Капитан снова кивнул.

Примерно через два часа нас аккуратно положили в грузовую машину. И, разогретые напутственными словами и тостами, мы тронулись в путь.

В кузове вместе с нами ехали какие-то солдаты, прапорщики и два младших офицера.

— Вот блин! — сказал уважительно один из офицеров, глядя на нас. — Если бы не вы, мужики, то хрен знает, когда б мы добрались до своих застав.

— А мы-то тут при чем? — удивился я.

— Ну, как же! Обычно машину хрен выпросишь. Экономят на бензине. Хотят, чтобы мы, как паломники, топали по горам к святым местам своей боевой славы. А для вас, вишь, личный транспорт соорудили, да еще нас попутно взяли, чтобы мы вас типа охраняли, пока доедем.

Через полчаса плутания по горным дорогам, по краю отвесных обрывов, мимо зевающих пропастей, мы выехали к перевалочному пункту. Тут стояли рядком низенькие глинобитные казармы. Виноградные навесы покрывали пустые курилки и беседки. Наши попутчики растворились среди зданий. В полном одиночестве мы уселись в курилке и принялись ждать, что же будет дальше.

Невесть откуда появилась целая ватага грузовых машин, БТР и БМП. Высыпал рой солдат. Они затаскивали в кузова зеленые снарядные ящики, цинки с патронами, гранатометные выстрелы, коробки с тушенкой и сухие пайки. Все молча и быстро, без привычных криков и понуканий.

Как водится среди военных, поползли какие-то неясные мутные слухи о близости моджахедов; о том, что придется прямо тут заночевать, заняв круговую оборону; о том, какое неподходящее время выбрали для проводки колонны. Потом по невидимым проводам военной связи до офицеров заставы долетел громовой приказ, и колонна стала готовиться к маршу.

Нас пригласили в кабину головной машины. БТР с солдатами на броне ускакал по камням куда-то вперед. Через несколько минут вслед за ним двинулась в горы и наша колонна.

Горы для городского человека — нагромождение бестолковости. В самых немыслимых, совершенно отвесных и опасных местах лепятся к скалам хижины и кишлаки. Как туда забраться и при этом ничего себе не сломать, не навернуться в пропасть — одному Богу известно. Но больше всего будоражили воображение местные пастухи. Тут и там они недвижно стояли на вершинах высоких скал и пялились куда-то в пространство. Чего и кого высматривали? О чем думали? Хрен ли там вообще стоять несколько часов кряду? Да и спускаются ли они на ночь? Тоже вопрос! Ладно бы еще озирались, оглядывая мир, который улегся у ног, смотрели, как клубится на сочной долине стадо белоснежных барашков. Ни фига. Пастухи смотрели в пространство перед собой и стояли не шевелясь. Истуканы.

Я спросил об этих странностях у водителя. Но он только хмыкнул неопределенно и наподдал газу.

Воздух вечерел. И первые тени уже выкрадывались на дорогу. Здешнюю природу вовсю распирало от веселого импрессионизма, и она наверняка очень хотела, чтобы ее кто-нибудь нарисовал. Да вот беда — в горы сейчас ехали ни хрена не художники. Да и лазили по горам ни фига не романтики.

Сашка Колчин перед тем, как попасть в газету, работал искусствоведом по Востоку. Он пялился на красоты, громко восторгался тем, по какой культурно-исторической толще ходят здешние люди. Начал рассказывать всякие восточные были. О том, как иранец султан Мухаммед в шестнадцатом веке писал в этих местах миниатюры и успешно приторговывал золотишком. Другой впечатлительный человек — Садиги-бек Афшар — разглядывая эти места, сочинил в один присест трактат об искусстве. Потом сотворил свое знаменитое «Мужчина на осле». А вышло тогда так. Поехал Садиги-бек на осле в путешествие. Любовался красотами, думал о поэзии, о картинах. И в какой-то момент ишак под ним упал. Сел Садиги-бек на обочину и до того растрогался, глядя на ишака, что стал писать миниатюру «Мужчина на осле». Чтобы запечатлеть в веках нелегкий ишачий труд. «Ё-мое! — закричали по-арабски прохожие. — Ты что делаешь, уважаемый?» — «Пишу бессмертный труд». — «А мы думали, свидетельство о смерти! Ишака кормить надо, корефана! — добавили мудрые прохожие по-арабски. — А не об искусстве размышлять!» «Мой ишак, — возразил Садиги-бек, — умер во имя искусства, а оно требует жертв». Во время этого разговора, наверное, впервые в истории человечества люди поняли, что животные тоже обладают какими-то правами. Но во имя искусства ими можно пожертвовать. Что думают по этому поводу сами ишаки — доподлинно неизвестно. До сегодняшнего дня их никто об этом не спрашивал.

Я по-новому посмотрел на своего друга, с восхищением:

— Саш, заткнись, пожалуйста.

Колчин насупился.

— Да, красота! — подтвердил водитель, смачно плюнул в красивую пропасть через открытое окно и уставился на пыльную дорогу.

«Урал» натужно кряхтел, увлекая нас навстречу неприятностям.

Судя по настроению нашего водителя, места хоть и были красивые, но не были спокойные.

— Здесь лучше не трепаться, — заявил водитель. — Смотрите, хлопцы, лучше по сторонам. Вдруг какая-то падла где затаилась? Мы ведь не конфеты к чаю везем. Долбанет так, как вашему Садиги-беку и не снилось.

После страшенного разгрома, учиненного моджахедами, новую 13-ю заставу поставили на высокой сопке. Через дорогу от нее, на высокой горной гряде, за которой начинался Афганистан, гнездились пограничные посты «Тург», «Навранга», «Марс». Почти каждую ночь они отражали атаки моджахедов.

Сама застава только-только обрылась окопами. Вгрызлась блиндажами и ощетинилась огневыми точками. Для усиления пограничников сюда прислали несколько танков и БМП из 201-й мотострелковой дивизии. Все это хозяйство было тщательно засыпано землей и затянуто маскировочной сеткой. На поверхности вызывающе торчал только деревянный сортир. Со стороны сопка выглядела потрясающе: пустая и безлюдная — с одиноким сортиром на вершине. Кто на сопке? А никого! А сортир зачем? А это мы так за экологию боремся.

К новой заставе подъехали уже в полной темноте. Солдаты быстро опустошили кузова. Растащили по местам продукты, патроны, снаряды и прочие военные припасы, необходимые для жизни и для чьей-то смерти. Машины разъехались по темным углам. Известным только им одним. Застава снова приняла девственный, необитаемый вид.

Мы спустились в командирский блиндаж.

Великое множество предметов загромождало подземелье: у стен какие-то ящики, рюкзаки, коробки. Поверх них — подсумки, куртки, разгрузки, выстрелы от гранатометов, труба самого гранатомета и бог знает что еще. На столе, под занавешенным окошком, выстроились бутылки с теплой минералкой, которая тотчас отдает в желудке кислотным спазмом; фляги со спиртом, которые никакого спазма не вызывают; початые банки тушенки и утопленные в томате бычки. Все это хотелось пощупать руками, как старинные экспонаты в музее. Бьюсь об заклад: пятьдесят лет назад наши деды сиживали именно в таком интерьере.

Офицеры очень благосклонно встретили нашу водку «Кремлевская».

Мы расселись за столом и под нестойкое пламя светильника, сделанного из гильзы крупнокалиберного пулемета, повели всякие военные разговоры.

Заметив у Сашки в руке красный огонек диктофона, один из офицеров попросил:

— Выключи. Мы собираемся вам по-дружески все рассказать. Но не хотим, чтобы нас потом таскали по всяким инстанциям.

Пришлось выключить диктофоны и положиться на память.

Кстати, запоминать во хмелю нужную информацию надо еще уметь. И без практики тут никак не обойтись. Особенно сложно даются всякие незнакомые названия, цифры и даты. Тут я посоветовал бы начинающим военным журналистам тренироваться еще на гражданке. Берете поллитру. Открываете учебник по географии и начинаете запоминать в произвольном порядке названия городов и областей. Когда поллитра кончилась, можно взять пивка и заучить Таблицу Менделеева. Если наутро сможете повторить прочитанное своей жене (она в данном случае играет роль редактора), которая, конечно же, не верит вам, что вы пили поллитру в обнимку с учебником географии, и если вам еще удастся убедить ее в своей правоте — значит, можно отправляться на фронт.