— Накануне нападения, — начал один из офицеров, — к нам на заставу пришел втихаря местный из соседнего аула. Погранцы у него вино всегда покупали, вот он и растрогался. Сказал, что здешний полевой командир получил задание из Афгана: атаковать заставу.

— А зачем? — спросил я.

— Ты идиот? — дружелюбно поинтересовался Федулов.. — Или, как в Америке говорят, «альтернативно мыслящий»? Зачем они тут на нас нападают?

Я пожал плечами:

— Вот и я не знаю. Зачем Союз развалился? Зачем местные ополченцы начали по войскам стрелять и друг друга кромсать?

— Короче, пришел этот местный и говорит пограничникам, что им надо уходить, — продолжил офицер. — Они, понятное дело, отказались, но в уме держали. На следующее утро жители из соседнего кишлака исчезли. На заставе никто даже не заметил, как они уходили. Все быстро и тихо, словно сотни людей просто исчезли в воздухе…

А дальше? Гм, дальше… Прошел день. Пограничники успели связаться с Отрядом. Там посоветовали быть начеку, но и только. Ночью на территорию заставы въехал грузовик со взрывчаткой. По кабине стреляли, но остановить машину не смогли. Передние посты и пулеметные гнезда разметало к чертям. Духи окружили заставу. И начался жестокий бой.

Солдаты выпрыгивали из окон в трусах и с автоматами в руках. Двое пулеметчиков из местных таджиков два часа сдерживали атаку боевиков с того самого главного направления, откуда прорвался грузовик со взрывчаткой. Когда у них кончились патроны, духи со злости резали их ножами на мелкие кусочки. Две БМП, которые были у погранцов, также не долго прожили. Одна из них разулась и потеряла гусеницу, когда при развороте наехала на сопку. Тут-то боевики и достали ее из гранатомета. Вторая получила сразу несколько ударов из гранатомета и сгорела дотла. Плюс там сдетонировал боекомплект, взрывом оторвало башню и отбросило ее на несколько десятков метров.

Утром, когда подоспела помощь, все пограничники, за исключением пятерых раненых и контуженых, были мертвы. Всем убитым, кто не сгорел, кого не разорвало взрывом на кусочки, моджахеды отрезали головы и раскидали по кустам.

— Но была и еще одна странность, — вмешался молодой лейтенант. — Один из убитых пограничников успел кровью написать на стене казармы слова…

Тут Федулов свирепо глянул на лейтенанта, и тот осекся с видом «ляпнувший лишнего».

— В общем, наша бронегруппа разыскала все останки и отвезла их на базу, — подытожил капитан Федулов. — Теперь вот мы построили новую заставу, на этой сопке.

Выпили в честь павших.

— Вы за этим сюда ехали? — спросил капитан Федулов под стук расставляемых на стол стаканов.

— Вообще-то да, — подтвердил я.

— Коротенькая история у нас произошла. Как видите, никаких особых интриг. Напали, убили, построили новое. Стоило из-за этого переться в такую даль?

— В Москве был большой резонанс по этому поводу, — вставил Колчин.

В блиндаж заглянул посыльный:

— Товарищ капитан, «Рубин» на связи.

— Я сейчас! — Федулов выпрыгнул наружу.

— Начальство, — прокомментировал кто-то из темного угла.

Повисла пауза. Вид у офицеров был такой, точно не все еще про ту заставу рассказано. Самое интересное осталось за кадром. Только вот при Федулове никто из офицеров не хотел нас просвещать.

Слова, которые кровью написал на стене погибающий пограничник. Что за слова? О чем? Я дал себе слово обязательно выспросить у кого-нибудь из бойцов, когда Федулова рядом не будет.

Через минуту капитан вернулся:

— Ну, разливайте, орлы московские! Вам повезло, завтра выезжаем на небольшую прогулку. Сможете заодно и заставу разгромленную посмотреть. Зрелище еще то!..

Ночевали мы в свежевырытом блиндаже. Перво-наперво поражает мать-сыра земля и койки, заправленные накрахмаленными простынями. Душанбинская гостиница сразу же показалась нам роскошными апартаментами. Даже в пьяном виде ложась на койку — ощущение, что тебя только-только похоронили. Запах земли и хрустящей наволочки под головой способен побороть самый сильный хмель. Уверен, что именно по такому принципу надо строить вытрезвители. Дарю идею.

С другой стороны, такой блиндаж можно приспособить под экзотический отель. Через пять минут, когда улягутся первые впечатления, начинаешь различать в этой большой свежевырытой яме запах земляных червяков. Я провел по блиндажу лучом фонарика. Оказывается, червяков можно снимать прямо со стены, не вставая с койки, и жевать сырыми. Влажные сороконожки потрясающе смотрятся на белой простыне. Особенно интересно, когда они носятся по ней наперегонки или играют в прятки, норовя спрятаться у тебя во рту.

Я начал уговаривать себя, что истинные любители походов платят безумные деньги за такие экскурсии, а тут — на халяву! Но это не помогало.

Свою толику ужаса к обстановке добавили шакалы. Они кружили вокруг заставы и плакали, как привокзальные дети-сироты. Шакалы рыдали, точно оплакивали наше погребение в блиндаже, и самые дурацкие поверхностные сны вертелись в голове. Мерзкое ощущение.

— Подонки, — проворчал в темноте Сашка.

— Кто?

— Шакалы! — Он сел на койке, натянул на себя белоснежную простыню и стал похож на привидение. — Как так можно спать? Ну как?!

— В самый раз! — оценил я его новое обличье. — Теперь иди шакалов пугани.

— Меня первый же часовой со страху шлепнет.

— Лежим как в гробу, — заметил я после паузы.

— Да, запах земли и свежего постельного белья… Кошмарные ассоциации! — Сашка снова завалился на койку.

— Мяу-мяу, — передразнил я шакалов.

— Хоть ты заткнись!

Мы снова попытались уснуть.

Колчин ворочался в темноте, стараясь половчее извернуться и поймать сон.

— Вместо того чтобы спать дома с женой, я сплю с автоматом! Поразительно, как человек может испохабить собственную жизнь! — проворчал он.

Шакалы плакали до утра. В легкой дреме пришло видение: нас убили, мы лежим сейчас в могиле, а родственники и дети плачут над нами, и сочится по свежей земле струйка воды, белая простыня покрывается вдруг алыми пятнами, и глубокая пронзительная жалость к своей судьбе рассекает душу напополам.

Я вылез из подземелья и поплелся к умывальнику. Рассвет уже набухал розовым бутоном. Два брызга в глаза, два на щеки. Верхушка соседней горы заполыхала золотом. Я выдавил в рот зубную пасту и начал чистить зубы, надеясь победить вкус земли и червяков. Через какие-то минуты последняя капля солнца упала за гребень — и хлынуло плавким золотом из чаши, полилось море света на нашу сопку. Ударила в небо стайка птиц. И как-то особенно быстро припустили по небу облака. Я смотрел на все это как зачарованный.

Подошел Колчин. Внимательно меня оглядел.

— Понимаю Ивана Бунина.

— В чем именно?

— Он как-то рассказывал, с чего начал свою писательскую карьеру.

— Очень интересно, — я закурил.

— В детстве маленький Бунин стащил из отцовского кабинета альбом. И нашел там картину неизвестного мастера под названием «Встреча в горах с кретином». Она так его поразила загадочным словом, что он решил написать рассказ.

— С тех пор его некому было остановить, — подытожил я. — Но я, Саша, кретин не нарисованный, а настоящий. И твою писательскую карьеру могу прервать, на фиг.

Мы расхохотались и пошли в командирский блиндаж узнать, когда нас наконец отправят на разгромленную заставу.

Несчастья уже семенили за нами толпой, решая на ходу, с чего начать представление. Ведь именно их мы искали все это время. По крайней мере, они в этом были уверены на все сто.

— Как спалось? — Капитан Федулов стоял у входа в блиндаж, любуясь рассветом, и курил какие-то мерзкие сигареты.

— Кошмар! — сказал я. — Шакалы достали.

— Это с непривычки, — кивнул он понимающе.

— Да еще этот запах свежевырытой земли, — добавил Сашка и тоже закурил. Видимо, чтобы заглушить запах могилы и противный дым федуловских сигарет.