Андрей и в самом деле уже ждал меня. Сидел на ступеньке, по-прежнему босой, и задумчиво смотрел на ту самую клумбу, с которой и принёс мне пионы.

   - Я - всё! - радостно доложила я, вставая перед ним.

   - Хорошо. - Андрей поднялся, и мне вдруг сразу вспомнилось, как он нависал надо мной, когда торопливо вёл меня к машине, спасая от сумасшедшей голубиной стаи. Я улыбнулась ему снизу вверх, а он поднял брови, усмехаясь моей радости. - Только долго гулять не сможем. С сегодняшнего дня мне надо вплотную заняться домом, чтобы закончить его к воскресенью. Так что нам на всё про всё - час-полтора.

   - А что будет в воскресенье? - полюбопытствовала я. Ещё бы не заинтересоваться: уже второй раз за утро о воскресенье вспоминает.

   - Возможно, гости приедут. Ну что? В первую очередь идём смотреть мою берлогу? - рассеянно спросил Андрей и, обернувшись, сжал мою ладонь. Чтобы не отставала? Я озадачилась, но решила не возражать.

   Мы прошли мимо клумбы, потом с асфальтированного участка вокруг неё через бордюр переступили на узкую тропинку, мелькающую среди высокой травы. Сначала идти было легко - солнце здесь прошлось лучами и высушило росу, а вот дальше ноги немного промокли - под деревьями всё ещё темно от теней. Думала - идти придётся долго, но спускались недолго и очутились на ровном, почти открытом месте - разве что кустов здесь много. Я - ахнула.

   Приземистый дом, будто пригнувшийся от старости, с островерхой крышей, почти переломленной корявым суком ближайшего дуба, тёмно-зелёный от замшелости, словно прижался к обрывистой насыпи... А... Точно ли здесь живёт Андрей?! Может, этот дом - жилище какого-нибудь лешего?! Сейчас зайдём, а внутри - тоже мох, вместо постели, например. И какой-нибудь огромный чёрный кот с мрачными зелёными глазами. И тощая бабулька, которая прядёт шерсть - и вдруг как улыбнётся нам! А рот-то почти беззубый. Только два зуба торчат, передних... Ой-ё-ёй...

   - Осторожно, здесь ветка...

   Ветка, прячущаяся в высокой траве, оказалась настоящей корягой, через которую переступить - пришлось приподнять подол платья, чтобы не зацепиться. Опираясь на руку Андрея, я благополучно перескочила опасное место и возмущённо спросила:

   - А ты-то как здесь ходишь?! Босой?!

   - Ну... Я привык, - немного озадаченный моим возмущением, сказал Андрей. И улыбнулся как-то так добродушно, отчего я сразу успокоилась. - Подожди-ка. - Он быстро нагнулся, буквально выдрал эту страшенную корягу, наполовину спрессованную зарослями трав и вросшую в землю, и выбросил куда-то ближе к дубу. - Ну что? Ты всё ещё хочешь взглянуть на этот дом изнутри?

   - Хочу!

   - Не пугайся. Сначала будут сени - они без окон, поэтому там темно.

   Дверь, из каких-то толстых досок, с трещинами между ними, отворилась без ожидаемого зловещего скрипа. Я даже с претензией спросила:

   - А почему дверь не скрипит? В такой избушке на курьих ножках должно всё поскрипывать!

   - Ну, если смазать маслом, скрипеть точно не будет, - отозвался из темноты Андрей, и снова я услышала в его голосе улыбку. - В сенях постоим немного. Закрой глаза секунд на шесть, потом открой - всё будешь видеть.

   В сенях и в самом деле оказалось темно, несмотря на оставленную открытой дверь. Мы вошли и замерли в прохладном воздухе, будто напоённом запахами лесных трав.

   Странно, но в этом притаившемся старинном доме, возникшем, будто из самых дремучих сказок, мне не страшно. И не оттого, что рядом Андрей, который снова не отпускает моей ладони. Я не трусиха. Но, например, с Валентином мне жутковато оставаться наедине даже в освещённой комнате, за дверью которой находился хоть кто-нибудь. Хотя и знаю, что он меня не тронет... Последовав совету Андрея, я закрыла и открыла глаза. Запах то ли сухого чая, то ли свежего сена стал ещё отчётливей.

   В сенях и в самом деле стало светлей. Стало видно, что потолок здесь хоть и низкий, но сами сени были бы достаточно просторными, если бы не странные огромные ящики, ненадёжно стоящие друг на друге по обеим сторонам у стены. Ящики не только огромные, но и очень старые, что-то сильно напоминающие. Я и спросила, разглядев на них пучки сухих трав, явно недавно положенных:

   - А что это?

   - Ульи. Мой прадед, последний из помещиков, увлекался пчеловодством. От него мне и досталась эта земля. А на них - трава сушится. Люблю чаи из лесных трав.

   Он выпустил наконец мою руку и открыл низкую дверь в избу. Внутри оказалось очень светло. Одна стена полностью завалена холстами в рамах. Рядом с ними, на полу, - мольберты, коробки - наверное, с красками, причём несколько давленых тюбиков валялись близко к мольберту, повёрнутому к стене; у другой стены стояла то ли лежанка (а может, и нары, полати какие-нибудь - не разбираюсь в старинной мебели), то ли кровать (отлегло от сердца) с чистой постелью. Кажется, несмотря на босые ноги, Андрей - чистюля... А он усмехнулся, оглядывая помещение: мне показалось - пытаясь увидеть его моими глазами.

   - Ну как?

   - Мне нравится, - честно сказала я, оглядываясь. Нет, мне и правда нравилось! Каким-то уютом веяло от всех этих немногочисленных вещей, и Андрей среди них был как-то к месту - большой... как медведь в берлоге! И мне в этой избушке хотелось взяться за уборку - с песней на устах!.. Только подумала про песню - и опять меня пробило на слёзы от какого-то странного ощущения счастья. Да что ж такое?.. Люди от счастья смеются, а я плачу!

   Андрей прошёл к низенькому оконцу, из которого мягко лился уютный солнечный свет, и что-то взял с подоконника.

   - Как я уже говорил, картин своих я тебе пока не покажу, но у меня есть ещё одно увлечение. Зоя, позволь подарить тебе эту безделушку.

   Он поднял мою кисть и надел на неё странный браслет - деревянные шарики, величиной с крупную ягоду черёмухи, на тянущейся нити. Шарики не полированные, но с тёплым медовым отблеском, который придавал прозрачность дереву. Я зачарованно уставилась на браслет.

   - Что это?

   - Безделушка же, - засмеялся Андрей. - Оберег. Нравится?

   - Очень! Спасибо большое!

   - Так, ты только что поощрила художника. За это... Держи.

   Он повесил мне на шею такие же деревянные бусы - горячие пальцы скользнули по моей прохладной коже, когда он расправлял горошины на нити, - и кивнул в сторону, где оказалось старенькое, еле живое зеркало. Оборачиваясь и машинально поднимая руку потрогать бусы, я нечаянно задела его пальцы, которые он не успел убрать: он снова улыбнулся - на этот раз виновато. Но я нетерпеливо перевела внимание на еле угадываемое мутное отражение - и секундная неловкость оказалась замятой. И только сейчас, когда моя рука с браслетом оказалась перед глазами, я заметила, что у всех шариков есть одна особенность: они все выточены из такого дерева, в котором был то ли изъян, то ли специально так подобрано - след от будущей ветки ли? В общем, получилось, что шарики оказались глазастыми. Поразительная вещь. Так кропотливо сработанная!

   - И - бонус! - сказал Андрей и протянул уже металлическую цепочку с единственным глазастым шариком. - Сегодня соображу, из чего сделать ошейник Барону. Повесишь ему.

   - Спасибо, - растерянно пробормотала я и пожаловалась: - А мне и отдарить тебе нечем.

   - Как это нечем? Есть чем! - насмешливо заявил Андрей. - Завтра иду на рыбалку, а потом ты устраиваешь рыбный день!

   Я засмеялась. Он сказал это вкусно, как обжора, предвкушающий пиршество!.. Немного подвигавшись и с интересом ощущая, как деревянные шарики сухо скользят по моей коже такими же тёплыми, как пальцы Андрея, я обнаружила, что комок из-за будущих слёз, вставший в горле, исчез бесследно, и смеюсь я свободно, как не смеялась давно. С Андреем так легко!

   Мы вышли из избушки. Уже у клумбы я оглянулась. Никогда бы не поверила, что всего шагах в пятидесяти отсюда может прятаться сказочный домик... лешего.