— Поехали, — решилась Старцева.

— Далеко, — предупредил ее Родичкин. — У тебя денег-то хватит?

— Не твоя печаль, — огрызнулась Старцева. — Я тебя наняла, ты меня вези.

Километров через тридцать после кольцевой Старцева начала нервничать. В копеечку ей влетит сегодняшняя экскурсия за город! Впрочем, дело того стоит. Если удастся узнать, куда моталась Инга, она ни минуты не будет сожалеть о потраченных деньгах.

К счастью, вскоре они свернули в элитный коттеджный поселок Солнечный. Родичкин долго петлял по поселку и наконец подъехал к огромному дому с синими стеклами, похожему на застывшую в полете птицу.

— Вот сюда она и ездила, — объявил Родичкин. — После этого я отвез ее в Москву и больше никогда не видел.

— Подождешь, пока я выясню, чей это дом?

Родичкин многозначительно потер большой и указательный пальцы.

Старцева вылезла и машины и огляделась по сторонам. Она еще не придумала, как разузнать, кому принадлежит причудливая домина. Ничего, придумает, репортерское вдохновение что-нибудь да подскажет.

Но звать на помощь вдохновение ей не пришлось. Неожиданно из усадьбы выплыл… следователь Фролов. Тот самый, который на следующий день после убийства Инги вызвал ее в прокуратуру и строго-настрого запретил околачиваться вокруг «Натали» и Дома моды. Само собой, Аня ему клятвенно пообещала. И само собой, даже не пыталась сдержать обещание.

Вот и сейчас, когда он практически застукал ее с поличным, больше всего она переживала, что ее опередили. Пока она каталась с Родичкиным по Москве, следователь тоже что-то пронюхал, а иначе почему она встретила его в доме предполагаемого организатора поджога?

Сматываться было поздно. Да и некуда. И поэтому Старцева с приятной улыбкой подошла к Фролову, планируя поговорить… да хоть бы о погоде.

— Не крутилась бы ты, Старцева, вокруг этого дела, — начал Фролов, и тон его не предвещал ничего хорошего.

— А я и не кручусь, — обиделась Старцева. — Я сюда в гости приехала. У меня тут дядя живет.

— Ага, дядя. Дядя Андреади.

Что?! Она не ослышалась? Этот дом принадлежит Андреади? Позор и проклятье! Она проездила прорву денег только для того, чтобы узнать о романе Инги и Андреади? Ну, Родичкин, погоди!

Она метнулась обратно в машину.

— Почему ты не сказал мне, что Инга ездила к Андреади?

— Я не обязан был тебе что-то говорить. Я был обязан тебя отвезти. И потом… я же сказал тебе, что после этой поездки я ее бросил. Могла бы и сама догадаться!

— И то правда, — признала Старцева.

— Куда теперь?

— Ко мне домой. В Бутово.

— Узнала что-нибудь важное? — спросил ее Родичкин по дороге в Москву.

— Может быть, — уклончиво ответила Аня. Ей не хотелось признавать себя проигравшей.

— Теперь найдешь убийцу Инги?

— Найду. Только тебя это уже не касается.

В Бутово они приехали почти под вечер. За сегодняшнюю экскурсию безжалостный Родичкин заломил такую сумму, на которую Аня могла прожить целую неделю, ни в чем себе не отказывая. Теперь Ирка, которую хочешь не хочешь, а придется поставить в известность, устроит жуткий скандал и целую неделю будет ругать ее безалаберной мотовкой.

Так и вышло.

— Нечего строить из себя богему, когда живешь в Бутове! — распиналась Ирина. — Проездить на такси целую зарплату… Совсем разум потеряла!

Старцева пыталась объяснить, что игра в богему тут ни при чем и что за эту сумму она получила ин-фор-ма-цию… хотя ценной ее, увы, никак не назовешь. Но непреклонная Ирка объявила ей бойкот на целый вечер.

Утром она заговорила первой.

— Смотри, Аня, — хихикнула она, выйдя на балкон покурить. — Это не твой вчерашний грабитель?

Аня выглянула в окно. Во дворе стоял видавший виды «пежо» Родичкина. Старцева почувствовала, как тягучая тревога заползает к ней на сердце. Ему понравилась щедрая клиентка? Или он сменил объект преследования?

Кипящий чайник оказался роскошным подарком судьбы. Именно это роковое стечение обстоятельств давало Зотову возможность третий день подряд валяться на диване в маленькой квартирке Софии Полонской. И воплощать в жизнь навязанный ему план по укрощению старой девы.

Собственно говоря, чайником его достижения и ограничивались. Больше никаких радостей или прогрессивных тенденций в его жизни не наблюдалось. Во-первых, довольно чувствительно побаливала обожженная конечность, хотя и не так сильно, как изображал Зотов, стараясь вызвать жалость у Софии. Во-вторых, сама София хотя и позволила ему остаться у нее, на сближение упорно идти не желала.

Ее странный порыв пуститься во все тяжкие закончился так же внезапно, как и начался. Казалось, она утратила всякий интерес к Зотову, как только он по ее милости ошпарил себе ногу. София полностью замкнулась в себе. Трижды в день она приносила ему еду, бегала для него в ларек за сигаретами, по вечерам меняла повязку, не проронив при этом ни единого слова. Все остальное время она просиживала за письменным столом и что-то рисовала на альбомных листах. Творческий процесс протекал у Софии довольно оригинально: закончив рисовать, она некоторое время с видимым удовольствием любовалась на плоды своего труда, после чего безжалостно разрывала лист, бросала себе под ноги и хватала новый. К концу третьего дня София сидела по щиколотку в обрывках бумаги.

Творческие муки, постановил Зотов.

В этот момент София закончила очередной рисунок и напряженно его разглядывала. «Сейчас рванет!» — мысленно хмыкнул Зотов.

Но нет. София, должно быть, решила разнообразить процесс экзекуции. Из этого рисунка она сделала самолетик и запустила его в самый дальний угол комнаты.

— Опа! — воскликнул Зотов, успев ухватить летуна. Он развернул листок: — Здорово! — искренне восхитился он, посмотрев картинку. — Классно рисуешь! Ты что, модельер? — прикинулся он дурачком.

— Нет, — мрачно ответила София. Но ответила, и это уже был прогресс. — Я портниха. Просто портниха, и больше никто.

— Правда? А я музыкант, — нагло соврал Зотов, очень вовремя вспомнив совет заказчика.

Зотов был вруном опытным и изобретательным. Но ни одна его врака до сих пор не имела такого грандиозного успеха.

— Правда? — обрадовалась София. — Моя мама была преподавательницей музыки. Раньше у нас дома был настоящий концертный рояль. Почти полкомнаты занимал… После маминой смерти я его продала, и еще очень долго эта конура казалась мне пустой и огромной, как спортзал. А ты на чем играешь?

— Как раз на рояле.

— Какое счастье, что ты обжег ногу, а не руку! — воскликнула София. — Это могло бы быть концом твоей музыкальной карьеры!

— Да я и сам все время об этом думаю, — поддакнул Зотов. А про себя подумал: «Мир лишился бы гениального исполнителя «Собачьего вальса».

— Жалко, что я продала мамин рояль, — вздохнула София. — Ты бы мог упражняться, пока твоя нога заживает.

— Да, очень жалко, — согласился Зотов. — Я занимаюсь музыкой с пяти лет, привык играть по двенадцать часов в сутки. Честно говоря, просто загибаюсь от скуки.

— О, я так тебя понимаю, — горячо откликнулась София. — Я бы тоже сошла с ума, если бы меня хотя бы на пару дней отлучили от рисования. Пусть я никудышный модельер, но не рисовать не могу. Понятия не имею, чем тебя развлечь, — огорченно сказала София. — Хотя постой… Где-то у мамы были отличные записи Рихтера. Я постараюсь их найти. Уверена, ты оценишь.

Зотов же был уверен, что пытку классической фортепьянной музыкой он не выдержит. Годы у него уже не те.

— Вообще-то я не любитель классики, — признался Зотов. — Конечно, я закончил музыкальную школу, консерваторию и все такое. Но для себя избрал другой путь.

— Какую же музыку ты играешь?

— Разную. Дело в том, что я играю в ресторанах, ночных клубах, барах. Одним словом, где придется. Ты меня осуждаешь?

— Нет, нисколько. Главное, ты приносишь людям радость.

О да, не мог не согласиться Зотов.