— Даже у слепых есть обоняние. Сядь и отдохни или разожги камин в пещере. Я принесла с собой еду. Ты вчера почти ничего не ел.

— Не говори мне о вчерашнем вечере, — простонал Клэй.

Час спустя, когда они позавтракали и в пещере стало тепло, Николь, прислонившись спиной к каменной стене, накинула на ноги одеяло и приготовилась к разговору. Она пока не могла сидеть спокойно в объятиях Клэя.

— Я почти не спала этой ночью, — сказала она. — Размышляла о том, что ты мне рассказал о Бьянке и ее родственниках. Трудно в это поверить. Ведь я твоя жена, а живешь ты с ней. Выходит, ты хочешь нас обеих.

— Ты действительно этому веришь?

— Я пытаюсь не верить. Но я знаю, что Бет оказывала на тебя сильное влияние. Может быть, ты не отдаешь себе отчета в том, как сильно связан со своим домом. Вчера ты говорил, что хочешь уйти отсюда и бросить дом. Но не так давно готов был похитить женщину потому лишь, что она напоминала человека, который жил в этом доме.

— Ты значишь для меня больше, чем плантация.

— В самом деле? — Николь округлила глаза. — Хотелось бы в это верить.

— Но ты не веришь, — сказал он, вспоминая Бьянку в своей постели и ее девственную кровь на простынях. Может быть, Николь права, что не доверяет ему? Повернувшись к нише, где лежал запаянный в стекло единорог, он взял его в руки. — Мы поклялись на этом, — сказал он. — Конечно, мы были детьми и мало что знали о жизни, но клятв своих никогда не нарушали.

— Иногда невинные клятвы бывают самыми искренними, — улыбнулась она.

— Я люблю тебя, Николь, — сказал Клэй, держа в руке стекло, — и клянусь, что буду любить тебя до конца своих дней.

Николь, стоя рядом с ним, положила руку поверх его руки. Что-то ее тревожило. Бет, Джеймс и Клэй прикоснулись к маленькому единорогу, потом Бет запаяла его в стекло, чтобы никто другой никогда не смог прикоснуться к нему. Как ни глупо, Николь не могла забыть фотографию Бет. Они с Бьянкой были похожи как две капли воды. Удостоится ли когда-нибудь Николь чести прикоснуться к тому, к чему прикасалась Бет?

— И я люблю тебя, Клэй, — прошептала Николь. — И буду любить всегда.

Не заметив тревоги на лице Николь, Клэй осторожно положил на место запаянного в стекло единорога и привлек Николь к себе.

— Мы можем уехать на Запад весной. В это время всегда организуются обозы из крытых повозок. Уедем в разное время, чтобы никто ничего не заподозрил.

Клэй продолжал говорить, однако Николь не слушала. До весны далеко, несколько месяцев. Весной пробуждается земля, наступает пора сева. Сможет ли Клэй уехать, бросив на произвол судьбы людей, которые от него зависят?

— Ты вся дрожишь, — сказал Клэй. — Замерзла?

— Мне страшно, — призналась Николь.

— Для страха нет причин. Самое худшее позади.

— Так ли это, Клэй?

— Молчи! — Он закрыл ей рот поцелуем.

Они давно не были вместе — с пикника у Бакесов. Какие бы разумные причины для страха ни имела Николь, они испарились из ее головы, как только Клэй ее поцеловал. Она обвила руками его шею и заглянула в лицо. Клэю не терпелось смыть с себя грязь ночи, проведенной с Бьянкой, и изгнать воспоминания о Бьянке, розовой шелковой сорочке и каплях крови на простыне.

— Клэй, — шепнула Николь, — что-то не так?

— Все в порядке. Просто я слишком много выпил вчера. Не уходи, — взмолился он, прижимая ее к себе. — Ты мне очень нужна. Ты теплая и живая, а меня преследуют призраки. — Он поцеловал ее в шею. — Заставь меня их забыть.

— Постараюсь, — шепнула Николь.

Расстелив одеяло, Клэй лег вместе с ней на пол. В маленькой комнате было тепло и пахло свежестью. Клэй медленно расстегнул ей платье, взял ее груди в ладони и стал ласкать большим пальцем соски.

— Я так истосковался по тебе, — прошептал Клэй, прижимаясь губами к ее груди.

Николь повозилась с застежками на его жилете, но не смогла с ними справиться, потому что его губы и руки делали ее неспособной выполнять даже простейшие задачи.

Улыбнувшись ее неумелости, Клэй с нежностью вгляделся в ее лицо. Глаза у нее были закрыты, густые ресницы полукружьями лежали на щеках. Он ласково провел пальцем по ее щеке, затем по губам, и на смену нежности пришло страстное желание. Он быстро расстегнул жилет, снял рубашку, сапоги и брюки.

Николь лежала на спине, положив под голову руку, и смотрела, как в свете горящего камина играют его мускулы. Она провела пальцем по его спине.

Клэй повернулся. Его тело казалось отлитым из бронзы.

— Ты прекрасен, — прошептала Николь, и он, улыбнувшись, снова поцеловал ее, потом спустил с плеч ее платье и медленно провел рукой по гладкому, упругому телу. Когда он посадил ее на себя, она приподняла бедра и направила его жезл туда, куда следует.

Клэй начал двигаться. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, пока Николь, насытившись, в полном изнеможении не упала на него.

— Насколько я понял, вы хотите, чтобы я сделал вам ребенка? — уточнил коренастый молодой мужчина, сплюнув жевательный табак ей под ноги. — А может, отдать вам одного из моих?

Бьянка стояла в напряженной позе, спокойно глядя ему в глаза. Ей не пришлось долго разыскивать Оливера Хоторна, человека, который за хорошую цену готов сделать все, что угодно, и держать рот на замке. Сначала она хотела заплатить ему, чтобы он спровадил Николь во Францию, но Хоторны в отличие от Симмонсов не совершали бесчестных поступков.

После неудачной попытки забеременеть от Клэя Бьянка поняла, что надо что-то делать, иначе все ее мечты пойдут прахом. Клэй скоро поймет, что у нее нет над ним никакой власти. Она должна забеременеть во что бы то ни стало!

— Да, мистер Хоторн, я хочу ребенка. Я навела справки о вашей семье. Говорят, вы чрезвычайно плодовиты.

— Навели справки, говорите? — усмехнулся Хоторн, окинув женщину оценивающим взглядом. Его не смущала ее полнота, наоборот. Оливеру нравились женщины крупные, жадные до плотских утех, необузданные в постели. Однако, судя по виду, Бьянка не относилась к такому типу женщин. — Хотите сказать, что Хоторны умеют делать детишек, но не умеют выращивать табак?

Бьянка кивнула, не произнеся ни слова. «Меньше скажешь, меньше пожалеешь», — подумала она.

— Все это, конечно, должно быть строго конфиденциально. Мы будем вести себя так, чтобы никто не заподозрил, будто мы с вами знакомы.

У Оливера заблестели глаза. Этому приземистому здоровяку со сломанным передним зубом казалось, что все это происходит во сне, а не наяву. Перед ним стояла женщина, предлагавшая заплатить ему за то, что он ее трахнет, причем не один раз, а столько, сколько потребуется, чтобы она забеременела. Хоторн почувствовал себя жеребцом-производителем, и это ему понравилось.

— Разумеется, леди, как скажете. Я буду вести себя так, словно никогда раньше не видывал ни вас, ни ребенка, но вы должны знать, что все мои детишки как две капли воды похожи на меня.

Поделом Клэю, думала Бьянка. Пусть признает своим ребенка, который похож на другого мужчину. В отличие от изящного высокого Клэя ребенок будет низеньким и коренастым.

— Это меня устроит, — улыбнувшись, сказала Бьянка, и на ее левой щеке появилась ямочка. — Вы можете встретиться со мной завтра в три часа позади сыромятни на плантации Армстронгов?

— Армстронгов, говорите? Неужели у Клэя проблемы с производством собственных детишек?

Бьянка насторожилась:

— Я не намерена отвечать на ваши вопросы.

— Понял, — сказал Оливер, с опаской оглядевшись. Они встретились на дороге в четырех милях от плантации Армстронгов. Место это она сама указала в записке к нему. Протянув руку, он прикоснулся к ее плечу, но она отскочила от него, будто обожглась.

— Не прикасайтесь ко мне! — процедила Бьянка сквозь зубы.

Он озадаченно наморщил лоб, глядя, как она удаляется по дороге к повороту, за которым ее ждала коляска. Странная женщина. Не хочет, чтобы он к ней прикасался, но хочет от него забеременеть. Воротит от него нос, как будто он ей противен, но хочет встретиться с ним во второй половине дня, чтобы заняться любовью. Средь бела дня! При мысли об этом Оливеру стало жарко, и пришлось сунуть руку под брюки, чтобы поудобнее уложить свое хозяйство. Дареному коню в зубы не смотрят, решил Оливер. Возможно, его услуги потребуются еще каким-нибудь богатым леди, у которых мужья слабаки. Оливер сможет зарабатывать себе этим на жизнь и пошлет ко всем чертям выращивание табака.