Джейни достала из сундука «Журнал мод Хейдлдоффа».

— Выбирайте свое оружие, миссис Армстронг, — сказала она, — а я покажу, на что способны мои стальные инструменты — я имею в виду иголки и булавки.

— Ах, Джейни, право же, я не могу, — сказала Николь. Но ее слова звучали как-то неубедительно. Соболья муфта коснулась ее руки, и она подумала, что с удовольствием бы спала, не выпуская ее из рук.

— Не желаю слушать никаких возражений, — заявила Джейни. — А теперь уложи-ка все обратно и приступай к работе. В нашем распоряжении всего какой-то месяц.

Было начало августа 1794 года, когда надраенный небольшой пакетбот вошел в гавань Виргинии. Джейн и Николь, опираясь на поручень по правому борту, с замиранием сердца смотрели на причал, расположившийся на опушке густого леса, и чувствовали себя так, словно их только что освободили из тюрьмы. Всю последнюю неделю путешествия они говорили о свежей пище. Об овощах и фруктах, которые, наверное, успели созреть к этому времени, и о том, с каким наслаждением они будут их есть, разумеется, приправленные свежими сливками или маслом. Джейни мечтала о черной смородине, а Николь просто хотелось увидеть живую зелень, растущую на плодородной почве.

Целыми днями они занимались шитьем, и почти все отрезы роскошных тканей превратились в платья либо для Джейни, либо для Николь. Сейчас на Николь было муслиновое платье с вышитыми на нем крошечными фиалками, подол отделан несколькими рядами фиолетовой ленты. Платье было без рукавов, и она наслаждалась ощущением теплых лучей заходящего солнца на обнаженных руках.

За шитьем женщины разговаривали. Николь предпочитала слушать. Ей не хотелось рассказывать о том, как забрали ее родителей или дедушку. Она рассказала Джейни о своем детстве в фамильном замке, который в ее рассказе был похож на обычный загородный дом, а также о том, как они с дедушкой целый год жили в семье мельника. Джейни очень развеселило, когда Николь принялась со знанием дела рассуждать о качестве помола.

Но чаще всего в роли рассказчика выступала Джейни. Она рассказала о своем детстве на бедной маленькой ферме, расположенной в нескольких милях от Арундел-Холла, как он назывался до Клэйтона. Ей было десять лет, когда родился Клэй, и она возила его на закорках. Во время Войны за независимость Джейни было около восемнадцати лет. Ее отец, как и многие виргинские фермеры, выращивал табак. Когда английский рынок для них закрылся, отец остался не у дел. Несколько лет Джейни прожила с отцом в Филадельфии, а когда отец умер, вернулась в Виргинию, которую всегда считала своим домом.

Она сказала, что по возвращении обнаружила в Арундел-Холле большие изменения. За несколько лет до этого умерли от холеры отец и мать Клэя. Старший брат Клэя, Джеймс, женился на Элизабет Стрэттон, дочери надсмотрщика на плантации Армстронгов. А потом, когда Клэй был в Англии, произошел несчастный случай и Джеймс с Элизабет погибли.

Того маленького мальчика, каким знала Клэя Джейни, уже не было. Вместо него появился самоуверенный, требовательный молодой мужчина, отличавшийся необычайным трудолюбием. В то время как в Виргинии одна за другой разорялись плантации, Арундел-Холл процветал и разрастался.

— Посмотри-ка, — сказала Николь, указывая на воду, — не капитан ли это? — В небольшой гребной шлюпке с одним матросом на веслах сидел грузный мужчина. — Думаю, он направляется вон на то судно.

В нескольких ярдах от пакетбота стоял огромный фрегат с двумя рядами пушек по обоим бортам. Вверх и вниз по широким сходням множество людей тащили грузы. Женщины увидели, как капитан ступил на причал, на несколько минут опередив пакетбот, который все еще медленно входил в гавань. Капитан взобрался по крутым сходням на палубу фрегата и направился в кормовую часть судна.

Женщины находились довольно далеко, и людей на палубе было трудно разглядеть.

— Да это Клэй! — вдруг воскликнула Джейни.

Николь с любопытством всматривалась в мужчину, с которым разговаривал капитан, но на таком расстоянии не могла его разглядеть.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

Джейни рассмеялась. Она была счастлива, что вернулась домой.

— Когда узнаешь Клэя, сама поймешь, — сказала она и вдруг умчалась.

Николь, напрягая зрение и нервно вертя обручальное кольцо на пальце, пыталась разглядеть человека, который стал ее мужем.

— Держи, — сказала Джейни, сунув ей в руку подзорную трубу.

Даже в подзорную трубу человека трудно было разглядеть, однако мужчина, беседовавший с капитаном, сразу бросался в глаза. Одну ногу он поставил на тюк хлопка, другая стояла на палубе. Он наклонился вперед, опершись руками на согнутое колено. Даже согнувшись, он оказался выше капитана. На нем были обтягивающие светло-коричневые брюки и черные кожаные сапоги до колен. На талии черный кожаный ремень шириной в три дюйма. Ворот рубахи был распахнут, рукава засучены до локтей. Правда, лицо невозможно было рассмотреть, однако Николь заметила, что его каштановые волосы стянуты назад и завязаны на затылке.

Опустив подзорную трубу, девушка обернулась к Джейни.

— О Господи, и ты туда же! — взмолилась Джейни. — Слишком часто мне приходилось видеть это выражение на лицах женщин. Совсем не обязательно капитулировать перед мужчиной потому лишь, что он большой и красивый. Он придет в бешенство, когда узнает, что произошло, и если его с самого начала не поставить на место, во всем обвинит тебя.

— Ты никогда не говорила, что он большой и красивый, — улыбнувшись подруге, поддела ее Николь.

— Но о том, что он безобразный, я тоже не говорила. А теперь отправляйся в каюту и жди, потому что, насколько я знаю Клэя, он появится здесь через несколько минут. Я хочу подойти к нему первая, чтобы рассказать, каким негодяем оказался капитан. Ну, быстро!

Николь возвратилась в тесную каюту, с которой ей было грустно расставаться. За последние сорок дней они с Джейни очень подружились.

Дверь распахнулась, и в каюту вошел мужчина, несомненно, Клэйтон Армстронг. Он заполнил все пространство каюты, и Николь показалось, будто она вместе с ним находится в шкафу.

Клэй не стал ждать, когда глаза привыкнут к полутьме. Он видел лишь контуры тела своей жены и привлек ее к себе.

Николь начала было протестовать, но его губы закрыли ей рот, так что ни о каких протестах не могло быть и речи. У него было свежее дыхание и твердые, требовательные, но нежные губы. Николь попыталась оттолкнуть его. Но он еще крепче прижал ее к себе и слегка приподнял. У Николь учащенно забилось сердце.

Армстронг запрокинул ей голову, и она почувствовала, что теряет сознание, тонет, пропадает. Обняв его руками за шею, она привлекла его к себе, чувствуя на щеке его дыхание.

Оставив ее губы, он легонько куснул ее за мочку уха, и у нее подкосились ноги.

Он быстро подхватил ее под колени и взял на руки. Ошеломленная, Николь понимала лишь, что ей хочется продолжения, и снова подставила ему губы.

Он целовал ее жадно, и она отвечала на его поцелуи. Когда он, не выпуская ее из рук, сделал шаг к койке, это казалось естественным. Ей хотелось прикасаться к нему. Он уложил ее на постель и лег рядом. Не отрываясь от ее губ, закинул на нее тяжелую, сильную ногу и стал поглаживать обнаженное плечо. Когда он прикоснулся сквозь платье к ее груди, она застонала и выгнулась ему навстречу.

— Бьянка, — прошептал он. — Милая, милая Бьянка.

Николь не сразу пришла в себя, она была слишком возбуждена. Однако постепенно осознала, где находится, кто она такая и кем она не является.

— Прошу вас! — Голос ее дрогнул. Она попыталась вырваться из его объятий.

— Все в порядке, любовь моя. — У него был глубокий низкий баритон. Его теплое дыхание касалось ее щеки, а волосы пахли землей, по которой она так скучала. Она на мгновение закрыла глаза. — Я так долго ждал тебя, любовь моя. Многие месяцы, годы, столетия. Но теперь мы навсегда вместе.

Эти слова заставили Николь очнуться. Это были слова любви, предназначенные другой женщине. Она еще могла поверить, что ласки, от которых она едва не лишилась сознания, предназначались ей, но эти слова явно предназначались другой.