На перегородке, против трона, взвился занавес и открылся прелестный вид.

В глубине возвышалась гора Фузии, и ее снежная вершина выступала над поясом облаков. У подножия горы расстилалось темно-синее море, с разбросанными кое-где белыми парусами. На первом плане между деревьями и цветущими кустарниками вилась дорожка.

Вот появился молодой человек; он идет, поникнув головой, и кажется усталым и печальным. Оркестр смолкает. Молодой человек возвышает голос. Он рассказывает о том, как его преследует несчастье; мать его умерла от горя, видя, как поля, возделанные ее мужем, все больше и больше пустеют; он проводил со слезами гроб матери, потом стал тяжело работать, чтобы поддержать своего старого отца. Но отец, в свою очередь, умер и оставил сына в такой нужде, что ему не на что было похоронить его. Тогда сын сам продался в рабство и ценою свободы получил возможность отдать последний долг отцу. Теперь он шел к своему хозяину, чтобы исполнить условия договора. Он уже собирался уйти, как на дороге появилась чрезвычайно красивая женщина. Молодой человек с восторгом смотрел на нее.

— Я хочу просить тебя об одной милости, — сказала женщина. — Я одна и покинута, возьми меня в жены, я буду тебе предана и верна.

— Увы! — сказал молодой человек. — У меня ничего нет, и я сам не принадлежу себе. Я продался одному господину, к которому и иду.

— Я умею ловко ткать шелковые материи, — сказала незнакомка. — Возьми меня к твоему господину, я сумею быть полезной.

— Соглашаюсь от всего сердца, — сказал молодой человек. — Но как же такая прекрасная женщина, как ты, может взять в мужья такого бедного человека, как я?

— Красота ничто перед душевными качествами, — сказала женщина.

В следующей части зрители видят обоих супругов за работой в садах их господина. Муж сажал цветы, женщина вышивала великолепную материю, сотканную ею. Господин прогуливался, наблюдая за рабами; он подошел к молодой женщине и посмотрел на ее работу.

— О! Роскошная материя, — вскричал он. — Она бесценна.

— Я хотела предложить ее тебе в обмен на нашу свободу.

Господин согласился на сделку и позволил им уйти.

Тогда муж бросился, к ногам жены. Он горячо благодарил ее, что она освободила его, таким образом, от рабства. Но женщина преобразилась; она стала такой сияющей, что молодой человек, ослепленный, не мог больше смотреть на нее.

— Я небесная ткачиха, — сказала она. — Твое трудолюбие и сыновняя любовь тронули меня, и, видя тебя несчастным, я сошла с небес, чтобы помочь тебе. Все, что ты ни предпримешь с этих пор, удастся тебе, если ты никогда не сойдешь с пути добродетели.

Сказав это, божественная ткачиха поднялась на небо и заняла свое место в шелковичном коконе[5].

В это время оркестр заиграл танец. Занавес опустился, потом вскоре снова поднялся. Появился сад пагоды с его бамбуковыми рощицами, легкими строениями, с широкими крышами, которые поддерживал ряд разноцветных колонн. Тогда начались сцены пантомим, не имеющие между собой связи. Представлялись религиозные или воинственные легенды. Тут были сказочные герои, символические личности в древних костюмах; на одних были мирты в форме яйца, на других туники с длинными разрезными рукавами, старинные каски без шишака, с золотыми украшениями, которые защищали затылок, или же фантастические шапки — широкие, высокие, в виде золотой пирамиды, украшенные бахромой и бубенчиками. У актеров были в руках ветки, сабли, зеркала и всевозможные символические предметы. Но часто их смысл был забыт и никто их не понимал. Их наружный вид сохранился в течение веков, но он представлял запертый ящик, от которого потерян ключ. Вот герой, который убил ужасного дракона, жившего в течение многих лет в самом дворце микадо. Вот Цангу, царственная воительница, которая завоевала Корею. Вот непобедимая Ятцицонэ с веером вместо щита; вот знаменитый принц, который ослеп, оплакивая смерть своей возлюбленной. Все они проходили перед глазами в связи с главными событиями их жизни.

Потом сцена опустела, и после прелюдии, сыгранной оркестром, появились молодые очаровательные танцовщицы в ослепительных одеждах, с крылышками птиц или бабочек и длинными усиками на лбу, которые тихо дрожали над их золотым прозрачным венцом. Они исполнили медленный, плавный танец, полный гибких движений и покачиваний; окончив его, они стали по обе стороны сцены, чтобы пропустить комических танцоров с фальшивыми носами, в причудливых костюмах. Они закончили представление буйной пляской, с дракой и свалкой.

С тех пор как началось представление, принц Нагато стоял, прислонившись к стене, подле театра, наполовину скрытый складками драпировки; в то время как взгляды всех были устремлены на сцену, он безумно любовался улыбающейся и сияющей царицей.

Казалось, будто она почувствовала этот устремленный на нее пламенный и упорный взгляд, один раз она обернулась и остановила свой взгляд на принце.

Последний не опускал глаз, его околдовала всемогущая прелесть; этот взгляд, упавший на него, как луч солнца, жег его. Одно время он думал, что сходит с ума, ему показалось, что Кизаки незаметно улыбалась ему. Она тотчас же опустила глаза и стала внимательно рассматривать цветы, вышитые на ее рукаве, потом, подняв голову, казалось, внимательно следила за ходом представления.

Когда занавес опустился в последний раз, среди шумных разговоров, возобновившихся после долгого молчания, когда оживление сменило тишину, перед Нагато остановилась женщина.

— Я знаю твою тайну, принц, — сказала она ему шепотом, полным угрозы.

— Что ты хочешь сказать? — вскричал Нагато. — Я не понимаю тебя, Фаткура.

— Ты очень хорошо понимаешь, — возразила Фаткура, пристально глядя на него. — И тебе есть отчего бледнеть, потому что твоя жизнь в моих руках.

— Моя жизнь? — пробормотал принц. — Я благословлю того, кто отнимет ее у меня.

Молодая женщина удалилась, но в стороне царицы поднялось сильное движение: все придворные дамы встали, и среди присутствующих водворилась тишина.

Кизаки спускалась по ступенькам трона. Она медленно продвигалась по зале, увлекая за собой волны атласа.

Принцессы толпами, по чину, следовали за ней на расстоянии, останавливаясь, когда она останавливалась. Все присутствующие низко кланялись, когда она проходила; она говорила несколько слов какому-нибудь знатному даймио или какой-нибудь высокорожденной Даме, потом продолжала шествие. Так дошла она до Нагато.

— Ивакура! — сказала она, доставая с груди запечатанное письмо, завернутое в кусочек зеленого атласа. — Передай от меня эту бумагу матери сегуна. — Потом она прибавила тихо: — Это — то, о чем ты просил. Микадо приказывает, чтобы ты воспользовался этим письмом только тогда, когда будешь уверен, что Гиэяс хочет нарушить присягу.

— Твои приказания будут верно исполнены, — сказал Нагато, взяв письмо дрожащей рукой. — Я в эту же ночь возвращусь в Осаку.

— Счастливого пути! — сказала Кизаки необыкновенно нежным голосом.

Потом она пошла дальше. Еще с минуту принц слышал шуршание ее платья по коврам.

Час спустя Нагато покинул Даири[6] и отправился в путь. Проезжая через город, он должен был сдерживать свою лошадь, чтобы не раздавить веселую толпу, которая запрудила улицы. Со всех сторон сверкали огромные фонари, стеклянные, бумажные, шелковые, газовые. Их разноцветный свет бросал странный отблеск на лица гуляющих, которые, по мере того, как продвигались, казались то розовыми, то голубыми, то лиловыми, то зелеными. Лошадь немного пугалась глухого шума, который царил в Киото.

Тут был и смех женщин, столпившихся перед кукольными театрами; и беспрерывный грохот тамбурина, под который труппа клоунов проделывала необыкновенные штуки; слышались крики спора, который переходил в драку, серебристый звон колокольчиков, которым оракул отвечал чародею, предсказывавшему судьбу внимательному кругу слушателей, пронзительное пение священников Оджигонгамы[7], которые исполняли священный танец в саду одной пагоды. Тут же раздавались голоса целой армии нищих; одни из них ходили на ходулях, другие были наряжены в исторические костюмы или несли на голове вместо шляпы вазу, в которой распускался цветущий куст.