Домой идти не хотелось. «Может быть, зайти к Кремлеву? Он, наверно, уже возвратился с доклада. Посижу полчаса и уйду… Нет, неудобно… Хотя, что же здесь неудобного? Ведь он приглашал. Отношения между товарищами должны быть простыми. Интересно, какой у него сын?»

Эта промелькнувшая мысль о сыне Сергея Ивановича уничтожила сомнения, и Анна Васильевна решительно направилась к автобусу.

Она поднялась на второй этаж, разыскала квартиру Кремлева и неуверенно позвонила. Дверь открыла пожилая женщина со скорбными глазами. Рудина догадалась, что это бабушка.

— Могу я видеть Сергея Ивановича? — смущенно спросила девушка.

— Его нет дома, — ответила Наталья Николаевна, внимательным взглядом рассматривая гостью. — Можно узнать, зачем он вам нужен?

— Мы вместе работаем, — неуверенно стала объяснять Рудина, — Сергей Иванович приглашал меня зайти… — Она совсем сконфузилась и мысленно воскликнула: «Ну зачем я пришла?»

«Вот как она понимает независимость», — осуждающе подумала Наталья Николаевна, недружелюбно глядя на девушку. Но когда гостья сделала движение, собираясь уйти, она вежливо предложила:

— Вы, может быть, подождете?

Анна Васильевна заколебалась.

— Можно мне с Васильком познакомиться? — по-детски непосредственно вырвалось у девушки, и она так просительно взглянула, такая искренность желания прозвучала в ее словах, что Наталья Николаевна невольно улыбнулась.

— Пожалуйста… — сдержанно сказала она и провела гостью в квартиру.

Мальчик сидел за столом, покрытым клеенкой, и что-то мастерил из катушек и щепок. У него были точно такие же, как у Сергея Ивановича, серьезные серые глаза.

Увидев незнакомую женщину, мальчик встал.

— Василек, — баском сказал он, протягивая руку.

— Аня… тетя Аня, — быстро поправилась Анна Васильевна, и с нежностью подумала: «Какой маленький… и очень похож на него».

Она подсела к столу и, не зная, что делать, о чем говорить, в замешательстве все время поправляла волосы. Наталье Николаевне стало даже немного жаль ее: «Нет, она, видно, не испорченный человек, но приходить сюда ей не следовало».

Наталья Николаевна вышла в кухню. Набирая воды для чая, она вдруг так отчетливо вспомнила Таню, что на глазах невольно навернулись слезы.

Василек первым нарушил молчание.

— А вы рисовать умеете? — спросил он вежливо.

Анна Васильевна обрадовалась:

— Умею! Давай… давай нарисую!

Он побежал в соседнюю комнату, принес тетрадь и цветные карандаши.

— Папа подарил, — с гордостью пояснил он, передавая коробку Анне Васильевне, и, положив перед ней тетрадь, спросил:

— А вы папу любите?

Рудина покраснела. Хорошо, что Наталья Николаевна вышла из комнаты.

— Его все в школе любят, — тихо сказала она, и ее ответ, повидимому, понравился Васильку. Он доверчиво подсел ближе к гостье. Анна Васильевна стала рисовать зайчиков и цыплят.

— Тетя Аня, а вы верблюдов умеете рисовать? — осведомился мальчик, и его круглое, с упругими щеками лицо выражало такое сильное желание увидеть нарисованного верблюда, что Анна Васильевна смело сказала:

— Попробую.

И хотя верблюд у нее больше походил на изуродованную собаку, Василек остался вполне доволен.

— Нарисуйте, что он плюет, — попросил он и в предвкушении удовольствия подался всем туловищем вперед.

Они не слышали, как в комнату возвратилась бабушка. Настороженно поглядывая на светлую голову девушки рядом с головой внука, Наталья Николаевна ревниво подумала: «Подход ищет».

Но Анна Васильевна так заразительно смеялась, с такой бесхитростной старательностью рисовала плюющего верблюда, что неприязнь к ней у Натальи Николаевны стала рассеиваться, и когда Анна Васильевна начала прощаться, она даже огорчилась, что гостья так быстро уходит.

— Да вы посидите еще… Сергей Иванович вот-вот придет.

— Нет, уже поздно, — с сожалением посмотрела на часы Анна Васильевна, — мне пора… Я очень рада, что познакомилась с Васильком, — она почувствовала, что сказала как-то не так, смутилась и чистосердечно добавила: — и с вами.

Сергей Иванович, сделав доклад, на концерт не остался. Не терпелось увидеть сына. Утром он купил ему книгу сказок с красочными иллюстрациями, хотел скорее порадовать Василька. Хорошо, если Наталья Николаевна еще не уложила его спать.

По дороге домой Кремлев невольно возвращался мыслями к школе, к своему классу. «Четверть закончили неплохо, тон задают комсомольцы… Чувство ответственности за честь и дела всей школы уже появилось, но его надо развивать, сделать прочным.

Взять того же Балашова. Два дня тому назад он у Анны Васильевны получил пятерку за сочинение. Прочитал всю дополнительную литературу, цитировал Ленина… Анна Васильевна даже похвалила Бориса. Правда, он, чертушка, отвесил при этом церемонный поклон и разгневал ее снова, но главное в том, что Борис честно потрудился… И дома ему вменено в обязанность колоть дрова, починять мебель, электропроводку. Он иронически называет это „использованием внутренних стратегических ресурсов“, но делает все охотно.

Надо, чтобы Борис держал ответ и за Пронина и за Плотникова… Интересно, как прошел сегодня спектакль? Анне Васильевне, наверно, изрядно досталось».

В те редкие минуты, когда Сергей Иванович разрешал себе думать о Рудиной, он честно признавался самому себе: «От всего сердца хочу я ей самого лучшего и большого, что может дать жизнь такой хорошей, как она». В чувствах своих к Анне Васильевне он замечал что-то, похожее на отношение взрослого к девочке, которую хочется бережно оградить от грубости, никому не дать в обиду, самому оставаясь при этом в стороне.

Сергей Иванович негромко позвонил в свою квартиру. Входя, тихо спросил у Натальи Николаевны:

— Спит?

Она так же тихо ответила:

— Спит.

Он разделся и осторожно ступая, прошел в комнату.

Василек вдруг вскочил с кровати и обнял его. В длинной белой рубашке, с взлохмаченной головой, он был сейчас особенно дорог Сергею Ивановичу.

— Папуня, а к нам тетя Аня приходила! — изумил его неожиданным сообщением Василек.

— Какая?

— Да твоя…

Сергей Иванович так обрадовался, услышав это, что забыл даже пожурить сына за то, что он не спит.

— Давно? — шопотом спросил Кремлев.

— Недавно. Она — хорошая! — убежденно сказал Василек.

Сергей Иванович нахмурился.

— Верно, славная, — скупо подтвердила Наталья Николаевна, стоя в дверях комнаты, и притворно-сердито погрозила внуку:

— Если ты немедленно не уснешь, я тебя на демонстрацию не возьму, так и знай.

— Я сейчас, сейчас, только папуню поцелую, — заторопился Василек, Он обвил шею отца теплыми руками, прижался щекой к его щеке.

— Теперь сразу усну, — уверенно сказал он и деловито укрылся одеялом.

«Отдам ему сказки утром», — решил отец.

В актовом зале гул от голосов — собрались ученики первых семи классов. Впереди, поближе к сцене, малыши жмутся к учителям; в задних рядах — те, кто постарше.

Вадим Николаевич шутливо говорит Капитолине Игнатьевне:

— Обратите внимание: наш ответственный редактор заточил карандаш, значит, сейчас начнем…

И правда, Балашов, сидя во втором ряду, приготовился записывать. Из нагрудного кармана его пиджака выглядывают несколько запасных карандашей, на коленях лежит раскрытый блокнот.

У задней двери зала, солидно откинув корпус назад, стоит завхоз Савелов, Рядом с ним — Фома Никитич; он готов при первой необходимости выйти в коридор, навести порядок. На груди Фомы Никитича — известные всей школе медали.

Анна Васильевна шепчет Серафиме Михайловне:

— Сегодня у меня такое праздничное настроение… такое праздничное!

Бокова ласково глядит на нее, а краешком глаза отмечает: «Плотников пристроился у оркестра… вожделеет».

Действительно, живая игра его лица так ясно выражала чувства, что их можно было читать, как по открытой книге.

Оркестр гремит оглушительно, тоненько звенят оконные стекла.