— Сбежал, наверное? — не очень приветливо спросил встретивший его начальник.
— А че мне бежать-то? — ответил ему вопросом Костя. — Меня и так никто не держал.
— Без документов нельзя, — объяснил начальник.
— А где у вас на станции еще контора есть? — спросил Костя. — Пойду дальше.
— Ты не горячись, — посоветовал тот в ответ. — Скажи лучше, сколько тебе лет?
— Шешнадцать. Нынче.
— Шешнадцать… — повторил начальник и полез в затылок. — А где жить собираешься? Что делать умеешь?
— Робить.
— Ну и сказанул! — повеселел начальник. — Не машинист ли?
— А че смеешься?! — вскинулся Костя. — Руки-то вот они.
— Ладно, — решил начальник. — Лопату, метелку в руках держать умеешь?
— Умею.
— Вот и хорошо. Фамилия? Имя и отчество тоже.
— Захаркин Константин Егорович.
— Будешь отвечать за чистоту путей на угольном складе. Понял?
— Понял. Только покажите как.
— Покажем. А сейчас иди и устраивайся с жильем. Завтра к восьми — сюда. Ясно?
Так Костя Захаркин определился в Купавиной.
— Не дело, — подвел черту под его рассказом Иван Артемьевич.
— Как есть, — ответил Костя.
Угольный кран просигналил окончание загрузки. Иван Артемьевич поднялся в будку, ответил заправщику гудком, но паровоз не двинул, а высунулся в окно.
— Костя, слышь?! Завтра днем я вернусь из поездки. Запомни мой паровоз — 8182, видишь?
— Вижу.
— После поворотного треугольника я остановлюсь вон там, справа от депо, где бригады меняются. Как увидишь нас, подходи. Не проворонь!
— А зачем?
— Завтра узнаешь…
Запал в душу Ивану Артемьевичу Костя. Возвращаясь из поездки, Иван Артемьевич уже твердо решил повернуть его жизнь. А при встрече кое-что узнать для себя, чтобы действовать наверняка.
Костя ждал его. И хоть поздоровались весело, Иван Артемьевич заметил в парне перемену: если при первых минутных разговорах Костя отвечал ему сразу, не думая о словах, то сейчас внутри него жило какое-то напряжение, а может, настороженность, как бывает с человеком, который не знает, что его ждет. И машинист решил спросить о самом главном напрямик:
— Костя, скажи мне, ты не соврал тогда в конторе, что тебе нынче шестнадцать стукнуло?
— Соврал, — ответил Костя и тоскливо поглядел в сторону.
— А зачем?
— Так я ведь знаю, что паспорт выдают с шешнадцати. Паспорта у меня все одно нет, как и у всех парней в нашей деревне. А кому надо проверять, сколько мне? По росту-то я — хоть в армию бери.
— Ну и что? А врать-то зачем?
— На работу не взяли бы.
— И только?
— А что еще? Если на силу пойдет, так я и мужику не уступлю… Мне только полгода перебиться, а там и вправду шешнадцать станет.
— Чудак ты… Ладно. А сколько классов закончил? В школу-то, наверное, ходил?
Костя схохотнул:
— Ходил… Тут уж никуда не деваться, четыре маленько не добрал.
— Так ведь это здорово, Костя! — вдруг восхитился Иван Артемьевич, постаравшись не заметить, как парень подозрительно зыркнул на него после этих слов. — Я тебе точно говорю!
— Чего хорошего-то?
— А то, что про себя вспомнил: я в пятом году в Питер с двумя классами прикатил, едва читать умел да считать маленько… А четыре класса, я тебе скажу!..
— Да не доходил я их.
— Неважно. Все равно уже в четвертом был. Считай, против меня, когда я начинал, ты вдвое грамотней. А прибавь к этому нынешнее время. Совсем, брат, другой табак получается! Тебе уж разбегаться на добрую работу можно.
— Куда?
— В серьезное ремесло определяться. Время-то не идет нынче, а скачет. Если замешкаешься, так не заметишь, как своей метелкой-то разбросаешь годы по сторонам, а потом уж потяжелее будет собраться. На паровоз пошел бы?
— Я?!
— Ты. А что особенного?
Костя молчал. Но по тому, как участилось вдруг его дыхание, как уперся тугой взгляд в одну точку, как сглотнул он слюну, дрогнув горлом, понял Иван Артемьевич, что хочет и не может поверить ему парень. И он не стал убеждать его ни в чем, а начал советовать настоятельно, хотя и осторожно.
— Не думай, что это легко, — сказал он. — И главная трудность тут в том, что документами кое-какими обзавестись все равно придется. Скажем, угольный склад… На твое место там любого возьмут. Хоть на один день возьмут и без документов. Лишь бы согласился. Почему? Да потому, что их нужда заставляет: на очистку путей серьезный мужик и не пойдет вовсе. А начальнику угольного склада надо, чтобы пути у него каждый день были в порядке. Он может самого последнего прощелыгу на работу взять с утра, а вечером рассчитать и — айда с богом! У него даже почасовая оплата есть. Поэтому он из-за твоих документов не шибко спорил: ты работу сделал, он — заплатил. А кто ты: Иванов, Петров или Захаркин, ему — наплевать… С настоящей работой так не получится. Как ты думаешь, почему я тебе сказал про паровоз?
Костя пожал плечами.
— А дело обстоит так: вот я считаюсь машинистом-инструктором. Депо у нас молодое, как и вся станция, сам знаешь. Рабочей силы не хватает. Поэтому нам дали право самим набирать людей и сразу, без всяких там курсов и все такое, приучать их к делу. Ну, конечно, кочегарами только…
— А я согласен! — выпалил Костя.
— Погоди ты… И оформлять в таком случае надо по всем правилам, с документами.
— Вот, вот… — усмехнулся Костя и сник.
— Да погоди ты, говорю, не вешай нос. Я же совет хочу дать, научить… Значит, так: тебе надо сходить или съездить, не знаю уж как, в свою Грязнушку и взять там в правлении колхоза справку о том, что такой-то такой-то, это значит ты, выбыл из колхоза в городскую местность для устройства на работу…
— Так ведь меня в колхоз никто и не принимал.
— В таком случае иди в сельский Совет. Там тебе напишут, что гражданин такой-то, такого-то года рождения — не забудь, чтобы это вставили обязательно, — проживал в деревне Грязнушке и в колхозе не состоял. И напишут: справка дана для устройства на работу. Печать, число, подпись — и все.
— А если не дадут?
— Не имеют права.
— А все равно не дадут?
— Иди в милицию, в райком, в общем, выше. Там понимают, что пятилетке рабочие нужны.
— А на угольном за это время место займут.
— Не займут, — успокоил Иван Артемьевич. — Сейчас вместе с тобой пойдем к начальнику, и я договорюсь, чтобы тебя отпустили на три дня. Понял? Управишься за три дня?
— Должен.
— Вот и хорошо. Пошли…
Договориться на угольном Ивану Артемьевичу не составило труда. Только начальник склада, сразу согласившись с членом парткома, погрустнел и сказал:
— Опять под себя гребешь, Иван Артемьевич?
— Под себя, — подтвердил машинист.
— Ясно, — понял начальник. — А мне хоть самому выскребай ваши дорожки.
— Перебьешься, — успокоил его Иван Артемьевич.
Прощаясь с Костей, наказывал:
— Проси, требуй, говори, что иначе жаловаться будешь. А как вернешься, прямо ко мне домой. Где я живу — тебе покажет каждый. Ну, с богом!
И он по-мужски тряхнул Косте руку.
— Через три дня — ко мне домой! И обязательно — со справкой! — крикнул еще вдогонку.
3
Семьи на Купавиной были разные и в пересудах определялись почти всегда одним словом. Эта — скандальная, другая — хлебосольная, были бедные и богатые, были грамотные, тихие и дурные, а также «кто куды», «не у колоды пень» и даже «не разбери поймешь».
И, пожалуй, только для семьи Ивана Артемьевича найдено было особое для купавинского слуха наименование — порядочная.
И это не было похвалой или чьим-то отдельным суждением. Даже когда мнения и расходились, то в спорах всегда одерживало верх отношение доброе. Скажем, если кто-то из мужиков корил свою бабу, что-де вот у Ивана Артемьевича жена хоть и скупая, как ты, а не орет по поводу каждого рубля, то немедля получал в ответ:
— Зато он ее не бьет.
Другой осмеливался выложить своей, что она еще скупее Анны Кузнецовой и готова себя за копейку укусить, на что получал резонный ответ, проверенный вековой правотой:
