотнув, он попытался закрыть глаза.

— Не мучай его больше, — прошептала Киврин на современном английском. — Пожалуйста! Это несправедливо.

«Beata», услышала Киврин и стала припоминать следующую строчку, но она точно не начиналась с «блаженной».

— Что? — переспросила она, склоняясь ближе.

— В последние дни, — проговорил он неразборчиво. Киврин наклонилась еще ниже. — Я боялся, что Господь совсем оставит нас. — «Так и есть, — подумала Киврин, промокая его рот и подбородок подолом куртки. — Оставил». — Но он по милосердию своему послал нам ангела...

Подняв голову, Рош закашлялся, заливая кровью свою грудь и колени Киврин. Она лихорадочно попыталась остановить поток, приподнять голову Роша, но все поплыло в пелене слез.

—А я ничем не могу помочь, — вытирая глаза, прошептала она.

— Почему ты плачешь?

— Вы спасли мне жизнь, — выдавила Киврин сквозь душившие ее рыдания, — а я не могу спасти вашу.

— Все умирают, — сказал Рош. — И никому, даже Христу, не под силу спасти их.

— Да. — Она закрыла лицо руками, и слезы закапали Рошу на шею.

— И все же ты спасла меня, — проговорил он, чуть более отчетливо. — От страха. И безверия, — закончил он, захлебнувшись вдохом.

Киврин вытерла слезы тыльной стороной ладони и взяла Роша за руку. Она была холодной и уже коченела.

—Я благословен среди людей, — сказал он и закрыл глаза.

Киврин откинулась на стену. Снаружи стемнело, свет больше не проникал сквозь узкие окна. Свеча леди Имейн заморгала.

Киврин немного подвинула голову Роша, чтобы не давила на ребро. Рош застонал, и рука его дернулась, будто желая высвободиться, но Киврин сжимала ее крепко. Свеча вспыхнула напоследок ярко-ярко — и церковь погрузилась в кромешную тьму.