Платон протянул ей портрет стахановца. Над открытым лицом, с немного несимметрично нарисованными глазами, была сделана надпись: «Он уже выполнил пятилетний план».

Портрет всем понравился, а Петр Рубцов предложил:

— Серафима Михайловна, давайте стахановцу письмо напишем!

Но учительница возразила:

— Нам сейчас еще нечем особенно хвалиться, надо сначала улучшить свои дела, а потом написать… У Жени, например, тройка по арифметике.

— Я отвечу на пять! — клятвенно пообещал Женя, прикладывая руку к груди.

— Посмотрим… А Вене ты помогаешь?

— Помогаю, — радуясь, что может сообщить об этом, воскликнул Женя. — Мы утром, как приходим в школу, друг у дружки проверяем: перья есть? промокашки есть? Вчера я перышко сломал, он мне запасное дал.

— Так и должно быть, — одобрила учительница, — мы люди дружные, нас потому никто и не одолеет! Ну, марш, марш отдыхать, — притворно сердитым голосом сказала она, — сейчас у вас иностранный, ведите себя примерно, — и строго поглядела на Плотникова.

Толя кротко потупил взор, но сквозь щелочки приспущенных век глаза поблескивали озорно.

— Товарищи учащиеся, — раздался голос диктора, — говорит радиоузел школы имени Героя Советского Союза Василия Светова. Сегодня мы передаем советы учителя: «Как лучше готовить уроки» и обзор: «Новости школьного спорта»…

Возвратившись в свой класс после того, как окончился урок иностранного языка, Серафима Михайловна по многим мелочам — безупречной чистоте пола, ровным рядам парт, спокойным лицам детей — безошибочно определила, что урок прошел хорошо. Но вот она нахмурилась. Доска с написанной по-французски фразой «Мы за мир» не была вытерта. Она подошла к доске, взяла тряпку.

— Если дежурному так трудно выполнять свои обязанности, — сухо сказала она, — я за него это сделаю, — и начала медленно вытирать доску.

Подскочил дежуривший Веня Стоянов.

— Серафима Михайловна, я сам! — умоляюще воскликнул он.

На него зашипели со всех сторон:

— Дежурный называется!

— Руку лень поднять!

Под осуждающими взглядами товарищей Стоянов вытер доску.

Особенно возмущался промахом дежурного «завхоз класса» Женя Тешев. Должность эту учредили сами ребята и очень гордились тем, что у них — «свой Савелов».

У Жени в специальном ящичке хранились: стакан для воды, мыло и полотенце. Перед уроками он строго следил, чтобы дежурный протер стекло на столе Серафимы Михайловны и налил чернила в ее чернильный прибор.

В следующую перемену в учительской к Боковой подошла маленькая, белая как лунь, Вера Семеновна.

— Должна вас огорчить, Серафима Михайловна… Ваши пострелята сломали цветок в моем классе.

— Кто? — Бокова сжала губы, и от этого яснее проступили усики над ними.

— Но знаю… Боролись и сломали.

Когда окончился последний урок, Серафима Михайловна задержала класс. Обводя всех суровым взглядом, она опросила:

— Кто из вас сломал цветок в четвертом «В»?

Учительница заметила, что Толя Плотников сидел необычайно смирно, и подумала: «Неужели опять он?»

— Это не мы, — раздался хор голосов.

— Значит, я могу сказать директору, что виновные не в нашем классе? Я не обману его?

Класс молчал. В разных углах его раздавался взволнованный шопот. Петр Рубцов, сидящий за первой партой, с огорчением смотрел на учительницу серьезными глазами.

— Так я пойду к Борису Петровичу, — взяв свой портфель, решительно повернулась Бокова и пошла к двери, — скажу, что мы тут ни при чем!

— Подождите, Серафима Михайловна! — отчаянным голосом закричал Петр Рубцов, словно спасал учительницу от огромной опасности.

Все вскочили.

Серафима Михайловна возвратилась к столу, дети сели. Стоял только Петр Рубцов, потому что учительница осуждающе смотрела на него.

— Зачем же ты это сделал? — спросила она с недоумением.

— Это не я! — мрачно сказал Петр Рубцов. — Я не знаю, почему он сидит и молчит.

— Кто? — невольно вырвалось у Серафимы Михайловны.

— Пусть сам скажет! — гневно глянул через плечо Петр Рубцов и плотно сжал губы. Класс тревожно притаился. Над партой у окна поднялась рука Платона.

— Серафима Михайловна, кто за то, чтобы Петр Рубцов назвал… пусть поднимет руку?

Все тотчас подняли руки. Только Веня Стоянов, подняв ее с большим опозданием, опустил, словно отдернул, и с отчаянием воскликнул:

— Я нечаянно! Я пойду скажу…

— Ну, вот! — с облегчением вздохнул Петр Рубцов и сел.

Серафима Михайловна пожурила виновника. Решили один свой цветок отдать пострадавшим.

Учительница отпустила детей домой, а сама, оставив свой портфель в классе, зашла в школьную библиотеку. Она взяла свежий номер журнала, только что вышедшую книгу «Сын полка» и возвратилась в класс. Ее портфеля и тетрадей там не оказалось. Серафима Михайловна улыбнулась, — она уже знала, где они.

Энергичной походкой Бокова стала спускаться по лестнице. В синем пальто, плотно облегающем ее широкие плечи, с решительной поступью полных, словно выточенных ног, она была величава и по-своему красива. Зимой, осенью и весной Серафима Михайловна носила на шее неизменную бурую горжетку, из-за которой воинственно поглядывала на мир.

Она вышла на улицу. Подумала о своем младшем сыне, недавно уехавшем в артиллерийское училище: «Как Сашенька там?»

На школьном стадионе дети играли в мяч, и звонкие крики их разносились в воздухе. Как только появилась учительница, из-за угла вынырнул подстерегавший ее Толя Плотников. В одной руке он держал портфель Серафимы Михайловны, в другой — тетради, которые она должна была дома проверить. Через плечо Плотникова была переброшена полевая сумка на простой веревке в узлах.

Плотников оглянулся по сторонам и, смущаясь непривычной для него ролью, бочком подошел к учительнице.

— Я ваш портфель понесу, — грубовато объявил он.

Учительница поблагодарила Толю и взяла из его рук тетради.

Неожиданно появились Петр Рубцов и братья Тешевы. Они с завистью поглядывали на счастливца Плотникова.

— Серафима Михайловна, дайте, пожалуйста, тетради я понесу! — попросил Платон.

— Ну, что же, спасибо, — энергичным жестом протянула ему стопку тетрадей учительница.

Забияка Женя подскочил к брату — хотел отнять у него тетради, но Платон, пригнувшись, укрыл их.

— А ты, Платон, дай половину Жене, — посоветовала Серафима Михайловна.

Они поделили тетради — досталось немного и Петру Рубцову; он доволен — не ожидал, что перепадет.

К ним присоединилось еще несколько человек. Теперь дети плотно окружили медленно идущую учительницу. Все вместе они вошли в густой парк, растянувшийся на несколько кварталов. Около могил героев Великой Отечественной войны дети остановились, притихнув, их лица стали серьезными.

На могилах лежали свежие цветы.

— Наши комсомольцы принесли, — прошептал Петр Рубцов Плотникову.

— Мы, дети, не хотим войны и новых жертв, — сказала Серафима Михайловна со скорбью в голосе. Ученики знали, что у нее на войне погиб старший сын — моряк.

Постояв немного у могил, они пошли дальше.

Рядом с детьми Серафима Михайловна чувствовала себя особенно хорошо. Почему-то вспомнилась Рудина: «Поняла ли она, когда была вчера у меня в классе, как важно для учителя управлять коллективом? Надо будет к ней пойти на урок. Когда-то и я была такой… Крылышки у нее еще слабые, но окрепнут… Когда есть дружба — легко работать».

— Серафима Михайловна! — нарушил ее мысли голос Жени Тешева, — а папа гуся купил!

— Да ну!

— Не верите? Когда его зажарят, мы с Платоном вам подарим половину!

— Спасибо большое, — улыбнулась Серафима Михайловна, — съешьте лучше его сами за мое здоровье.

— Нет, мы принесем, принесем, — запрыгал на одной ноге Женя, приложив ладонь к уху так, словно в нем была вода, и он хотел ее вытряхнуть.

— Ты, Женя, сделай лучше мне другой подарок, — попросила учительница.

— Какой? — с готовностью спросил Женя, и длинные черные ресницы его на мгновенье замерли.