Я знала, почему она так радуется поездке в Париж. Дело тут было не только в двух рекламных кампаниях, которые она могла заполучить после окончательного отбора. Неделей раньше от Робера пришла эсэмэска: «проблемы с выбором места в Н-Й для бара шива. через несколько дней возвращаюсь в париж, прощай. Р.». Вероятно, это была уловка с его стороны, чтобы посмотреть, не соглашусь ли я встретиться с ним перед отъездом, чтобы расслабиться в последний раз у него на квартирке, где он мог бы вернуть свое утерянное мужское достоинство. Но я никак не отреагировала на его послание.

— Светлана должна торопиться, рейс отправляться скоро! Светлана так счастлив! — говорила она, шаря под кроватями на тот случай, если там завалялись какие-нибудь ее туфли.

Я засомневалась, не очередной ли это спектакль: она могла знать уже недели две о предстоящем отъезде, а теперь изображает, будто в Париже без нее никак не могут обойтись, она нужна там именно завтра: «Нет, не послезавтра, черт возьми! Посадите ее на самолет сегодня!» — вот что она хотела, чтобы мы думали.

Пока она порхала по квартире, я внимательно следила за ней, той девушкой, которая несколько месяцев считалась моей подругой. Я вспоминала, сколько вечеров мы провели вместе как настоящие приятельницы. Но пока я бегала на свидания к мужчине всей ее жизни, она доносила на меня в агентство. Только сейчас до меня дошло, что я даже не знаю ее фамилии. Вот уж действительно лучшие подруги!

Светлана закончила складывать вещи, собрала все сумки и была готова спустить их к ожидавшей внизу машине, чтобы ехать в аэропорт. Настало время прощаться.

Она открыла водопровод, заливаясь, наверное, все-таки искусственными слезами.

— Светлана скучать по вам, девчонки, — сказала она.

Она принялась меня обнимать, и я позволила ей, просто из желания скорее покончить с этими русскими излияниями.

— Светлана надеется, Хизер однажды так же повезти, — сказала она, а потом прошептала мне на ухо, как змея, показав свое истинное нутро: — Я передать от тебя привет Роберу.

Швейцар помог ей спустить сумки. Вылив целый фонтан славянских слез, Светлана исчезла отправившись во Францию навстречу ожидавшей ее судьбе.

Дверь закрылась, ураган затих, Кайли смешала нам два метамуциловых мартини покрепче.

— Все это чертовски странно, — сказала она.

Я только и могла, что согласно кивнуть.

По традиции девушки, покинувшие общагу, больше не давали о себе знать. Так и о Светлане мы больше не слышали — видимо, жизнь за пределами общаги показала, насколько непрочной была наша дружба.

Я ни разу не встречала ее ни на одном из своих будущих рекламных проектов — а я внимательно смотрела, можете мне поверить. Вероятно, у нее ничего не вышло с теми двумя большими кампаниями, которые ей были обещаны. Понятия не имею, удалось ли ей выследить Робера, хорошо ли она жила в Париже, получала ли хотя бы мелкие заказы и участвовала ли в каких-нибудь дефиле. Мне было все равно.

Хотя месяцев через девять я кое-что узнала о своей бывшей соседке по комнате. На улице я столкнулась с одной из девушек агентства, только недавно вернувшейся из Москвы, где она пробыла около недели. Однажды ее там повели в шикарный клуб, где было полно богатых русских олигархов. Так уж повелось во многих московских клубах, что они совмещают два развлечения — стриптиз и бордель. Потягивая спиртное в компании с каким-то банкиром, эта девушка случайно заметила Светлану в одном белье на другом конце зала. Моя знакомая не могла с уверенностью утверждать, что это действительно была Светлана: вокруг витали клубы дыма, мигали разноцветные огни, которые мешали как следует все рассмотреть. Модель сказала, что девушка, очень похожая на Светлану, отлично проводила время, сидя на коленях у немолодого мужчины, который целовал ее в шею. Американка даже привстала, чтобы получше разглядеть, но как раз в эту минуту Светлана (или Светланин двойник) отправилась с мужчиной в один из «частных» кабинетов.

Больше о Светлане я ничего не слышала, поэтому не знаю, не было ли навеяно это видение шампанским и кокаином, употребленным той девушкой из агентства. Но где бы ты ни была, Светлана, я не держу на тебя зла. Желаю тебе всего хорошего, живешь ли ты в Париже или работаешь в стриптиз-баре в Москве. Пусть у тебя никогда не переводятся ни туфли от Dior, ни мужчины!

Прошло более месяца после моего последнего предупреждения, а меня все еще не уволили и по- прежнему посылали на кастинги. Однажды я открыла почтовый ящик и увидела то, что давно ждала: большой пухлый конверт из Нью-Йоркского университета, а не тощенькое письмецо-отказ. Я радостно вскрикнула, совсем как в тот День, когда услышала от Люка, что получила свою первую работу в Нью-Йорке. Швейцар посмотрел на меня.

Я открыла конверт, чтобы удостовериться и прочитала первый листок: «С удовольствием сообщаю, что Вы приняты в…»

— Получилось! — радостно сообщила я швейцару, словно он был в курсе моих дел.

— Поздравляю, — сказал он слегка оторопело.

Наверху я внимательно ознакомилась с остальным содержимым конверта и поразилась вдвойне — выяснилось, почему мне пришлось писать дополнительное эссе. В письме председателя приемной комиссии говорилось, что я не только принята в университет, но меня еще и отобрали в финал конкурса на стипендию, который проводился среди абитуриентов, прошедших тест на аттестат!

В письме сообщалось, что через две недели претенденты на стипендию должны предстать на собеседовании перед специальной комиссией. Две недели! Целая вечность.

Тем же вечером мы с Виллемом и его друзьями отправились праздновать это событие. Он сказал, что очень гордится мной. Его распирало от радости, словно я была его собственной дочерью! И он рассказывал направо и налево, что я буду учиться в университете и что я, безусловно, получу стипендию — это ясно любому дураку. В мою честь он всех угощал коктейлями. Наконец-то я почувствовала, что его коллеги больше не смотрят на меня как на пустоголовую модель.

А в общаге мы с Кайли, последние из могикан, переживали тяжелейшие времена, пока я с нетерпением ожидала собеседования. Все было так скверно, что я чуть было не начала жалеть об отсутствии Кристианы с ее сексуальными подвигами. То, что мы терпели сейчас, было несравнимо хуже: с наступлением весенних каникул в школе общагу наводнили девочки-подростки, приехавшие с мамашами. Дышать было нечем от горы чемоданов и раскладушек для тех мамочек, которые отказывались спать на двухъярусных койках. Мамаши досаждали нам гораздо больше, чем сами будущие модели, каждая из них считала своим долгом без конца отпускать колкости, неизменно подчеркивая, что ее дочурка такая умница, такая красавица, что безусловно получит работу — не зря же ее посылают на все эти смотрины. Да, и еще одну вещь я узнала: потрясающая красота каждой девочки, конечно же, досталась ей по наследству от мамочки.

Жить в таких условиях стало невыносимо, и мы с Кайли не раз обменивались долгими понимав ющими взглядами, выслушивая восторженную трескотню девчонок и мамаш о том, как прекрасно быть моделью. К тому же не где-нибудь, а в Нью Йорке! Я старалась как можно меньше времени проводить в общаге — приходила только поспать, принять душ и переодеться.

Как-то утром я была в спальне, готовилась предстоящим кастингам. В квартире стояла блаженная тишина: девчонки уже отправились на различные просмотры в поисках славы. Я услышала, как зазвонил мобильник Кайли. Она ответила. Разговор был короткий, она почти ничего не произнесла, кроме «угу» и «я поняла». Потом Кайли вошла в спальню. Лицо у нее окаменело.

— Что случилось, Кайли? — спросила я. Она ответила не сразу.

— Мне только что позвонили из агентства, — сказала она очень тихо.

Я решила, что новость, наверное, ужасная. Взгляд у нее был какой-то отрешенный.

— О господи, что тебе сказали? Я ожидала услышать худшее.