Шефер презрительно ухмыльнулся:

– Как вы посмели прийти сюда и разговаривать со мной подобным тоном? Меня подставили и обвинили в преступлении неслыханной гнусности, которого я не совершал. Однако американские присяжные меня оправдали. Вы этого случайно не забыли?

Джонс нахмурился и продолжал сверлить взглядом собеседника.

– Это произошло только потому, что основные вещественные доказательства не были представлены на суде. А как же кровь на ваших брюках? Вы, наверное, запамятовали, как смывали кровь бедной женщины на квартире у своей любовницы, – он выпустил струйку дыма через уголок рта. – Нам известно о вас все, жалкий глупец. Мы знаем, что вы являетесь хладнокровным убийцей и психопатом. Поэтому вы должны вернуться в Лондон, пока вас не поймали на месте очередного преступления. А ведь это случится, Шефер, и в очень скором времени. И если нам даже придется что-то сфабриковать, мы пойдем и на это. Мне неприятно находиться с вами в одной комнате. По закону, на этот раз вам удалось избежать наказания, но теперь мы будем вести за вами самую тщательную слежку. И очень, очень скоро мы возьмем вас, Шефер.

Джеффри выглядел удивленным, словно его даже позабавило такое заявление Джонса. Он не смог сдержать ехидной улыбки. И хотя он понимал, что сейчас ему следовало бы промолчать, он не совладал с собой.

– Попробуйте, вы, несносный ханжа. Конечно, попробуйте. Но только не забудьте встать в очередь страждущих. А теперь я попрошу извинить, но у меня очень много работы.

Эндрю Джонс задумчиво покачал головой.

– У вас нет никакой работы, Шефер. Но я все равно счастлив уйти отсюда. Вонь в вашем кабинете стоит невыносимая. Кстати, когда вы в последний раз заходили в ванную? – он презрительно рассмеялся. – Господи, да вы же окончательно спятили!

В тот день я сам назначил встречу с Джонсом и тремя его агентами в гостинице «Уиллард», неподалеку от Белого Дома, и прихватил с собой Сэмпсона. Его восстановили на работе, однако это ничуть не мешало ему заниматься теми же делами, из-за которых у него и возникли неприятности.

– Мне кажется, Шефер просто сумасшедший, – начал Джонс. – От него пахнет так же, как в сортире лагеря для новобранцев. Он заметно опустился. А как вы расцениваете его психическое состояние?

Теперь я знал все о Джеффри Шефере. Я успел заочно познакомиться и с его родственниками: с братом, вечно страдающей матерью и властным отцом. Я знал, что семья без конца путешествовала с одной военной базы на другую до тех пор, пока Джеффри не исполнилось двенадцать лет.

– Вот, что я полагаю. Все началось с двуполюсного расстройства, того, что еще называют маниакально-депрессивным состоянием. Он страдал им еще в детстве. Теперь он стал полностью зависим от наркотических препаратов: это ксанакс, бенадрил, халдон, ативан, валиум, либриум и некоторые другие. Настоящий коктейль. Все эти препараты имеют право выписывать обычные терапевты, если им, конечно, немного приплатить. Я удивляюсь, как Шефер вообще мог адекватно вести себя и ходить на работу. Тем не менее, он выжил. Он не опустился окончательно. Он же всегда выигрывает.

– Я уведомил Джеффа о том, что ему придется покинуть Вашингтон. Как вы полагаете, он отреагирует на это? – поинтересовался моим мнением Джонс. – Могу поклясться, что в его кабинете стоял такой запах, будто у него где-то пару дней пролежал труп, начавший подгнивать.

– Дело в том, что его психическое расстройство может действительно вызывать сопутствующий специфический запах от тела. Это обычно металлический запах, очень ядовитый, почти разъедающий слизистую носа. Возможно, Джеффри попросту перестал принимать ванну. Однако, при всем этом его инстинкт к игре и воля к победе остаются поразительно неистребимыми. И он не остановится ни перед чем.

– А что сейчас происходит у остальных игроков? – подключился к разговору Сэмпсон. – У так называемых «Всадников»?

– Они заявляют, будто игра закончена и для них это была просто фантазия. С нами в контакте остается Оливер Хайсмит. Я уверен, что он будет следить за нашими действиями. Это серьезный тип, он имеет определенные способности. Говорит, что его очень огорчило убийство детектива Хэмптон, но он все же не может поверить на все сто процентов, что убийцей был Шефер. И просит меня еще раз внимательно обдумать этот вопрос.

– И вы обдумываете? – тут же спросил я, поглядывая на остальных присутствующих.

Джонс ответил сразу же:

– Что касается меня, то я ни секунды не сомневаюсь в том, что Шефер – серийный убийца. Мы достаточно видели и слышали от вас. Очевидно, он является маньяком такого типа, с которыми мне никогда не приходилось встречаться ранее. И все-таки я уверен в том, что он постепенно деградирует.

Я кивнул:

– Согласен со всем, что вы только что сказали. Особенно насчет маньяка и убийцы.

В тот вечер Шефер разговаривал сам с собой. Он ничего не мог с этим поделать: чем настойчивей он старался замолчать, тем разговорчивей становился.

– Да пошли они все куда подальше: Джонс, Кросс, Люси с детьми, Бу Кэссиди и бездарные игроки. Я их всех имел! – злился Шефер. Однако он четко представлял себе, что за игрой «Четыре Всадника» кроется нечто большее, чем просто фантазии.

Этой ночью дом в Калораме был тих и пуст, как никогда. Гигантский до смешного, каким часто бывает американский дом. Оригинальные элементы архитектуры, сдвоенная гостиная, шесть каминов. Вокруг – давно увядшие цветы и множество непрочитанных книг в коричневых кожаных переплетах с золотым обрезом, собранных Люси и занимающих несколько двенадцатифутовых стеллажей.

Весь следующий час Шефер старался убедить себя в том, что он вовсе не сумасшедший и, в частности, не наркоман. Совсем недавно он нашел себе еще одного врача из Мэриленда, который теперь снабжал его лекарствами. К сожалению, эти незаконно выписанные рецепты обходились Шеферу в целое состояние. Так не могло продолжаться вечно. Литиум и халдол были призваны сдерживать приступы перемены настроения, которые становились все чаще и продолжительнее. Торазин помогал справляться с возбуждением, а необходимость многочисленных уколов лорадола сам Шефер представлял себе весьма смутно. Также он помнил, что по какой-то причине не может обойтись без приема ксанакса, компазина и бенадрила.

Люси улетела в Лондон, прихватив с собой предателей-детей. Это произошло через неделю после окончания суда, а причиной стал ее отец. Он лично прибыл в Вашингтон, переговорил в течение часа с дочерью, и та быстренько упаковала вещи. Словно послушная девочка, какой она и была всю жизнь. Накануне отъезда она набралась мужества заявить Джеффри, что поддерживала его на суде только ради детей и отца, но теперь считает, что свой долг выполнила. В отличие от отца, она не считала его виновным в убийстве, но любовные похождения на стороне прощать не собиралась.

Господи, как же он презирал свою маленькую женушку! Перед тем как Люси уехала, Шефер представил все так, будто это он проявил благородство, не рассказав представителям прессы о ее пагубном пристрастии к наркотикам. Что, впрочем, никогда не поздно было сделать.

В одиннадцать вечера он почувствовал необходимость выехать для моциона, так как дома буквально задыхался от клаустрофобии. Шефер сомневался в том, сможет ли контролировать себя хотя бы одну минуту, не говоря уже о предстоящей ночи. По всей коже ощущались словно маленькие раздражающие укусы. Его нога выстукивала мелкую дробь, и Шефер никак не мог справиться с распроклятой конечностью.

А кости по-прежнему продолжали обжигать бедро сквозь ткань брюк. Его мозг работал сразу в нескольких направлениях, рождая идеи, одну страшнее другой. Ему хотелось убить кого-нибудь, он не мог больше сдерживаться. Вот уже сколько времени эта мысль не давала ему покоя! Эта маленькая омерзительная тайна мучила Джеффри изо дня в день. Все остальные Всадники знали об этом, знали они и то, с чего все начиналось. Шефер был вполне приличным солдатом, но его разрывали на части амбиции, и оставаться в армии он бы не смог. При содействии отца Люси Джеффри был переведен в МИ 6. Ему почему-то казалось, что только здесь у него появятся перспективы полностью проявить свои таланты.