— Тамара Митрофановна, — высунулся из двери кабинета, граничащего с туалетной комнатой, чуть взлохмаченный Мельниченко, — я извиняюсь за то, что мы попросили вас выйти. Но сейчас вы нам очень нужны.
Он внимательно посмотрел на нас, хотел что-то сказать, но, поколебавшись, молча исчез с поля зрения. Тамара, словно механическая кукла, быстро развернулась на месте и, сразу забыв обо мне, засеменила к своему шефу. Я пожал плечами и чуть иронично подумал: «Вот уже действительно: идея превалирует над физиологией».
Но какой же жук, этот Мельниченко!.. Меня за живца держит. А ты меня спросил, господин депутат, согласен ли я на это?
Впрочем, так уже устроена моя страна, что все мы — живцы в мутном пруду, берега которого облепили рыбаки-политики. Да бес с ними, пусть бы оно так и было, может, так и нужно для какого-нибудь абстрактного блага, но не в таких же условиях!..
Вдруг я поймал себя на том, что возмущен именно Мельниченком, который, в принципе, поверил мне, а не скользким Пригожам, еще вчера на словах предлагавшим сотрудничество, имея в виду нечто совершенно противоположное.
«И, в конце концов, кто же все-таки за мной охотится? — размышлял я, передвигаясь по тесным коридорам и отыскивая двенадцатую палату. — Пока, кажется, каких-то особых неприятельских сил вокруг не замечено. Разве что Айк. Но он только мелочевка, все время путающаяся под ногами. Впрочем, что-то очень цепко оно путается. Да и вкус власти почувствовал. Ему, кстати, не я, а Михай с его авторитетом больше мешать мог. Так может, во вчерашнем припадочно-кровавом представлении все-таки был заранее определен трагический финал? И мы лишь случайно попали под раздачу?»
Я так задумался, что чуть не прошел мимо крашенных белым дверей с медными цифрами «12». Внизу висела табличка: «Плановый отдел». Я бы точно прошел мимо, но возле них меня остановил, зацепив костылем, сгорбленный седой старичок, бредший, тихонечко постанывая, по коридору. Присмотревшись внимательней, я понял, что старичку — лет сорок. Не больше. Проведя его взглядом, я толкнул двери «палаты» и заглянул в середину.
В комнате со спертым воздухом, рассчитанной человек на шесть, их находилось вдвое больше. Люди лежали не только на кроватях, но и на столах и просто на полу, уставившись остекленевшими глазами в потрескавшийся потолок. Настоящих кроватей, кстати, было лишь две, и стояли они возле окна, а между ними, сложив ноги по-турецки на матрасе не первой свежести и подперши голову ладонями, сидела Лианна. Она с закрытыми глазами медленно раскачивалась из стороны в сторону и что-то тихонечко мурлыкала себе под нос.
Пытаясь не споткнуться о протянутые руки и ноги, я протиснулся к ней, присел на корточки, поставил рядом портфель Алексиевского и осторожно прикоснулся к девушке.
— Лианна! Анютка-незабудка! Ты как?..
Девушка вздрогнула и раскрыла глаза. Они мгновенно стали большими-большими. В пол-лица, наверное.
— Михай! — коротко ойкнув, бросилась она ко мне на грудь, роняя тем самым на пол. — Михай, любимый, ты приказал ждать, и я ждала. Так ждала, так ждала! А тебя все не было и не было! Где ты так долго был? Где? — лихорадочно шептала Лианна, будто слепая, ощупывая мое лицо. — А ты возмужал, Михайчик… Кожа немножко огрубела, но это хорошо. Тебе идет. Ты уже не салажонок, ты — боец…
— Анюта, Анюта, не надо. Не надо, солнышко. Это же я, — Роман. Роман Волк.
— Нет, нет, — словно пружина упруго выпрямилась она. — Зачем ты мне врешь?.. Зачем, Михайчик? Не бросай меня больше, не ври, не ври, не бросай…
Ее начало трясти.
— Оставь, Роман, — вдруг услышал я с правой кровати слабую, тихую, очень замедленную, но такую знакомую скороговорку. — Оставь. Оставь девушке хоть какую-то надежду. Стань для нее Михаем. На полчаса, но стань. Поделись собой, от тебя не убудет, а ей немного теплее станет. Ведь у нее — стужа внутри.
Сидя в глуповатой позе на грязном полу и держа в объятиях безумное создание, я впервые за последние несколько суток ощутил такой прилив радости, что даже заикаться начал.
— В… В… Вячеслав Архипович!.. Родной вы мой… И как же это так… И как же это вы… И куда это вас… Мы же волновались, мы же вас искали… А здесь эта катаклизма!.. Мы думали, что вы в городе. Вы же не должны были на Юнаках находиться… А как Лялька беспокоилась, как беспокоилась, если б вы знали!..
— Знаю, знаю, Роман, — чуть повернул ко мне голову, обтянутую белым бинтом с засохшим темно-коричневым пятном, Вячеслав Беловод. — Мне Ляля уже ситуацию разъяснила. Она со мной всю ночь провозилась, с ложечки кормила, — иронически хмыкнул он, но было видно, что ему приятно. — Да и Дмитрий ее прибегал на несколько минут, выдавал теории и строил гипотезы. Вот повезло мужику, если можно сейчас так говорить!.. Всю жизнь мечтал хотя бы одно НЛО увидеть, а сейчас их вон сколько, хоть в зоопарк вези! — И Беловод тоскливо посмотрел в окно, за которым тихо колыхались две зеленоватые тарелки, медленно и плавно передвигавшиеся в сторону Юнаков.
И я понял, что если бы Вячеслав Архипович был в состоянии, то и он бы побежал вслед за Бабием, не обращая внимания на все окружающие нас руины. Оставалось в нем, несмотря на его возраст и жизненный опыт, что-то детское. И если такая черта характера Бабия вызвала у меня раздражение, то Беловоду она подходила. Потому, наверно, что профессор, выстрадал право на нее всей своей взрослой жизнью, а Бабий взрослеть принципиально не хотел.
— Да разве же только НЛО, Вячеслав Архипович, — начал было я, но он остановил меня.
— Тоже знаю. Как и о твоей героической борьбе с теми каменными чудовищами. И еще кое с кем… Вот поэтому-то вам эту девочку беречь и надо. А у меня, Роман, — вдруг оживился он, — пока я здесь в одиночестве скучал, интересная теория — как вы их зовете? бабешки? кремняки? — относительно этих самых кремняков появилась. Вернее, относительно методов борьбы с ними. Бери Лианну и садись на кровать. Я тебе расскажу. Потому что Ляле не успел: она, как Дмитрий зашел, тебя побежала искать. Только осторожней двигайся, а то я весь загипсованный. Вот попал в переплет: не врачи, а скульпторы какие-то…
Только сейчас я заметил под покрывалом гипсовый корсет, наложенный на грудь Беловода. Да и на левую ногу тоже.
Осторожно, не отпуская Лианны, присмиревшей в моих объятиях, я устроился на краешке кровати и так же осторожно притронулся к ноге Беловода.
— Вячеслав Архипович, где это вас?
Тот помрачнел.
— Если бы я знал, Волк-волчок — серый бочок, то рассказал бы. А так… Знаю только, что где-то на Юнаках. Потому что, как сам понимаешь, из города меня на химию не доставили бы…
— Подождите, Вячеслав Архипович, — изумился я, — как на Юнаках? Как это вас сюда занесло? Вы же были у зятя Паламаренка, какие-то расчеты делали. Сами говорили об этом Ляльке по телефону. Хотя, — сник я, — Паламаренко мне говорил, что зять его уехал…
— Вот, вот… Ни у каких зятьев я не был. Помнишь, как ты мне позвонил по телефону и сказал, что через пятнадцать минут зайдешь?
— Ну…
— У меня тогда Ляля с Дмитрием сидели. Как узнали, что ты должен зайти, сбежали… Но это ваши дела, сами и разбирайтесь. А я тогда один остался. Вдруг слышу — звонок. Думаю: Волк прибежал…
— Ну…
— Не «ну», а «но»… Но это было двое настоящих волков в каких-то дурацких чулках, натянутых на головы. Скрутили меня, чем-то укололи, и очухался я уже в чужой квартире. Разговаривали со мной сначала довольно вежливо, интересовались некоторыми нашими, лучевскими, документами. Потом беситься начали. Но в это время к ним кто-то позвонил по телефону, они о чем-то переговорили да и приказали мне тоже в свою очередь позвонить… Домой. Мол, надо мне племянницу успокоить, чтобы они сами этого не сделали. Ну я и успокоил. Потом привязали меня к батарее, оставили одного сторожа, а сами куда-то поехали. А приехать назад им помешало, как понимаешь, землетрясение…
— И вы?.. — неожиданно для самого себя чуть испуганно спросил я.
— Да что я… Двое суток под обломками пролежал. Но я же — везунчик. Вот надзирателя моего жаль: его сразу же перекрытием раздавило.
