Гадалка нагнулась над своим мешком и стала что-то на ощупь искать в нем.
— Только дураки отправляются в путь без кресала и кремня.
Она все еще продолжала копаться в своем мешке, когда Чужак вернулся к очагу с пучком мха в руке. Он положил его на кострище, сел на свое прежнее место и посмотрел на темнеющие прямо на глазах исполинские стены ущелья. Вокруг стояла оглушающая тишина. Подойдя сзади, Тарзака взяла его за руку. Он обернулся и увидел, что гадалка протягивает ему какой-то крошечный узелок. Чужак развернул его и взял в руку кресало и кремень. Сжимая пальцами железный клинышек, спросил:
— Откуда это у тебя?
— Купила в Тарзаке. Разжигай огонь. Холодно. Я жутко замерзла.
Чужак несколько раз ударил кресалом о кремень и высек крупные искры, осыпавшиеся в пучок сухого, прекрасно воспламеняющегося мха. Мох задымился, и вскоре на его поверхности заплясали язычки огня. Чужак быстро подложил ко мху коротенькие обломки сухих веток, а на них — более крупные. Через мгновение в темноте возник крошечный оазис желтого света.
Тарзака положила завернутое в листья тесто на свой мешок и снова вернулась к костру.
— Пришло время выполнять обязательство нашего уговора.
— Какого уговора? — недовольно отозвался Чужак.
— Ты обещал отплатить мне за мою одежду и вино.
— Не помню я никакого уговора, — ответил Чужак, пожав плечами. — А что я такого говорил?
— Ты пообещал научить меня читать мысли и предсказывать будущее. Скажи, какое будущее ждет меня?
— Я не видел твоего будущего. Я не ясновидящий.
— Но когда я вернулась, ты угадал, что это я, угадал, даже не повернув головы в мою сторону.
— Но ты ведь оставила у костра свои вещи. Было ясно, что вернуться за ними можешь только ты. У любого другого хватило бы благоразумия переждать дождь.
Он посмотрел на дорогу, ведущую в сторону Мийры, которая становилась все темнее. Затем снова повернулся к костру.
— Послушай, Тарзака, иногда я заранее вижу то, чему суждено произойти. — Он указал рукой на огонь. — Но это все равно что посмотреть на костер и увидеть, что в него нужно подбросить дров и что на этом костре скоро испекутся лепешки.
Гадалка посмотрела на своего собеседника долгим взглядом.
— Я слышала песнь о Крошке Вилл и еще кое-какие сказания. Это — что-то новенькое.
— Не совсем, но, может быть, до известной степени это так, — пожал плечами Чужак. — Я видел, как слоны лишили жизни мою сестру, прежде чем это произошло на самом деле. Но я знал слонов, знал сестру, знал, что такое мийрский крааль. — Его взгляд снова вернулся к языкам пламени. — Я не видел будущего, я видел лишь то, что моглопроизойти.
— И все-таки, что же ты в своих мыслях увидел обо мне?
— Ничего я не видел о тебе.
— Ничего? — спросила Тарзака и прижала руки к груди. — Совсем ничего?
Чужак рассмеялся:
— Я хотел сказать, что твое будущее скрыто от меня. Я очень мало о тебе знаю. Мне ничего не известно ни о твоей болезни, ни о чем-либо другом. Я должен многое узнать, тогда это знание сольется воедино в моей голове и создаст определенную картину.
— Но тебе известно то, о чем ты мог и не знать. Чужак покачал головой. Затем подбросил в костер хвороста и снова посмотрел на Тарзаку.
— Я только взял из твоего разума ту картину, которую показали твои мысли. Я могу узнать лишь то, что известно тебе самой. Чтобы увидеть возможный исход твоей болезни, мне необходимо узнать о тебе больше. Узнать, как работает твое тело, как протекает болезнь и все такое прочее.
— Говорят, будто твоя мать умеет передвигать предметы при помощи мысли. А ты умеешь делать подобное?
— Немного. Нужно постоянно тренироваться, чтобы развить эту способность.
Чужак взял в руки ветку и, разломав ее на мелкие части, бросил их в огонь.
— Меня всегда интересовало другое. Скажи, ты знал о том, что обладаешь такими способностями, и ничего не делал, чтобы развить их? Тогда ты просто дурак, Чужак.
— А зачем дрессировщику нужно обладать такими способностями? Скажи мне, гадалка!
Глаза Чужака сузились. Он собрался было сказать что-то, но остановился. Немного помолчав, он все-таки спросил гадалку:
— Что ты сейчас хотела сказать?
— Прочитай мои мысли, — насмешливо ответила Тарзака. Чужак медленно закрыл глаза, потом резко распахнул их.
— Да. — Он посмотрел на огонь. Глаза его застилали слезы, размывая изображение пламени. — Да. Я мог бы спасти Мэй, если бы тренировался в мысленном передвижении предметов. — Помолчав, Чужак рукавом смахнул с глаз слезы. — Спасибо тебе, Тарзака.
— За что?
— За то, что превратила мою боль в ад.
Гадалка, не вставая, наклонилась вперед и выложила лепешки на раскалившиеся камни. Затем приняла прежнее положение.
— Ты научишь меня этому, Чужак?
Ее собеседник какое-то время молчал, затем встал и подошел к обрыву. Остановившись на самом краю, он заглянул в простирающуюся у его ног черную бездну. Внизу гулко рокотал поток, образовавшийся после недавнего ливня. Затем обернулся к Тарзаке:
— Я научу тебя. — Он поднял руку и показал на бездну. — Но нам придется отправиться в путешествие. Надо перебраться через ущелье, подняться на вершину Змеиной горы, после чего выйти к Великой топи. Там мы займемся поисками детей тех, кто учил мою мать. Она рассказывала мне, что они обладают знаниями своих родителей. — Чужак опустил руку и посмотрел Тарзаке в глаза. — Используя твой разум, они могут убить тебя, свести с ума — всего лишь ради забавы, наблюдая за твоими мучениями. Ты еще не раздумала учиться, Тарзака?
Гадалка привстала, потрогала рукой лепешки, села на место и ответила:
— Нет. Не раздумала. Но зачем для этого переходить горы? Почему бы нам не отправиться обратно и не пройти через Мийру? Чужак вернулся к костру и сказал:
— Я не могу показаться в городе, пока не умер последний слон.
— А я все-таки пойду!
— Почему?
— Я же гадалка. Я стану лучшей гадалкой и окажусь полезной для цирка.
— Цирка?! Какого цирка? Цирка давно нет! Цирк мертв! — На мгновение замолчав, он добавил уже более спокойным тоном: — Цирк мертв.
Чужак встряхнул головой и посмотрел в небо, на котором высыпали яркие крупные звезды.
— Всю мою жизнь я только и слышал о цирке. Сохранить цирк! — При этих словах Чужак горько усмехнулся. — В Мийре сейчас около двухсот дрессировщиков и только один слон. Все лошади заняты перевозкой грузов и строительством дорог. А публики нет вообще. — Чужак снова устремил свой взгляд на огонь. — Цирк давно мертв.
Тарзака еще раз потрогала лепешки:
— Он мертв в твоем сердце. — Она сняла с камня готовую лепешку, разломила ее пополам и протянула половину Чужаку. — А почему ты хочешь отправиться в это путешествие? Почему собираешься выполнить мою просьбу? Ведь не для того же, чтобы отплатить мне за одежду и вино?
Чужак посмотрел на половинку лепешки, которую держал в руке. Затем повернул голову и перевел взгляд на обрыв.
— Я не могу вернуться домой, пока жив последний слон. Я хочу научиться убивать слонов. Тарзака удивленно открыла рот:
— Раньше ты был напуган смертью своей сестры. Это могло послужить каким-то оправданием, Чужак. Но теперь ты хочешь совершить настоящее убийство!
— Да, — утвердительно кивнул Чужак, продолжая вглядываться во тьму.
— Я остановлю тебя.
Чужак резко повернулся к гадалке и улыбнулся. Тарзака резко прижала к груди руки и пыталась выдохнуть.
— Мои возможности не безграничны, Тарзака, но кое-что я умею. Умею мысленно передвигать небольшие предметы.
Чужак отвернулся, и Тарзака свалилась на землю, жадно хватая ртом воздух.
— Следи за своими словами, если не хочешь, чтобы я снова пережал тебе кровеносный сосуд!
Он сел на корточки возле костра и схватился руками за голову.
До западного склона ущелья Змеиной горы можно добраться, лишь переправившись через реку Столового озера, там, где она берет свое начало среди Змеиных гор севернее Мийры. Следующая переправа находится на северном краю ущелья близ Дирака. Три дня спустя, когда над Дираком опустилась ночь, вокруг огромного костра посреди городской площади собрались горожане. Мотыги, плуги, косы и пилы были отложены в сторону, а проблемы трудового дня позабыты, потому что все ждали встречи с Великим Дурнем Джо из Тарзака. Накинув на головы капюшоны, Тарзака и Чужак затерялись в задних рядах собравшихся.
