– Начиная с завтрашнего дня, я возвращаюсь к прежнему режиму работы, и мое решение никакому обсуждению не подлежит. Извини уж, Дон. – Президент посмотрел на Хамермана, как бы официально отказываясь следовать его советам.
Я также решил осуществить во вторник свой давно запланированный визит в Нью-Йорк. Еще раз простите, Дон и Джей. Желаю вам всяческих успехов в вашей работе. Возвращайтесь к своим непосредственным обязанностям, а мне предоставьте заниматься моими. Начиная с этого момента, никто не должен ни о чем сожалеть, что бы ни произошло. Надеюсь, всем понятно?
– Понятно, сэр. – Все, включая и меня, дружно закивали, не сводя глаз с президента. Бернс оставался бесстрастным.
«Никто не должен ни о чем сожалеть», – повторял я про себя, зная, что мне никогда не забыть этой фразы, независимо от того, что может произойти в дальнейшем. Независимо от того, что планируют Джек и Джилл.
Томас Бернс просто поставил нас перед свершившимся фактом.
Он просто отдал свою жизнь в наши руки.
– Кстати, Дон, – обратился он вдруг к Хамерману, когда собрание закончилось, – распорядись-ка, чтобы мне купили собаку. Мне ведь и в самом деле придется обзавестись другом.
Мы все засмеялись, хотя настроение наше никак нельзя было назвать радостным.
Глава 74
В ту ночь в Вашингтоне насыпало снега на дюйм. Температура упала ниже десяти градусов. Убийца школьников проснулся от навалившегося на него чувства страха. Он ощущал себя одиноким, словно оказался в ловушке. Ему было грустно.
Никакого счастья, никакой радости.
Он весь покрылся холодным липким потом, вспоминая свой сон. В нем он убивал людей и хоронил их под камнем, в том месте, где возле бабушкиного дома в Лисбурге, они всегда жгли костер. Эти сновидения мучили его долгие годы, еще тогда, когда он был совсем маленьким.
«Это только сон, или я вправду совершил какие-то грязные убийства?» – раздумывал он, еще не до конца придя в себя. Он попытался сосредоточиться на окружающем, пытаясь понять, где сейчас находится.
Наконец, он вспомнил, где устраивался на ночлег. Надо же, какая замечательная идея посетила его!
А песня, его любимая песня, все так же громко звучала в голове:
Я проиграл, крошка,
Так почему же ты не прикончишь меня?
Это убежище было великолепным. Или он здорово поглупел и забыл об осторожности? Убийца не мог понять, то ли он остыл, как дерьмо на морозе, то ли окончательно превратился в дурака.
Он устроился на ночлег в своем собственном доме на третьем этаже.
Его успокаивала мысль, что в данный момент он «здоров и невредим».
Он полностью контролировал ситуацию и мог бы стать столь же значительным, как Джек и Джилл. Даже еще лучше, чем эти лживые задницы. Убийца знал, что может попросту растоптать этих выскочек.
Он принялся ощупывать пол в поисках своего верного рюкзака. Где, черт побери, его вещички?.. Ага, они здесь, значит, все в порядке. Он порылся в пожитках, нашел фонарь и включил его.
– Да будет свет, – прошептал он и тихонько издал индейский победный клич.
Что ж, ребятишки, он пребывал на чердаке своего собственного дома, и это был не сон. Как и то, что именно он – убийца детей. Он перевел луч фонаря на часы, подаренные ему на двенадцатилетие. Великолепный механизм, которым пользуются летчики. В каком он был восторге, когда получил такой подарок! Может быть, когда все это закончится, он выучится на пилота реактивного истребителя, и будет летать на F-16.
Судя по часам, было четыре утра. Значит, действительно было четыре утра.
– Час оборотня, – прошептал он. Настало время покинуть чердак. И продолжать оставлять свои следы на этом свете. Должно произойти нечто потрясающее.
Идеальные убийства.
Должны, должны, должны.
Глава 75
Широкие неуклюжие ступени, ведущие с чердака на второй этаж, одна за другой оставались позади. Если его новые родители, у которых он воспитывался, проснулись по какой-то нужде, У НЕГО МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ КРУПНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ.
ХОТЯ ИХ САМИХ СЕЙЧАС ЖДАЛА БОЛЬШАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ.
КАК И ВСЕХ ДРУГИХ, КТО В ЭТОМ ЗАИНТЕРЕСОВАН. ЭТАКИЙ УРАГАН ИЗ ДЕРЬМА.
Убийца немного задыхался. То, что ему сейчас предстояло сделать, было достаточно трудным. Требовалось совершенно беззвучно спуститься на второй этаж, а он хорошо помнил, что последняя предательская ступенька могла громко заскрипеть.
– Будь ты проклят, неудачник, – прошипел он. Он никак не мог успокоиться. Все тело покрывал липкий пот. Так бывает у лошадей после длительной утренней пробежки. Он сам наблюдал это, когда жил на ферме у дедушки. Ему никогда не забыть этого зрелища: пот, который прямо на глазах превращается в пену.
– Малодушный тип, – продолжал он, поддразнивая сам себя, смеясь над своей трусостью. – Дерьмо цыплячье. Лучший засранец месяца. Да ты просто неудачник, приятель. – И снова в голове зазвучала песенка, в которой ясно говорится, как надо поступать с неудачниками.
Он замер, ожидая, когда нервозность и паника хоть немного пройдут. Затем глубоко вздохнул и двинулся дальше. Как же трудно оказалось преодолевать эти проклятые ступени в действительности!
И снова вперед. По шатающимся, готовым провалиться в любую секунду ступеням на таких же трясущихся, подгибающихся ногах. Тем не менее, он старался идти тихо, соблюдая максимальную осторожность.
Очутившись на полу, он почувствовал некоторое облегчение. Твердая опора под ногами!
Затем убийца на цыпочках прокрался по коридору второго этажа к большой спальне. Он приоткрыл дверь, и на него пахнуло свежим морозным воздухом.
Его новый отец всегда спал с открытым окном, даже в декабре. Даже когда на улице шел проклятый снег. И так было всегда. Наверное, из-за этого у него не росли его поганые волосы, и он экономил на стрижке. Что за идиот!
– И в такой холодрыге ты еще в состоянии трахаться? – злобно, вполголоса произнес убийца.
Он подошел вплотную к их кровати. К их огромному алтарю, священному ложу любви.
Сколько раз он представлял себе этот момент!
Сколько еще детей воображают себе такие мгновения? И никто из них не осмеливается сделать то, что сейчас сделает он. Неудачники! Мир кишит им подобными сопляками!
Сейчас убийца находился на грани очередного приступа ярости. Волоски на затылке у него начали щетиниться, словно кто-то дал им команду «Смирно!»
Вся спальня неожиданно окрасилась в багровые тона. Будто на нее опустился темно-красный туман. Убийце показалось, что он рассматривает комнату через прибор ночного видения.
Он… сейчас… потеряет… сознание…
Он почувствовал, что еще секунда – и он разорвется на миллиард крошечных кусочков.
Неожиданно, набрав полные легкие воздуха, он завизжал что есть силы:
– Проснись и почувствуй сладкий аромат кофе фирмы «Фолгер»!
Убийца заплакал. Он не знал, отчего это произошло, потому что не мог вспомнить, когда он вообще плакал в своей жизни.
Грудь болела так, словно в нее только что ударили его собственной восемнадцатидюймовой бейсбольной битой. Он понял, что сейчас может отключиться. В него возвращался мистер Тюфяк. Он почувствовал глубокое раскаяние, совсем как Холден Колфилд из книги «Над пропастью во ржи». Ведь ему каждый раз приходилось думать трижды, прежде чем что-то сделать. И даже после того.
– Бах! – взвизгнул он.
– Бах! – еще раз проорал убийца.
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
– Бах!
С каждым выкриком он нажимал на курок «Смит-и-Вессона», вгоняя пулю за пулей в две лежащие фигуры. Двенадцать выстрелов. Если, конечно, он правильно считает. А он всегда считал правильно. Двенадцать пуль. Ровно столько получили Хосе и Китти Менендес.
Как кстати пришлось сейчас то, чему его обучили в школе Рузвельта, подумал он. В конце концов, его учителя оказались правы. Да и сам полковник Уилсон мог бы гордиться меткостью ученика. Но больше всего, конечно, полковник восторгался бы твердой решимостью, ясностью и простотой плана, а также удивительной смелостью, проявленной кадетом.
