– Клянусь, что... – прошептала я.

Да, конечно, я лгала. Всегда говорила правду, но...

– Кто?!

Барри повысил голос. Раньше он никогда не кричал на меня. И таким злым я тоже никогда его не видела. У него даже выступили вены на лбу и шее.

– Пожалуйста! Барри, не надо! Не заставляй меня... Его лицо стало вдруг почти белым. Барри закрыл и медленно открыл глаза. Перевел дыхание.

– Ну конечно...

Впервые я увидела слезы в его глазах. Барри посмотрел на меня с такой нежностью и жалостью, что я поняла – сердца рвутся у нас обоих.

– О Боже... конечно. Уилл и Дженни, да? Он пытался добраться до нее?

Я поднялась и позвала охранника.

– Отведите меня в камеру. Сейчас же отведите меня в камеру!

Мы ушли. Я не сказала им больше ни слова. Потому что не могла и не хотела втягивать дочь во все это.

– Обвинение вызывает Питера О'Мэлли.

Услышав эти слова, громко произнесенные в зале открытых заседаний, я побледнела. Вообще-то чувство постоянного беспокойства и страха уже становилось чем-то привычным. Шел двадцать девятый день слушаний, и хорошего за это время было совсем мало.

Вопреки настойчивым возражениям защиты судья Сассман все же разрешил Нижински предъявить свидетельство о смерти Филиппа Брэдфорда. Теперь окружной прокурор пытался разыграть очередную карту, которой стала для него смерть Патрика О'Мэлли.

Никакой особенной для себя выгоды он извлечь не мог – разве что намекнуть на мою ответственность, бросить на меня тень подозрения. Но я знала, что именно этого и добивался Питер. Бросить тень, оживить старые слухи, досадить мне.

Странно, но судья распорядился очистить зал от зрителей. Питер дал согласие выступить с показаниями, но только при условии, что заседание будет закрытым. Уж не знаю, как его адвокату удалось убедить судью пойти навстречу требованию свидетеля.

Я ничего не понимала. Почему и от кого надо защищать Питера? Но вскоре многое прояснилось.

Выступление О'Мэлли-младшего заняло, казалось, вечность – мои защитники выдвинули не менее сотни возражений, – но суть его сводилась к следующему.

– Мистер О'Мэлли, вы являетесь членом учреждения, называемого Озерный клуб?

– Да.

– Этот клуб расположен в Бедфорд-Хиллз? Неподалеку от Гринбрайер-роуд?

– Верно.

– Сколько человек являются его членами?

– Около пятисот.

– И чем они занимаются? Гольф, теннис, плавание, обеды и танцы по вечерам?

– Да.

– Но при этом клуб предоставляет и кое-что еще, не так ли?

– Существуют дополнительные услуги. Для отдельных членов.

– То есть эти дополнительные услуги доступны не всем членам, а только избранным?

– Можно и так сказать.

– Вы входите в число этих избранных?

– Входил.

– Кто еще?

– Не называя имен, скажу так: это все известные люди.

– И какие же услуги предоставляет им клуб?

– По большей части обеспечивает место для встреч. Условия для обсуждения различных вопросов, в том числе финансовых.

– А после встреч?

– Э... развлечения. Не всегда, но иногда.

– Понятно. Какого рода развлечения? Вы можете их охарактеризовать?

– В основном развлечения сексуального плана.

– Уточните, пожалуйста.

– Клуб поставляет девушек или, если требуется, молодых парней.

– Проституток?

– Я бы не назвал их проститутками.

– Их задача – развлекать членов клуба, и они получают плату за свои услуги?

– Да.

– "Как розу ты ни назови..." М-да. Скажите, мистер О'Мэлли, вы живете в Бедфорд-Хиллз?

– Нет. На Манхэттене и на западном побережье.

– Тем не менее вы являетесь членом Озерного клуба?

– Да.

– И вы тоже участвовали в тех вечеринках, о которых мы только что говорили?

– Да.

– Как это получилось?

– Мой отец, Патрик О'Мэлли, играл в клубе большую роль. После его смерти членство перешло ко мне.

– Он тоже принимал участие в описанных вами развлечениях?

– Да.

– То есть спал с молоденькими девушками?

– Да.

– У Патрика О'Мэлли были отношения с Мэгги Брэдфорд?

– На протяжении нескольких месяцев. Может быть, пары лет.

– У вас есть сводный брат?

– Да. Они жили вместе.

– Можете ли вы сказать, что Патрик О'Мэлли и Мэгги Брэдфорд были влюблены?

– Мой отец говорил, что да.

– Тем не менее он не отказался от членства в Озерном клубе?

– Нет.

– И не перестал спать с девушками?

– Об этом мне ничего не известно.

– Знала ли миссис Брэдфорд о ночных развлечениях в клубе и о том, что Патрик О'Мэлли участвовал в них?

– Да.

– Откуда вы это знаете?

– У нее были фотографии моего отца по крайней мере с двумя девушками.

– Вот как? У нее были фотографии?

– Я нашел их в ее спальне. В их спальне. Уже после смерти отца. Помогал собирать его бумаги. На этих фотографиях...

– Спасибо, но нам не нужны подробности. По крайней мере сейчас. Что думала миссис Брэдфорд по поводу этих снимков?

– Не знаю. Она мне не говорила.

– А что вы о них думали?

– Для сына всегда шок, когда он видит отца в такой ситуации.

– Разумеется. Однако вы не удивились?

– Нет.

– А теперь скажите, мистер О'Мэлли, как умер ваш отец?

– Не знаю.

– Не знаете? Разве такое возможно?

– Он умер на яхте. Причина, как предполагают, сердечный приступ.

– Как предполагают? Он находился на яхте один?

– Нет. С ним была миссис Брэдфорд.

– И больше никого?

– Больше никого. Яхту нашла береговая охрана. Миссис Брэдфорд рассказала им, как он умер.

– И ей поверили?

– Очевидно.

– Скажите, мистер О'Мэлли, вы были знакомы с Уиллом Шеппардом?

– Да.

– Можете ли вы сказать, что состояли с ним в дружеских отношениях?

– Мы общались.

– Вы вели с ним какие-то дела?

– Да.

– Ага. Уилл Шеппард был членом Озерного клуба?

– Да.

– И участвовал в развлечениях?

– Да. Определенно.

– Знала ли об этом Мэгги Брэдфорд?

Питер О'Мэлли ответил не сразу. Он помялся, переменил позу, потом посмотрел на меня. В упор.

– Да, знала. Возможно, именно поэтому она его и убила.

Как я уже сказала, моя защита выдвинула сотню возражений, но я услышала то, что услышала. Несомненно, это услышали и присяжные. Вот так проходил суд, на котором я проигрывала, теряя все, что любила, все, что было мне дорого.

В тот же вечер, после обеда, ко мне пришла Норма Брин. Она приходила часто, и я радовалась ее посещениям, вносившим некоторое разнообразие в мою тюремную жизнь. Мы были примерно одного возраста, выросли в примерно одинаковых условиях и хорошо понимали друг друга.

– Мэгги, мне неприятно это говорить, но я не в восторге от твоих песен, – заявила она с порога вместо того, чтобы сказать «привет».

– Ну ты и дрянь, – улыбнувшись, ответила я. Норма стала моей подругой, и только ей удавалось меня рассмешить.

– Нет, дрянь ты. Не хочешь помогать мне в работе, которая, между прочим, состоит в том, чтобы вытащить тебя из этого зверинца.

Я продолжала улыбаться, хотя тема была не из веселых. Но ведь нельзя же хмуриться и оставаться серьезным несколько недель кряду.

– Не хотелось бы тебя огорчать, но мне не нравится, как ты делаешь свою работу, – сказала я.

– А что? По-твоему, слишком круто, да? Надо сбавить обороты?

Я протянула руку к ее руке. Норма была одинока и свободна, но, возможно, из-за двадцати фунтов лишнего веса мужчины пропускали ее мимо своего внимания. Что ж, это их ошибка. Большая ошибка.

– Что у тебя сегодня? – спросила я, потому что она каждый раз приносила что-то новенькое.

– Хочу попытаться убедить тебя прекратить дурацкую игру в мученицу. Лично мне мать Тереза никогда не нравилась. Послушай, Мэгги, перестань изображать из себя страдалицу.

– Я и есть страдалица. Всегда ею была, с самого детства. Иначе за что бы меня любили? Тут уж ничего не поделаешь.