Было нечто, чего она не нашла, что-то очень важное. Оно должно было быть.

Проклятие! Что-то определенно не так.

В Палм-Спрингс подернутое дымкой желтовато-розовое калифорнийское солнце мягко выкатывалось из-за торчащих на горизонте колючек гор. Его ранние лучи покрывали блестками воду бассейна и растекались по выложенной красными плитами террасе.

Питер О'Мэлли отложил последний номер «Нью-Йорк таймс», снял новые зеркальные солнцезащитные очки «Рэй-Бэн» и уставился на искрящуюся бликами голубую полоску воды.

В какой-то момент ему показалось, что на поверхности, перекрывая прыгающие солнечные зайчики, появилось лицо Мэгги Брэдфорд, такое, каким он увидел ее накануне по телевизору. Бледное, с кругами под глазами. Она была похожа на зомби, и сердце Питера подскочило от радости.

Так ей и надо, сучке!

Позднее, уже ночью, он услышал ее голос, звук которого едва не убил его. Разумеется, ее песни передавались по всем каналам. Певчая птичка в клетке, как назвал ее один диджей.

Что ж, звучать ему уже недолго. Ни на радио – кто же станет играть песни осужденной за убийство! – ни в конференц-зале компании отца.

Питер снова надел темные очки, поднял ручку и блокнот и начал писать письмо, которое, как ему казалось, гарантирует обвинительный приговор Мэгги Брэдфорд.

«Что есть, то есть, дорогуша. Ты свое получишь. Можешь не сомневаться. Твой „роман“ с семейством О'Мэлли еще не закончен».

На всех, кто вступал в более или менее близкий контакт с окружным прокурором Уэстчестера Дэном Нижински, последний производил примерно одинаковое впечатление: слишком хорош, чтобы быть настоящим, и идеален в своей роли.

Таким эффектом он в первую очередь был обязан своей внешности. Высокий – шесть футов один дюйм. С пшеничными волосами, преждевременно поредевшими на макушке. Мужественное обветренное лицо, благодаря которому прокурор выглядел старше своих тридцати шести лет. Лучистые голубые глаза с легкими морщинками в уголках. Улыбка, заставляющая молодых женщин-присяжных расцветать, а мужчин-присяжных считать его своим другом.

Второй причиной популярности прокурора было его поведение в зале суда. Прямой, как линейка, Нижински, казалось, с одной стороны, располагал присяжных к доверию, с другой – дистанцировался от них ровно настолько, чтобы внушать уважение и легкий страх. «Я говорю вам правду. Верьте мне. Какими бы удивительными ни казались вам мои выводы, они основаны на фактах» – это беззвучное послание читалось достаточно определенно и имело свой эффект.

Впрочем, в данный момент, позволив себе расслабиться и положив на стол ногу в дорогом ботинке из цветной кордовской кожи, прокурор обращался к своим помощникам по поводу приближающегося суда.

– Факты сомнений не вызывают, – в десятый раз повторял он. – Она почти признала, что застрелила своего мужа, передала полиции орудие убийства и сотрудничала с ними, как мне кажется, охотнее, чем с собственными адвокатами. Такое поведение не является в случаях с убийством чем-то необычным. Но... – И здесь он сделал явно рассчитанную на драматический эффект паузу. – Но у этой женщины вполне достаточно денег, чтобы купить лучших защитников и детективов. Вести перекрестный допрос будет сам Натан Бейлфорд. Именно на таких делах он и составил свою репутацию. И еще. Они привлекли к расследованию Норму Брин. Если где-то спрятано доказательство невиновности Мэгги Брэдфорд, Брин его найдет. Да только, черт побери, нет ничего! Ничего!

Еще одна пауза. На сей раз для того, чтобы взять под контроль эмоции.

– Линия защиты, единственно возможная линия защиты, которую они могут предложить, – это самозащита. Они будут доказывать, что Мэгги Брэдфорд защищалась от Уилла Шеппарда, что если бы она не убила его, то он убил бы ее.

Так вот, говорю вам, это все чушь, и мы должны убедить жюри в нашей правоте. Какая самозащита? Меня тошнит от такой самозащиты. Мы имеем дело не с кем-то, а с Мэгги Брэдфорд! Разве она не могла обратиться в полицию? Боялась мужа? Этот аргумент мог бы сыграть в случае с первым супругом, но здесь он ни черта не сработает. Она – звезда. Любой суд мира гарантировал бы защиту такой знаменитости, если бы она только попросила об этом. Пострадавшая от побоев жена? Черта с два!

Третья пауза, глоток кофе. Трое других, находившихся в кабинете, хорошо знали его привычки, убеждения и манеры, а потому оставались равнодушны к мелодраматическим эффектам шефа. Они также прекрасно понимали, насколько он хорош в своем деле и сколь многое означает именно данное дело для его карьеры.

– Два мужа, две смерти. Не слишком ли много совпадений для простой случайности. Но давайте не забывать, что в жизни Мэгги Брэдфорд имела место смерть и третьего мужчины. Человека, которого, как считается, она любила больше, чем других.

Патрик О'Мэлли, ее любовник, умер от сердечного приступа во время выхода в океан. Да. А был ли сердечный приступ? Вскрытие утверждает, что был. Но мы не знаем, что его спровоцировало.

Мэгги Брэдфорд – убийца, – тщательно выверенным голосом продолжал прокурор Нижински. – Хладнокровная, бессердечная и до последнего раза удачливая, как дьявол. Но теперь она попалась. Виновна ли в предъявленном обвинении? Абсолютно в этом уверен. – Нижински закончил и оглядел своих помощников. – Есть вопросы, ребята, или языки проглотили? Кто-нибудь видит, как мы можем проиграть это дело? Я – нет.

Я не эксперт по части тюрем и не жажду им становиться, но если женское исправительное учреждение Бедфорд-Хиллз считается «одним из самых комфортных», то мне жаль женщин-заключенных в других местах. Не говорю о невинных, но даже виновные, пребывая здесь, вряд ли встанут на путь реабилитации. В этом я совершенно уверена.

В камере я одна по причине своего звездного статуса. Делаю зарядку и принимаю плохую пищу в одиночестве. У меня появилась подруга, еще одна женщина, обвиненная в убийстве мужа. Мрачная ирония судьбы.

Меня окружают наркоманки, воровки, поджигательницы, несколько убийц. Дженни навещает меня по нескольку раз в неделю, и я с нетерпением жду ее прихода. Алли сказали, что я в отъезде, и препоручили заботам миссис Лей. Мне так их не хватает, что я не могу об этом писать.

Когда я думаю о моих детях, о моей милой доченьке и дорогом сыночке, сердце как будто захлебывается от боли и я боюсь, что не выдержу. Мне не жаль себя, я просто не могу жить без них. Именно из-за них я не могу позволить себе раскиснуть и опустить руки.

Я сделала последнюю запись как раз перед тем, как в камерах выключили свет. Получилось что-то вроде длинной жалобы, а я совсем не такая. Даже когда сижу за решеткой. До начала процесса не более шести часов.

Что произойдет? Каким будет вердикт? Не представляю. Буду ли я ближе к истине, когда услышу свидетельства? Узнаю ли, как все произошло? Кто скажет, что спрятано в глубине моего сердца?

А вы? Приблизитесь ли к истине вы? Я рассказала вам все. Что вы чувствуете? Уверенность? Рассказываю ли я правду или потчую вас ложью?

И уверены ли вы во мне?

Неужели, когда приходит настоящая беда, я просто беру оружие и иду на прорыв? Неужели убийство – мой единственный инструмент? Неужели меня постоянно влечет к чудовищам?

Или я сама – чудовище?