— Ты думаешь, они его поймают? — перебила я.

— Я тебе этого не говорил. Но искренне надеюсь, что так и случится. Опять же — рано или поздно.

— Ну да! Как же, поймают, держи карман шире. Я лично в это не верю ни секунды. А пока что получается, что этот мерзкий майор считает тебя и меня чуть ли не убийцами!

— Это не так, — мягко сказал дед.

— Так, так. Он нам с тобой нервы понапрасну треплет, а количество трупаков в нашем тихом поселке растет не по дням, а по часам! Мне это начинает слегка не нравиться.

— Крепкие у тебя нервы, Станислава, — неодобрительно заметил дед, стряхивая пепел с папиросы. — Ты ведь довольно хорошо знала покойного Игоря Андреевича?

— Ты, между прочим, тоже прекрасно знал дядю Ваню Пахомова — и тоже вполне спокоен, — парировала я.

— Я — мужчина.

— А я женщина. И что из этого следует? Я что, по-твоему, должна сейчас в истерике биться? Рыдать навзрыд? Глупости все это. И скрытая дискриминация по признакам пола. К тому же — как давно выяснила моя мать, а твоя невестка — я вся не в отца, а в тебя. Умная, хладнокровная и циничная. Доминантные гены, третье поколение, все по науке. Привет от Грегора Иоганна Менделя.

— Привет принят, — улыбнулся дед. — Но я повторяю — особого повода для беспокойства пока нет. Да, бывают преступления, совершенные практически в одном месте и одно за другим. В жизни, прости за банальность, случаются еще и не такие невероятные совпадения. Но в этом деле ни мы, ни наша семья не замешаны, ты это знаешь не хуже меня. Так что все образуется, поверь.

— Ты меня просто успокаиваешь, как маленькую, — пробубнила я, отхлебывая кофе. — А мне уже не десять лет.

— Тебе больше, я знаю.

— А мама вообще уже вторые сутки надо мной трясется, как не знаю кто, — продолжала я обиженно. — Словно ни на кого иного, как именно на ее несчастную дочку убийца объявил охоту во всероссийском масштабе. Бред сивой кобылы! Дед, ты-то хоть понимаешь, что не за мной убийца бегает, а за кем-то другим. Я ведь на самом деле просто случайный свидетель.

— Хорошо, хорошо, свидетель, — примиряюще сказал дед. — Я тоже свидетель. Но как бы то ни было, Станислава, я настоятельно прошу тебя: поосторожней. Пока все не прояснится, пожалуйста, больше никаких ночных прогулок и пикников. — Дед устало потер глаза и внезапно добавил: — Дай честное благородное слово, что ты выполнишь мою просьбу.

И замолчал, исподлобья глядя на меня. Я тоже молчала, недовольно уставившись на деда. Меня совсем не устраивала его неожиданная просьба. Дело в том, что так уж у нас с ним повелось с детства: если кто давал «честное благородное», то выполнялось оно неукоснительно, и никакие ссылки на обстоятельства не могли его нарушить. Врать деду мне не хотелось, но и честное благородное слово я ему дать не могла: тогда мне пришлось бы с заходом солнца запираться в четырех стенах. Или завтра же ехать в Москву. Но ни того ни другого мне не хотелось — по особым соображениям.

— Не могу, — в конце концов коротко ответила я.

— По крайней мере ты ответила честно, — вздохнул дед и снова замолчал.

Я уставилась в чашку с кофе. А что я могла сказать?

— Тогда, пожалуйста, ответь мне на другой вопрос.

— Какой? — подняла я голову.

Дед чуть помедлил и сказал:

— Что произошло вчера вечером, когда ты шла с Марьина озера домой?

Святые угодники!

Неужели Антон не сдержал слова и все ему рассказал? Но когда он успел?! Ведь Михайлишин практически все время был рядом со мной — и в доме у родителей, и в милиции. Но тогда кто? Маме и папе я ничегошеньки не говорила. А больше никто про мои ночные страхи и не знал. Значит, дед сам догадался. Ну что ж, немудрено: меня всегда поражала дедова способность к дедуктивному мышлению. Ему бы в сыщики податься, большую карьеру мог сделать.

Я посмотрела на деда. Он терпеливо ждал. И тогда я почти слово в слово повторила фразу, которую не так давно сказала Антону Михайлишину:

— Дед, дай мне слово, что ты не будешь смеяться над тем, что я тебе сейчас расскажу.

И умница дед тут же ответил:

— Честное благородное, не буду.

Мое сбивчивое повествование уложилось в четверть часа. Дед слушал чрезвычайно внимательно, не перебивал, не хмыкал недоверчиво. Только время от времени делал какие-то пометки на чистом листе блокнота. Когда я закончила, он прикурил новую папиросу, долго молчал, а потом произнес нечто не совсем понятное. Но слова его удивили меня и насторожили. И я их запомнила сразу. Вот что он сказал, затягиваясь ароматным дымком:

— Знаешь, Станислава, иногда длинные невидимые нити, словно подземная грибница, соединяют сегодняшнее преступление с далеким, давно и вроде бы навсегда канувшим в Лету прошлым. А когда события прошлого — пусть даже в некоем новом качестве — проявляются через преступление, то они могут помочь найти мотив и, следовательно, — убийцу. Особенно если знать, что и кого ищешь…

— Что ты имеешь в виду?

— Ведь покойные Пахомов и Шаповалов были заядлыми охотниками… — задумчиво произнес он.

— Ну и что? Ты тоже заядлый охотник, — сказала я, недоуменно хмыкнув. — И вообще — у нас в поселке каждый третий мужик — охотник. А дядя Ваня и дядя Игорь даже не были знакомы друг с другом. При чем же здесь охота?

— Но они оба могли быть знакомы с убийцей, — тут же возразил дед. — Не сейчас, так раньше.

Это был мощный аргумент.

— Ты что, знаешь, кто их убил?!

— Не знаю, — откровенно признался дед и тут же поправился: — Пока не знаю.

И я каким-то шестым чувством поняла: дед явно о чем-то догадывается. У него уже есть версия и подозреваемый. Но со мной он своими догадками делиться не хочет, исходя из каких-то своих сугубых соображений. И пытать его сейчас бесполезно: придет время (если придет!) — он сам все расскажет.

— А мотив? — спросила я.

— Мотив? Со временем и мотив проявится, — уверенно сказал дед, гася окурок в пепельнице. — Но прошу тебя, Станислава: поосторожней. Пожалуйста, прекрати на время ночные прогулки. А с родителями я завтра же поговорю.

— Поговорю! — саркастически воскликнула я. — Как будто мама после твоего разговора сразу изменится. И перестанет надо мной трястись.

Внезапно дед посерьезнел. И тон его изменился, похолодел:

— Но ты, надеюсь, понимаешь, что она просто беспокоится о тебе? Два убийства за два дня, да еще в поселке, где не убивали уже лет пять, — не шутка. Ты что — неуязвима?

И тут я вспомнила. И хитро посмотрела на деда.

— Спорим, со мной ничего не случится? — спросила я.

— Сплюнь, глупая!

— Плевками делу не поможешь, — рассудительно заметила я и вытащила из свертка, засунутого в принесенный мной пакет, небольшой баллончик. Черный с серебром. Поставила его на стол перед дедом. — Это будет понадежней.

— Что это такое?

— Нервно-паралитический газ. Нажал, пшикнул — и Джек Потрошитель вырубается минимум на четверть часа! Сделано в Германии. А уж немцы, как ты знаешь, что-что, а в газах толк понимают.

— Откуда это у тебя, Станислава?

— У твоего майора украла.

Дед нахмурил брови — сейчас он явно не был расположен к веселью.

— Шучу, шучу, дед, — сменила я тон. — Ребята из Москвы в подарок привезли.

— Это мнимая безопасность, Станислава. — Дед взял баллончик и повертел в руках. Отдал его мне — с несколько брезгливой миной. — Не очень-то я верю в подобные вещи. Они создают обманчивое чувство вооруженности и вседозволенности. И, как следствие, — беспечности.

— А что же мне — с твоими сабелюками по поселку ходить? — кивнула я на стены, увешанные дедовой коллекцией.

— Ну зачем же так, Станислава? — даже слегка обиженно, как мне показалось, заметил дед.

— Или с этим? — продолжала я, указывая на поблескивающий в углу кабинета застекленный шкафчик, в котором рядком стояли охотничьи ружья. — И вообще, дед, все это бред какой-то: маньяки-садисты, отрубленные головы…

— Два убийства подряд — это не бред, а печальная закономерность, — перебил меня дед.