Партия подходила к концу. Борису хотелось спросить Корсунова, играет ли он, но что-то связывало его, никак не мог отрешиться от мысли, что рядом с ним сидит резкий, нелюдимый химик. На помощь пришел Игорь:

— Вечный шах, — объявил он Балашову, движением руки показывая ход ферзем и, обращаясь к Корсунову, предложил:

— А вы сыграйте с Борисом.

Игорь и сам непрочь был бы попробовать свои силы, сразиться с учителем, но решил это сделать после Бориса — Борис играл лучше.

— Пожалуй, давайте, — подсел Корсунов к столику. «Надо выиграть во что бы то ни стало! Это мой дебют… Слышишь, Кол Николаевич, во что — бы то ни стало!» — дал он себе наказ и сделал ход. — Сицилианскую, что ли? — невинным голосом спросил он.

— Можно, — настороживаясь, ответил Балашов. «Держись, Борька, он знает теорию!»

В дверь пионерской комнаты то и дело заглядывали ученики, шептали многозначительно, удивленно, радостно:

— Химик играет…

— Вадим Николаевич играет…

— Костя говорил, — он на фронте, знаешь, как воевал!

Круг болельщиков у столика Вадима Николаевича и Бориса становился все плотнее, почти всем хотелось, чтобы победил Борис.

Это желание чувствовалось в стесненном дыхании, страстном шопоте, в том, как смотрели они на Бориса с надеждой и гордостью.

«Приналяг, химия…. На тебя взирает мир», — шутливо сказал себе Корсунов.

За спиной Вадима Николаевича кто-то взволнованно посапывал, он чувствовал теплое дыхание на своей шее.

— Мат в четыре хода, — напряженным голосом, боясь просчитаться, объявил Корсунов.

— Д-да-а… — немного растерянно произносит Борис.

Довольный Вадим Николаевич откинулся на спинку стула, обвел веселыми глазами ребят, почтительно посматривающих на него.

«Нет, положительно я давно не чувствовал себя так хорошо, как сейчас… И с Люсей все должно быть хорошо… Иначе»… — он недодумывает, торопливо отгоняет вдруг возникшую мысль о возможном разрыве. В последнее время эта мысль приходит все чаще.

— Вы не огорчайтесь, — говорит, он Борису, — я ведь участвовал и в городских турнирах. Партию вы провели умело.

Борис польщенно улыбается.

— Вадим Николаевич, теперь со мной, — просит Игорь и торопливо, чтобы учитель не отказался, расстанавливает фигуры на доске.

— Ну, что же — прошу! — предлагает Корсунов. Игорю сделать первый ход.

В коридоре кто-то запел.

«Интересно, что вчера пели в девятом классе, когда я проходил мимо? — подумал Вадим Николаевич. — Пели вчера хором какие-то вирши, на мотив: „А я сам, а я сам, я не верю чудесам“. Почему-то упоминали кальций».

Делая ответный ход, Вадим Николаевич спросил об этом у Балашова. Борис рассмеялся.

— Мы разучивали химическую оперу…

— Оперу?

— Да, ее написал Костя, чтобы легче запоминать формулы. Вот, например, ария — «формула асбеста».

Лукаво поглядывая на Вадима Николаевича, Борис негромко пропел:

— Кальций 0! Магний О! Два силициум О два!..

— Бесподобно! — восхищается химик.

— Ваш ход, — напоминает учителю Игорь.

На следующий день Корсунов встретился, с Кремлевым у двери директорского кабинета, и, прежде чем самолюбие успело ему что-нибудь подсказать, Кремлев уже протянул руку:

— Здравствуй, а я у тебя недавно был, но не застал.

— Был? — удивился Корсунов. — И я к тебе собирался зайти, но… — он замялся.

— Как ты себя чувствуешь?

Волин, приоткрыв дверь, с удовольствием отметил, что историк и химик крепко пожимают друг другу руки.

— Зайдите ко мне, товарищи, — пригласил директор, словно и не видел ни этого рукопожатия, ни радости на их лицах.

— Как у нас готовятся к теоретической конференции?

Раздался робкий стук в дверь.

— Войдите!

Порог нерешительно переступил Толя Плотников. Аккуратно завязанный красный галстук виднелся из-за его свитера с «молнией». Плотников был встревожен: зачем его мог вызвать директор?

— А-а… Иди, иди сюда поближе! — Волин встал из-за стола.

Толя приблизился ещё нерешительнее.

«За что?» — не давала ему покоя одна и та же мысль.

— Слово сдержал, — с гордостью сказал директор, протянутой ладонью указывая учителям на Толю, будто призывая их в свидетели. — Троек нет! Человек свой долг понимает! Будет хорошим комсомольцем.

Директор подошел к Плотникову и крепко пожал его руку.

Сергей Иванович с улыбкой взглянул на Толю.

— Я, Борис Петрович, у себя в девятом классе расскажу, что Плотников — человек слова. И Балашову, его другу, об этом приятно будет услышать..

Плотников сияющими глазами смотрел то на одного, то на другого учителя, ему казалось, что он спит и видит замечательный сон.

— Я теперь… я теперь, — он искал, что бы сказать большое и важное, — в третьем классе Алеше Мудрову помогу, он троешник… — наконец нашелся он и, вытянув шею, посмотрел торжествующе на Бориса Петровича.

— Вот и превосходно! — похвалил Волин, — желаю успеха!

Возвратившись домой с бюро райкома, Борис Петрович переоделся в рабочий костюм и отправился на кухню. Здесь у него были заготовлены доски для рыбачьей лодки, он мастерил ее вместе с Багаровым, — и здесь же был «исследовательский институт», в ведре плавали склеенные планки — проверялась прочность склейки.

Укрепив на верстаке одну из досок, Борис Петрович засучил рукава и, взяв фуганок, отдался работе. Шелест стружек, сворачивающихся в спирали, приятный запах дерева всегда действовали на него успокаивающе. Поработав около часа, Волин сложил инструмент, убрал доски, помыл руки и прошел к себе в кабинет. Приятно поламывало тело, сейчас с таким удовольствием возьмется за диссертацию. Борис Петрович сел за стол, но оттягивал момент начала работы, зная по опыту: чем лучше выкристаллизируется, дозреет мысль, тем легче будет писать. Сегодня на бюро райкома он кажется нашел стержень еще не написанного раздела «Коммунисты школы».

Справа на столе лежала тетрадь в красиво разрисованной обложке. «История четвертого класса „А“ школы имени Героя Советского Союза Василия Светова».

Борис Петрович начал перелистывать тетрадь.

Здесь были записаны трогательные в своей краткости биографии отличников четвертого класса. Под надписью: «Сделаем нашу школу передовой» открывалась глава «Слава класса», и рука старательного летописца отмечала:

«…Наши пионеры и Анна Васильевна приветствовали комсомольскую районную конференцию.

…У нас в гостях был стахановец Павел Тихонович Демин. Приехал на своей машине ЗИС-110. А мы в это время проводили сбор отряда. Ждали его. И вдруг входят он и Анна Васильевна.

Павел Тихонович рассказал, как он, еще комсомольцем, строил свой завод. А сейчас — лауреат, дружит с наукой. Из десятого класса тоже пришли на эту встречу. Богатырьков Павлу Тихоновичу руку пожал от имени комсомольской организации и учкома.

…Петр Рубцов изобрел, как зимой форточку просто открывать, на подоконник не лазить… За проволочку р-раз! — и все…

…Серафима Михайловна объявила Толе Плотникову благодарность за то, что он хорошо собирал книги для школы в Кривых Лучках. Плотникову книги сдавали и ученики старших классов: Костя Рамков принес шесть, и библиотека дружины сорок книг выделила.

…У нас теперь кружок конькобежцев есть, руководит им Борис Балашов, он вчера приз в городе получил: такой… на кофейник похожий.

…Ваня Чижиков лучше всех сочинение написал на тему: „За что я люблю свою Родину“. Серафима Михайловна сказала: „Пять с плюсом“. Плюс-то не пишется, но все же приятно».

Карандашом, для памяти, чтобы потом как следует чернилами записать, помечено: «Серафима Михайловна сказала: „Чем мы дружнее будем, тем скорее коммунизм построим. Потому у нас в классе все и дружные“».

Борис Петрович перелистывал страницу за страницей.

«Допишут свою историю до выпуска, — думал он, — и отладим мы этот дневник в школьный музей. Станет Ваня Чижиков журналистом, Петр Рубцов — изобретателем… Приедут когда-нибудь в родную школу, возьмут в руки эту тетрадь…»