— Да вы с ума сошли! Вините в происшедшем себя самого, возможно, и королеву, но не меня.

Я поднялась, и Джон тут же подошел к нам.

— А с другой стороны, — продолжал Роберт, тяжело откинувшись в кресле, словно и не говорил ничего предосудительного, — Эми сама отправила всех слуг на ярмарку. Следовательно, она хотела остаться одна и… сделать все это сама, — тут его голос дрогнул. — Эта опухоль в груди очень ее мучила. И, конечно же, ее огорчало, что мы с ней живем врозь, хоть я и объяснял ей, что так мне написано на роду: помочь нынешней королеве и снова завоевать то место, которое занимали Дадли до того, как мы с отцом изменили королеве Марии… Черт побери, насколько я понимаю, Эми сделала то единственное, что было в ее силах, лишь бы не дать мне соединиться с женщиной, которую я всегда буду любить и с которой, вероятно, теперь никогда уже не буду вместе!

К моему изумлению, после этого взрыва чувств Дадли зарыдал, хотя и без слез. Его плечи поникли, он задыхался, как я сама минуту назад. И все же я побаивалась, что Джон, который теперь догадался, конечно, о чем говорил мне Роберт, набросится на того, кто стоит выше его рангом, и тряхнет Дадли так, что у того зубы застучат. Джон уже сжал кулаки, и я дотронулась до его твердой как камень руки, удерживая от безрассудства. Роберту же я сказала:

— Оставьте нас с Сесилом за пределами той паутины, которую вы так хитро сплели, иначе проклятье падет на вашу голову!

И потянула Джона за собой. Таким мы и оставили Роберта Дадли — озлобленным и сломленным. Я и ненавидела, и жалела его. Елизавете я не стала рассказывать, что он оскорбил меня, обвинив нас с Сесилом в том, что якобы это мы подстроили гибель его жены и его собственное падение.

На следующий день присяжные вынесли вердикт: смерть Эми Робсарт Дадли явилась фатальной случайностью — иными словами, наступила в результате несчастного случая. Роберту вскоре будет позволено возвратиться ко двору, но Елизавета сразу же предупредила: только в качестве одного из ее многочисленных советников. Мне оставалось лишь молиться о том, чтобы моя умница Елизавета хорошо усвоила полученный урок. Как женщина, правящая единовластно, она не могла брать пример ни со своего отца, ни с матери — ей приходилось искать собственную дорогу, осмотрительно избегая волчьих ям и любовных силков.

Возможно, чувствуя вину за прежнее свое поведение, а может быть, для того, чтобы забыть Роберта Дадли, королева с головой окунулась в работу; день ее был расписан по минутам, а я почти повсюду следовала за ней. Казалось, она вновь нуждалась во мне, словно опять стала юной, а мое присутствие вселяло в нее спокойствие и придавало уверенности в себе. Мне это напомнило случай, когда Елизавета, совсем еще крошка, потеряла маленькое голубенькое одеяльце, которое ей очень нравилось, и горевала, пока оно не нашлось.

Не только мне, но и Сесилу приходилось напрягать все силы, чтобы выдержать заданный королевой темп. Мы с ним оба испытали большое облегчение — ведь Роберта хоть и вернули ко двору, но не встретили с распростертыми объятиями. Впрочем, королева все же снова стала оказывать Дадли всяческие милости. Но вот оставаться с ним наедине она избегала, словно Роберт заразился оспой.

По утрам Елизавета поднималась рано и отправлялась на короткую прогулку. Фрейлинам приходилось догонять ее резвым шагом, а я после такого променада вообще дышала с трудом. Затем мы вдвоем с ее величеством скромно завтракали в ее личных покоях, — Елизавета предпочитала не есть на людях, разве что по праздникам или на официальных пиршествах. После этого она подписывала различные документы и распоряжения, затем нередко созывала Тайный совет. У нее постоянно случались конфликты и с советом, и с парламентом из-за вопроса о замужестве — даже Сесил уговаривал ее выйти замуж ради блага государства.

— Взгляни на это, Кэт! Нет, ты только посмотри! — с такими возгласами однажды зимним вечером Елизавета вбежала в мою гостиную, где я на досуге делала свои записи. И бросила передо мной (прямо поверх страницы этой повести о моей жизни) официальное обращение парламента, содержащее просьбу как можно скорее выйти замуж, дабы обеспечить надлежащее наследование престола. — Да как они смеют? — гневно спросила королева, тыча указательным пальцем в строчки документа, так что даже крышка материнского перстня приоткрылась и болталась туда-сюда, пока Елизавета снова ее не защелкнула.

— Смеют, — ответила я, — потому что их долг — давать вам советы. К тому же парламент весьма опасается страшных потрясений, если не будет законного наследника трона Тюдоров.

— Думаешь, я сама этого не понимаю? — Елизавета стала расхаживать по комнате, ее юбки шуршали и раздувались.

Поскольку королева была на ногах, я тоже попыталась подняться из-за стола.

— Ах, Кэт, сиди, пожалуйста, когда я врываюсь в твои покои. Раз ты не возмущаешься, значит ли это, что ты на их стороне?

— Только с государственной точки зрения. Сердцем я хорошо понимаю ваши чувства и страхи.

— Ну, если так, тогда ты одна такая! Назови же мне — назови те причины, по которым я никогда не выйду замуж, сколько бы парламент ни направлял мне обращений, хоть сейчас, хоть в будущем.

Я отложила перо, откинулась на спинку стула и заговорила:

— Во-первых, потому, что вы видели, как женщины — даже королевы — умирают при родах.

— Принимается. Моему королевствуя необходима не меньше, чем мне — оно и мой народ. Я останусь девственницей и буду повенчана только со своим народом. Во-вторых, — продолжала она, словно я недостаточно быстро ответила на ее вопрос, — при совокуплении мужчина подчиняет себе женщину. Не сомневаюсь, что мужчинам нравится быть сверху во всех смыслах, а я этого не потерплю. А потом, получив удовольствие, они начинают поглядывать в другую сторону. Станешь возражать?

— Не могу отрицать этого, если говорить о вашем отце. Однако…

— Однако что? Разве ты сама не рассказывала мне о том, что твой отец не желал даже предположить, что его вторая, более молодая жена, возможно, расправилась с твоей матерью?

— Это так, но я думала о своем муже. Джон…

— Таких, как твой господин, очень мало. Вот если бы я встретила такого — сильного духом, но и не мешающего мне исполнять свой долг… такого, кто стал бы меня лелеять, а не пытаться то погонять, то дергать за узду… А правда, удивительно, что и Джон, и Робин так ловко управляются с лошадьми?

Я поразилась такой быстрой смене темы. С тех пор как Роберт Дадли был возвращен ко двору, Елизавета почти не упоминала при мне его имени. Она тряхнула головой, словно прогоняя непрошеные мысли, и продолжила говорить, расхаживая по комнате:

— Кроме потери власти и права распоряжаться собой, брак, как я убедилась, доставляет горести и в другом отношении. Сестра моя любила короля Филиппа всем сердцем, а ему не терпелось наградить ее ребенком только ради того, чтобы поскорее вернуться в Испанию к любовнице. Наверное, все короли и принцы такие же.

Теперь Елизавета кружила возле моего стола, оживленно жестикулируя.

— Ты была права — мой зять Филипп хотел соблазнить меня в тот день, когда мы с ним познакомились, и оглядывал меня, будто кобылицу на рынке. Что еще хуже — несчастная Мария перевернулась бы в гробу, если бы узнала о том, что он так скоро после ее смерти стал добиваться моей руки. Политический союз, необходимый для короля и королевы, — вот что такое брак.

— Дорогая моя, — смогла наконец я вставить слово, — мне грустно слышать, что вы говорите такие печальные вещи.

— Скорее я называю вещи своими именами, Кэт. Я хочу править страной самостоятельно. Только так я смогу чувствовать себя спокойно. Робин считает, что это ты настраиваешь меня против него, и потому я благосклонна к нему на людях, а когда нет посторонних, становлюсь холодна. Я пыталась объяснить ему, что дело вовсе не в этом, что я поступаю по своей воле и не собираюсь выходить замуж. Ну, ладно, сказано уже достаточно.