Это существо появилось бесшумно, откуда-то из тумана: выросло как из-под земли и остановилось чуть сбоку.

Но я словно оцепенел: никак не отреагировал на его появление, даже не повернул головы и все так же смотрел вперед. Сердце бешено колотилось в груди.

Это лохматое уродливое существо с вытянутым вперед зубастым рылом напоминало гигантского то ли волка, то ли обезьяну и вроде бы выбежало из тумана на четвереньках. Но потом неторопливо выпрямилось, и узкие ярко-красные глаза оказались на уровне моих глаз — боковым зрением я видел это.

Огромная мохнатая лапа плавно поднялась, блеснули странно изогнутые, длинные и тонкие когти, похожие на хирургические инструменты, и эта лапа мягко легла на мое правое плечо. Я, по-прежнему не двигаясь с места, повернул голову и увидел, как медленно погружаются в мое тело эти острые ножи, как на куртке проступают темные пятна крови, но боли я почему-то не чувствовал. Так мы и стояли рядом друг с другом.

Не выдержав, я повернул голову. На морде существа появилось нечто вроде улыбки: темно-коричневые узкие губы раздвинулись, обнажив белоснежные кривые клыки.

— И что дальше? — тихо спросил я его, по-прежнему не ощущая боли и надеясь, что все это — только сон.

— Жив — и слава богу, — ответило оно.

И только тогда я по-настоящему проснулся.

Сердце действительно стучало так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Я приоткрыл глаза. Яркое утреннее солнце пробивалось сквозь щелку в шторах. Я повернул голову.

Стаси рядом не было. Я лежал в постели один, мокрый от пота и по грудь — к счастью — укрытый одеялом. Почему к счастью? Да потому, что в дверях комнаты стоял как всегда тщательно и элегантно одетый Николай Сергеевич и внимательно, без улыбки смотрел на меня. Словно хотел сказать что-то очень важное.

— Что-что? — спросил я, все еще окончательно не придя в себя.

— Жив — и слава богу, — сказал он.

Я сел на постели и осторожно потрогал затылок. Повязка чуть сползла на лоб. Голова почти не болела, и чувствовал я себя вполне прилично. Единственное неприятное ощущение — затекла правая рука, которую я отлежал во сне.

— Станислава мне рассказала только, как и где нашла тебя, — чуть помедлив, сказал старик. — Ну, а остальное ты поведаешь после завтрака. Сам встать сможешь?

— Конечно, — кивнул я.

— Тогда поднимайся. Мы ждем внизу.

Он вышел, прикрыв за собой дверь. Я огляделся. На стуле возле кровати лежала моя аккуратно сложенная одежда.

Я сполз с кровати, стараясь все же не делать слишком резких движений, и стал одеваться.

По пути из ванной в столовую я посмотрел в зеркало: тот еще у меня был видок — перевязанная голова, слегка подплывший левый глаз — видно, ударился, когда грохнулся, получив по башке.

Старик и Стася уже сидели в столовой за большим овальным столом, накрытым крахмальной скатертью; в распахнутые окна врывалось солнце, на скатерти были расставлены приборы, попыхивал парком электросамовар. Меня ждал завтрак по полной программе, более чем обильный, а они только пили кофе. В ответ на мой недоуменный взгляд Стася, улыбнувшись, сказала, что они завтракали уже часа три тому назад. Я посмотрел на настенные часы — половина двенадцатого. Действительно, дело шло к обеду.

Я сначала было подумал, что кусок в горло не полезет — голова побаливала, да и смущался я слегка после нашего с ней утреннего свидания в моей комнате. Но едва уселся за стол, как почувствовал зверский голод и принялся сметать все подряд — и яичницу с колбасой, и бутерброды, и салат. Стася только успевала подкладывать мне в тарелку.

Во время завтрака мы не обсуждали мои ночные похождения — как я понял, старик не хотел выяснять все при внучке. Мы вообще почти не разговаривали. Так, перебрасывались дежурными фразами. Да и не хотелось мне при Стасе лишний раз вспоминать о своем позоре: тоже, понимаешь, знатный охотник, егерь. Показал себя. Развесил уши, не почуял элементарной опасности у себя за спиной. Короче — грош мне цена.

На Стасю я старался не смотреть. Мне до сих пор было не совсем понятно — как же она оказалась у меня в постели? Положа руку на сердце, могу сказать, что это было здорово. Но я подозревал, что для нее это было минутной слабостью, что она в тот миг была до полусмерти перепугана и просто нуждалась в, скажем так, разрядке. А тут подвернулся я. Но теперь все стало по-прежнему: у нее своя жизнь — у меня своя. Тем более что Стася ничем не показывала мне, что помнит о том, что мы делали ранним утром в полутемной комнате на втором этаже этого старого дома. Вела себя естественно, улыбалась, спокойно на меня смотрела: ее взгляд ничего особенного не выражал.

И это было для меня вдвойне мучительно.

И я понял: для нее это было ничего не значащим приключением, перепихоном со здоровым провинциальным мужиком, заскочившим на пару дней к ее деду. Будет о чем рассказать московским подружкам: так, случайный любовник одноразового пользования, внезапный порыв, который никогда не получит продолжения. А если попробую напомнить ей о том, что произошло между нами, — она мигом поставит меня на место.

Поэтому после недолгих раздумий я решил не высовываться: всяк сверчок знай свой шесток.

Все рано или поздно заканчивается. Закончился и мой поздний завтрак. Стася собрала со стола и отправилась на кухню мыть посуду. Старик посмотрел вслед внучке, подождал, пока она закроет за собой дверь. Мы наконец остались одни. Он неторопливо закурил и коротко сказал:

— Рассказывай.

И я рассказал. Все, как было, подробно, стараясь не упустить мельчайших деталей: и про свою засаду, и про Михайлишина, и про то, как я лопухнулся. Когда я закончил, а закончил я, естественно, на том, что Стася уложила меня и ушла спать, старик только хмыкнул. Скептически. К чему его хмыканье относилось, я не понял: то ли к моему охотничьему провалу, то ли к тому, что у него появились подозрения по поводу моего вранья насчет скорого ухода Стаси.

— Сегодня ночью я снова пойду. Найду и пристрелю к чертовой матери этого сукина сына, — зло сказал я.

— Не пойдешь.

— Почему это? — Я даже привстал со стула.

— А потому, что убийцу уже поймали, — спокойно сказал Николай Сергеевич.

Вид у меня, видимо, был тот еще, потому что старик довольно ухмыльнулся и добавил:

— Спокойно, спокойно. Садись и пей кофе, а то остынет. Хороший кофе. Сам варил. И слушай.

Теперь уже он начал рассказывать. Оказывается, пока я дрых без задних ног, к ним заехал донельзя счастливый Михайлишин. Он поведал подробности об убийстве Гуртового. Потом рассказал о том, как участвовал сегодня утром в задержании его убийцы — уголовника по прозвищу Головня.

— Это тот рыжий бугаина, которого ты вчера вырубил возле магазина, — уточнила вернувшаяся в столовую Стася.

Я укоризненно посмотрел на нее — зачем при старике? Мы же договорились не болтать о драке на площади. Она пожала плечами:

— У меня от деда секретов нет. Тем более после того, что Антон нам поведал. Теперь-то чего скрывать, раз этого урода арестовали?.. Вот я деду и рассказала. Обо всем.

Интересно, о чем еще она ему рассказала?..

— Я думаю, кстати, потому-то Головня и напал на тебя сегодня в лесу. За вчерашнее мстил, — добавила Стася.

Я покосился на старика. Он невозмутимо молчал.

— А что, этот самый Головня признался в остальных убийствах? — спросил я его.

— Антон говорит, что тот пока что молчит, — сказал Николай Сергеевич.

— Расколется, расколется. Этот душка майор Терехин живо из него добровольное признание выколотит, — злорадно вставила Стася.

Я посмотрел на нее.

— Тебе что, жалко этого бандюгу? — удивилась она.

— А вы-то сами поверили, что он убил остальных? — снова повернулся я к старику, оставив Стасин вопрос без ответа.

— Нет, не поверил. Ни на секунду, — невозмутимо ответил Николай Сергеевич.

У Стаси приоткрылся рот. А я, между прочим, был почти уверен, что он так ответит, — уж больно спокойно, без особой радости он рассказывал про поимку убийцы.