А теперь будьте внимательны. Пожалуйста. Постарайтесь услышать каждое слово, уловить малейший нюанс. С этого момента начинается путаница, с этого момента я начала сомневаться в собственном здравомыслии. Стоит мне только подумать об этом, как появляются скованность и неуверенность, а к горлу подступает тошнота.

Неужели я виновна? Неужели я и впрямь убийца, как обо мне пишут в газетах? Или же я всего лишь жертва?

– Уилл, я улетаю в Сан-Франциско. Так нужно, – сказала я ему однажды утром, через несколько недель после «несчастного случая» в Нью-Йорке.

Уилл все еще вел себя немного странно, но оставался добрым и внимательным по отношению к Дженни и Алли, так что жаловаться было не на что.

Что?

Он едва заставил себя оторваться от телевизора. В последнее время Уилл как будто уходил в себя, и вернуть его к действительности оказывалось не всегда легко. Иногда, когда я заговаривала с ним, на его лице появлялось рассеянное выражение, словно он смотрел куда-то вдаль, на некий находящийся в сотнях миль предмет. Я не понимала, что происходит. Да и как я могла что-то понять, если между нами выросла невидимая стена.

– Меня попросили выступить на благотворительном концерте в парке Кэндлстик, и я согласилась. Мне это нужно, Уилл. Я должна петь. Я так давно нигде не выступала.

Он выключил телевизор и повернулся ко мне. Уилл сидел в кресле в футболке и шортах, и, когда наблюдал за игрой, у него всегда был такой вид, словно его в любой момент могут поднять со скамейки запасных. Он был в отменной физической форме и вполне мог бы еще играть.

– Улетаешь? И даже не спрашиваешь, хочу ли я отправиться с тобой?

– Будет лучше, если я полечу одна. Там будет Барри и...

– Этот придурок.

– ...и после концерта мы начнем записывать новую пластинку.

Я совсем не собиралась извиняться, оправдываться или бросаться репликами вроде «по крайней мере я сообщаю, куда отправляюсь».

– Значит, ты вот так, ни с того ни с сего, решила слетать в Калифорнию.

На щеках Уилла выступили красные пятна. Глаза как будто выкатились и странно блестели. «Однажды он просто сойдет с рельсов», – сказала я себе.

– Ты даже не подумала обо мне! Кто я, по-твоему, в этом доме? Какой-нибудь лакей? Ты так обо мне думаешь, Мэгги?

– Почему ты так решил, Уилл? Конечно, нет. Господи, да что с тобой? Что с тобой творится? Ты можешь объяснить?

– Я буду решать, куда тебе ехать, а куда нет! Поняла? И вдруг я услышала голос Филиппа. Те же интонации.

Та же ярость.

Но мне удалось остаться спокойной. По крайней мере внешне.

– Нет, Уилл. Ты ничего не будешь решать за меня. В своей жизни я разберусь сама.

Он поднялся из кресла и подошел ко мне. Я не сдвинулась с места. Уилл стоял неподвижно и смотрел на меня. Мрачно, с подозрением.

Мне это не понравилось. Ни взгляд, ни угрожающий язык тела. Я еще ни разу не видела Уилла таким, и мне вдруг стало страшно.

А потом его рука взлетела! И я ничего не успела сделать.

Уилл взревел, как зверь, и ударил меня по щеке. С размаху. Потом еще раз.

Я отпрянула, в голове как будто взорвались две бомбы. Невероятно! Он никогда не бил меня раньше. Никогда не поднимал на меня руку. Никогда не угрожал.

– Ты не поедешь в Сан-Франциско! – закричал он. – Ты никогда не уйдешь от меня, сука!

Уилл занес руку для еще одного удара, но затем остановился.

Впечатление было такое, что он пришел в себя, превратился в другого человека.

– Ладно. Отправляйся в свой Сан-Франциско. Мне плевать, что ты делаешь, Мэгги.

Меня начало трясти, но я не могла позволить себе плакать. Дрожь стала сильнее, ноги отяжелели, руки бессильно повисли вдоль тела.

– Алли и Дженни полетят со мной, – сказала я, глядя в сторону. Я едва шевелила губами, а смотреть на него просто не могла. – Ты не можешь нам помешать, Уилл. Даже не пытайся.

Прекрасная хозяйка,

Чудесная жена.

Вот кем еще совсем

Недавно я была.

Я даже полюбила домашние дела.

Потом он поднял руку,

Потом он поднял руку,

Он руку поднял на меня,

И я как будто умерла.

А ведь была любовь, была.

Ее он смог спалить дотла,

Она со мною умерла...

Хоть я живу, но я мертва.

К чему слова... К чему слова...

В голове снова и снова звучали слова моей собственной песни. Я смотрела в иллюминатор самолета, цепляясь взглядом за верхушки белых как снег облаков. Рядом, положив голову мне на колени, безмятежно спал Алл и. Дженни, сидевшая в кресле по другую сторону прохода, кивала в такт звучащей в ее наушниках музыке.

Дети очень обрадовались возможности полететь со мной. О том, что у нас с Уиллом возникли проблемы, они не догадывались. Концерт совпал с каникулами в школе у Дженни, а Алли всегда хотел быть рядом со мной и редко оставался без меня. Мы втроем проводили вместе много времени. Без Уилла.

Как обычно, в аэропорту меня встречали поклонники, совсем незнакомые люди. Одни пытались получить автограф, едва не сбивая нас при этом с ног, другие просто протягивали руки, чтобы прикоснуться ко мне и, может быть, неким образом приобщиться к моему статусу знаменитости.

Знаменитость!

Если бы они знали, что значит быть знаменитым... всегда находиться под наблюдением тысяч глаз.

В отеле «Времена года» меня дожидался факс.

УДАЧИ ТЕБЕ, МОЯ ПЕВЧАЯ ПТИЧКА ПРОСТИ УИЛЛУ ВСЕ ЕГО ПРЕГРЕШЕНИЯ

ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИ МЕНЯ ПОСКОРЕЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ С ДЕТЬМИ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ВСЕГДА ЛЮБИЛ И ВСЕГДА БУДУ ТВОЙ УИЛЛ

Я скомкала лист.

Да уж. Всегда... Уилл.

Мы все, Барри, Дженни, Алли и я, сидели в кабине большого, серебристого с красным, вертолета «Белл». Под нами ярко горели огни парка и темнели воды залива. На мне были обычные для такого случая свободная белая блузка, длинная юбка и туфли на низком каблуке, чтобы не казаться еще выше.

Но готова ли я к концерту? В этом я сомневалась, хотя и знала, что попытаться надо.

Менее чем через час мне предстояло выйти на сцену после почти трехлетнего перерыва. Несколько телевизионных каналов прислали свои съемочные группы. Первая за долгий период запись живого концерта. На восемьдесят тысяч мест поступило около полумиллиона заявок.

Итак, мы сидели в вертолете – я, мои дети и мой лучший друг. И мне совсем не хотелось спускаться.

– Давайте не будем приземляться.

Барри вскинул бровь и состроил гримасу. Потом приложил кулак ко рту, притворившись, что говорит в микрофон:

– Э, Земля вызывает Мэгги. Земля вызывает Питера Пэна.

– Серьезно, Барри. Мы можем остаться здесь до завтра? У меня начинала кружиться голова.

– А как быть с топливом? – поинтересовалась Дженни.

– Дозаправимся в воздухе. Как делают со стратегическими бомбардировщиками. Вот будет круто.

– Мы проголодаемся, – заметил Алли, который никогда не забывал о еде.

– Они передадут нам бутерброды. Вместе с топливом. Никаких проблем.

Дженни рассмеялась. Ей нравилось, когда я дурачилась.

– А я уже хочу есть, – объявил Алли, самый практичный из нашей тройки.

– Мы приземлимся, что бы там ни говорила твоя мама, – твердо сказал Барри. – В парке я раздобуду вам чего-нибудь вкусненького. Каких-нибудь франкфуртеров.

На меня вдруг накатила волна беспричинной грусти и необъяснимого страха.

– Не знаю, Барри, получится ли у меня что-то. Я серьезно. Без шуток.

Он взял меня за руку.

– Такое бывает. Меня тоже трясет перед концертами. Пройдет после первой песни.

– Дело не в волнении. Понимаешь, здесь я чувствую себя в безопасности. Опасность там, внизу. Сначала те поклонники, потом...

– Потом Уилл.

Я не рассказывала Барри о том, что у нас случилось, но он и сам догадался, потому что знал меня слишком хорошо.