Но к чему ждать? Мудрость старца составляла противоположность непредусмотрительности молодого человека и безумству его двора. Надо было позвать Гиэяса: его пришествие спасет народ, может быть, от голода. Зачем доводить себя до последней крайности? Надо постараться ускорить развязку, и без того неизбежную.

С возрастающим ужасом Омити каждый день слушала подобные речи. Гости трактира менялись. Постоянно приходили новые люди и шли дальше разносить смуту и недовольство. Очевидно, вместе с этими рабочими действовали и лазутчики Гиэяса. Похититель престола понимал все значение движения в его пользу в Осаке и хотел его вызвать. Омити все это понимала, она ломала себе руки и плакала от отчаяния.

— Неужели ни у кого не хватит мужества предупредить его? — восклицала она среди бессонных ночей.

Однажды Омити вышивала в своей комнате. Вдруг она заметила, что говорящие в зале понизили голос. Обычно они мало беспокоились о том, что их услышат. Ее сердце затрепетало.

— Я непременно должна услышать, что они говорят, — пробормотала она.

Девушка подошла к лестнице и, ухватившись за перила, как перышко, соскользнула вниз.

Разговор уже начался, и она уловила только обрывки.

— Да, этот берег пустынен.

— В гостиницу можно войти через двор, выходящий на море.

— А выходить следует небольшими группами, со стороны улицы.

— Пусть солдаты переоденутся рабочими.

— Конечно, но пусть спрячут оружие под платьем.

— Город и без того в волнении, нужно броситься толпою к крепости и заставить сегуна отречься от власти.

— Если он откажется, мы захватим дворец и завладеем его особой.

Омити дрожала от ужаса.

— Я непременно должна уйти отсюда и предупредить его об опасности, — шептала она.

Заговорщики продолжали:

— Надо поторопиться, завтра в глухую полночь солдаты могут высадиться.

— Вслед за тем подъедет груз риса и хлеба.

Омити вернулась в свою комнату, она знала достаточно. Решение было принято. Какая-то таинственная горячность наполняла ее душу.

— Мое назначение на этом свете — спасать его, останавливать на краю пропасти, — говорила она восторженно. — Во второй раз мой слух улавливает преступную тайну — заговор, направленный против того, кого я любила еще до знакомства. В этом проявляется небесная воля. И на этот раз я должна предупредить его об опасности, моя слабая рука остановит злодеяние.

Она стала размышлять о средствах к побегу из трактира.

В ее комнате спали еще две женщины, которым она не могла довериться. Они не любили ее и были крайне преданы хозяину.

В нижнем этаже все двери были заперты изнутри тяжелыми засовами. Мало того: внизу спали слуги, наблюдавшие за погребом. Следовательно, этим путем бежать было нельзя. Оставалось окно. Первый этаж был довольно высок, но не это беспокоило Омити. Как открыть ставню окна, не разбудив молодых женщин? Если бы ей удалось это сделать без шума, то холодный воздух, проникнув в комнату, прервал бы их сон. Омити вспомнила об окне, которое открывалось на площадку лестницы. Однако окно из комнаты выходило на улицу, это же окно выходило в сад, а там надо было еще перелезать через забор.

— Ничего, — сказала про себя Омити, — я вылезу из окна на лестнице.

Но как спуститься из него? По веревке! Но где достать веревку, не возбудив подозрение? Она решила сделать ее сама. Ее подруги ушли гулять, и у нее было достаточно времени. Открыв свои сундуки с нарядами, она вытащила оттуда платья из толстого шелка и разрезала их на полосы. Затем она сплела эти полосы вместе и отдельные концы связала крепкими узлами. Потом она свернула веревку и спрятала ее под свой тюфяк.

— Теперь, — сказала она, — я уверена, что спасу его.

День показался ей бесконечным, от ожидания ее трясла нервная лихорадка, иногда зубы ее стучали.

Молодые девушки вернулись с раскрасневшимися от холода щеками, они надоели Омити своими рассказами о том, что они делали и что видели. Они были у берегов Йодогавы, чтобы посмотреть, не идет ли лед. Им показалось, что они видели несколько льдин, но, может быть, это плавал снег. Да его, впрочем, везде много, он лежит даже на золотых рыбах высокой башни в крепости, так что они стали теперь серебряными. Ветер был ледяной, и, чтобы защититься от холода, люди решили надеть наушники, вышитые из бархата.

Омити не слушала бесконечную болтовню молодых женщин. Она с радостью увидела, что зажигают фонари. Ночь наступила, но вечер еще не скоро кончится. Она не могла ничего есть за ужином, и сказалась больной, чтобы не петь и не играть на биве.

Она поднялась в свою комнату. Туда скоро пришли ее подруги, прогулка утомила их, и они быстро уснули.

Еще долго в нижних комнатах продолжались шум, крики и песни подвыпивших гостей. Наконец она услышала знакомый звук задвигаемых засовов, все разошлись.

Омити подождала еще с полчаса, чтобы дать слугам хорошенько заснуть. Затем, не производя ни малейшего шума, она встала, взяла из-под тюфяка веревку и отодвинула немного перегородку, открывавшуюся на лестницу, и, как только прошла, тотчас же задвинула ее. Она открыла окно, ночной воздух вызвал у нее дрожь. Она нагнулась и посмотрела вниз, белизна снега служила слабым освещением.

— Как высоко! — проговорила молодая девушка. — Хватил ли моей веревки?

Она привязала ее к подоконнику и распустила; веревка достала до земли и даже лежала на снегу.

Омити замотала платье вокруг ног и стала коленями на край окна, но когда она была готова повиснуть на этой хрупкой веревке, ею овладел какой-то инстинктивный страх, и она колебалась.

— Как! — проговорила она. — Я дрожу за свою жизнь, когда его жизнь в опасности!

Она бросилась вниз сразу, держась за веревку только руками. Она чуть не вскрикнула от боли: ей казалось, что ее руки оторвутся от плеч, на ее ладонях сдиралась кожа о веревку. Она спускалась быстро. Но вдруг один узел не выдержал тяжести молодой девушки и растянулся, веревка развязалась, и она упала в снег. Ее тело сделало глубокую впадину и почти совсем ушло в нее. Но удар от падения был смягчен и Омити встала, не чувствуя никакой боли, кроме внезапного утомления. Стряхнув снег, облепивший ее с головы до ног, она прошла через сад и добралась до ограды. К счастью, дверь была заперта простым круглым замком: после нескольких усилий, Омити вытащила его.

Она была на морском берегу, за этим роковым домом, и наконец свободна! Сильный морской ветер, однообразный шум которого постоянно раздавался в ее ушах, дул ей в лицо. Она пустилась бежать, погружая ноги по щиколотки в толстый слой снега, который рассыпался пылью.

Она так спешила удалиться от трактира, что, вместо того, чтобы обогнуть угол дома и выйти на улицу перед фасадом, шла вдоль забора, который скоро кончился и сменился каменной оградой другого сада.

— «Я войду в город следующей улицей, которая выходит на взморье», — думала она.

Она дошла до какого-то перекрестка, выходившего к морю и окаймленного с другой стороны полукругом жалких лачуг, едва видневшихся из-под снежных сугробов.

Посредине на столбе светился, как кровавое пятно, мерцавший фонарь. Этот свет почти не освещал. Молодая девушка ступила несколько шагов по перекрестку, но вдруг она отшатнулась с криком ужаса, ей показалось, что под фонарем на нее смотрит страшное лицо.

На крик, вырвавшийся у молодой девушки, отвечало карканье бесчисленных ворон, которые, внезапно пробудившись, взлетели и принялись беспорядочно кружиться. Омити была окружена этой зловещей стаей. Она остолбенела от страха, ей казалось, что она бредит, таращив глаза, стараясь взять в толк то, что видела. Лицо не переставало смотреть на нее, снег облепил ему брови, волосы, раскрытый рот, блуждающие глаза. Омити сперва показалось, что она видела человека, прислонившегося к столбу, но, всмотревшись хорошенько, она заметила, что это была голова без туловища, привешенная за волосы к гвоздю.

Омити узнала площадь, где происходила смертная казнь. Земля была покрыта могилами, вырытыми наскоро, туда зарывались жертвы. Тело последнего казненного было брошено у подножия столба. Собака, разрывавшая снежный саван, которым был покрыт труп, с протяжным воем бросилась бежать, унося с собою кровавый кусок.