Ночью у командира 13-й…
Вы спросите — откуда я знаю эти подробности, описывая события, о которых речь пойдет ниже?
Все очень просто: даже в тех случаях, когда я не называю ни себя, ни летчиков нашего полка, мы не были сторонними наблюдателями этих событий. Наши «яки» шли рядом, сверху, снизу, на флангах атакующих армад.
И в день, когда военные объекты в Феодосии превратились в гигантский пылающий костер. И в черные часы Констанцы. И в кромешном оду, развернувшемся над Сулином, Аккерманом, Теплицем.
Как пишет гитлеровский генерал Манштейн в своей книге «Утерянные победы», Гитлер приказал, чего бы то ни стоило, удержать Крым в своих руках. «Противник, — заявил Гитлер, — не должен получить Крым, который он использует как плацдарм для действия русской авиации против румынских нефтяных промыслов».
Но мы использовали и Крым. И степи Одесщины. И до промыслов не только «дотянулись» — дошли «собственными персонами».
Командир 13-й авиадивизии Корзунов вызвал начальника политотдела полковника Борзенко и инженер-полковника Груздева в два часа ночи.
«С чего это такая спешка! — недоумевал Виктор Груздев, накидывая на плечи кожаную летную куртку. — Кажется, все идет нормально… А, может быть, что-нибудь случилось?..» Тревога уже начала закрадываться в его сердце.
Корзунов, кажется, спать вообще не ложился. Внешне он был прежним: густая копна волос, тонкое немного усталое лицо, глубоко запавшие глаза под густыми бровями. Он ходил взад-вперед по широкой горнице, машинально вертя в руках карандаш и, видимо, что-то мучительно обдумывая.
— По вашему приказанию… — начал было Груздев (Борзенко уже сидел у командира)…
— Отставить, — Корзунов махнул рукой. — Сейчас не до официальностей. Есть дела поважнее.
На столе у Корзунова лежала карта Черного моря.
— Садитесь, орлы! — командир жестом пригласил боевых помощников к карте. — Нужно кое-что обмозговать. И обмозговать серьезно. — Корзунов подошел к двери, поплотнее прикрыл ее и вернулся к столу.
С минуту командир молчал.
— Так вот, братцы, наступил момент, которого мы ждали почти всю войну. В 20-х числах августа 2-й и 3-й Украинские фронты перейдут в наступление. Это не простое наступление. Цели его колоссальны: разгром гитлеровской группировки «Южная Украина», полное освобождение не только Украины но и Молдавии. И более того — глубинное вторжение в саму Румынию. Нам поручено нанести удары по военным объектам в Сулине и Констанце…
Борзенко и Груздев сидели ошеломленные.
— Но Пе-2 туда и обратно не дотянут, — начал размышлять вслух Груздев. — Горючего не хватит…
То, что они не выражали восторгов по поводу только что услышанного, было естественным: у них был это своего рода «рабочий стиль»: радость — радостью, но нужно сразу, как любил говорить Корзунов, «брать быка за рога» и «обмозговать» дело.
— Ясно, что не дотянут. А нужно, чтобы дотянули. Это уже твоя забота! — Корзунов с улыбкой посмотрел на Груздева.
— Разве что дополнительные бензобаки поставить, — продолжал размышлять Груздев.
— Видишь, ты уже становишься рационализатором. — Корзунов засмеялся. — В общем, задача тебе ясна. Иди обмозговывай с ребятами. Помни одно — сроки… А мне с комиссаром еще нужно поговорить.
Когда Груздев вышел, Корзунов сел рядом с Борзенко:
— Вот какие дела, комиссар!.. Сам понимаешь — здесь одним бензином не обойдешься. За Груздева я спокоен. Его дьяволы, когда нужно, придумают что угодно. Да и летчики с курса не свернут. Сейчас они, извини за высокопарность, летят на крыльях Победы. Хоть до края света доберутся. — Он помолчал. — Но нам лишних жертв не нужно. Надо, чтобы люди и задание выполнили, и живыми на аэродром вернулись. С атакой Констанцы война не кончается. Нам каждый летчик дорог. По своей линии я уже кое-что наметил. — Корзунов заглянул в блокнот. — Первое — проведем летно-тактические учения. Второе — каждый летчик должен наизусть знать план Констанцы и Сулины. Третье — разведка: мы до мелочей обязаны знать систему их противовоздушной обороны. Четвертое… — Корзунов перечислял пункт за пунктом, потом вдруг остановился и без всякого перехода сказал:
— Пожалуй, это самое главное наше с тобой партийное поручение, комиссар!.. И не только наше с тобой — каждого. Что думаешь делать?
— Всех политотдельцев завтра же — на аэродром. Чтобы с каждым человеком поговорили…
— Дельно! А кого пошлешь на основные аэродромы?
— Александра Макарова, Михаила Зубкова, Александра Кожевникова… — он долго перечислял имена и фамилии. Характеризовать их не было нужды: Корзунов отлично знал этих замечательных коммунистов. Их слову верили в частях, как слову партии.
В полках проведем партийные и комсомольские собрания…
— Это само-собой, — прервал его вдруг Корзунов. — А что, если еще и нам с тобой выступить с обращением к личному составу.
— Обязательно! — идея Борзенко понравилась. — Пусть до сердца каждого дойдет — в какой большой полет поднимает нас партия!
Армада уходит по старому следу
В ночь на 20 августа Борзенко не спалось. Еще не взошло солнце, только дальний горизонт в степи полыхнул холодной полоской рассвета. Над землей сизыми хлопьями расползался тяжелый туман. «Э-э, черт! Все равно не засну!» — начальник политотдела поднялся, закурил и вышел на летное поле.
У крайнего Пе-2 заметил группу людей. «Не один я не сплю в эту ночь, — пронеслось в мозгу. — Хотя летчикам мы приказывали спать. Завтра у них тяжелая работа. Что они там делают?»
От фюзеляжа бомбардировщика отошел механик.
«Саша Иванов, — подумал Борзенко. — Точно, он…»
— Как, товарищ полковник? — спросил Иванов и кивнул в сторону самолета.
На борту машины еще не просохла белая масляная краска. «Вперед, за Родину!» — прочитал комиссар.
* * *
Пожалуй, впервые такая армада самолетов — 317 машин — работала по столь жестоко-четкому «графику».
Днем 19 августа содрогнулись от бомбовых ударов Сулина, Констанца и остров Фидониси. Пылали корабли у причалов сулинского порта, сам порт. Не успев взлететь, превратились в груду тлеющего лома «мессеры» на аэродромах, именовавшихся в гитлеровских документах как «щит Констанцы». Взлетели на воздух батареи острова Фидониси.
Фашисты в Сулине и Констанце, когда приблизилась ночь, думали, что эти удары — конец. Но они были только началом… 23-й Николаевский полк сменил 5-й гвардейский.
Командир 5-го гвардейского авиаполка Михаил Буркин через три дня рассказывал мне:
— Представляешь, тезка, что у нас творилось вечером! Честно говоря, работать мы привыкли в основном днем. Летчиков-ночников в полку раз-два, и обчелся. А летать — не ближний свет — в Констанцу. Ну, за «стариков» я был спокоен. Они на своем дальнем бомбардировщике Ил-4 ночью хоть до Америки долетят. И вдруг, представляешь, подходит ко мне вечером молоденький лейтенант Николай Гринин. Есть у нас такой. «Товарищ командир полка! Разрешите обратиться!» — «Разрешаю». — «Позвольте и мне ночью идти на Констанцу?» Обижать парня жалко: вижу, рвется в бой. Но и разрешить боязно: по моим сведениям Гринин ночью не летал. Как можно мягче я все это ему и объясняю. А он мне: «У вас неточные сведения, товарищ комполка». — «Как так?» — «Я на морском бомбардировщике ночью летал». Подумал я, подумал, решил — рискну.
— Ну и как?
— Вчера представил его к ордену Красной Звезды. Отлично поработал парень. Лез в самое пекло, бил хладнокровно, поразил все цели…
Над Констанцей плыло зарево. Огонь, казалось, испепелит все: и черную южную ночь, и тучи, спустившиеся на город. Горели нефтехранилища, огненный смерч бушевал в порту и на железнодорожных ветках, забитых цистернами с горючим для самолетов и танков.
Метались по городу чины гестапо. Жандармерия пыталась согнать людей на пожар, чтобы хоть как-то приуменьшить размах катастрофически развивающихся событий.
