– Ах, боже мой! – вдруг вспомнила Мария. – Мы даже не попросили пана Фридерика поиграть! А уже половина первого!

– Но мы наверстаем это? Ведь вы завтра у нас с утра, не правда ли?

– Непременно! – подхватила пани Тереза. – Как может быть иначе?

Маленькая Тереза крепко поцеловала его на прощанье.

– Я в свое время не была такой смелой, – лукаво улыбнулась Мария, – помните?

Зато теперь она была слишком смела.

Это пришло к ней недавно. Еще год тому назад она не решалась поднимать глаза на белый свет и делала над собой неимоверные усилия, чтобы не убегать, когда приходили гости. Она уже не была той бойкой девочкой, общей любимицей, которую помнил Фридерик. В последние несколько лет с ней произошла неприятнейшая перемена: она сделалась гадким утенком, некрасивым, неуверенным в себе. Сознание этого делало ее еще более неуклюжей, а это в свою очередь еще более отвращало от нее сердца.

Гадкий утенок терпел все невзгоды этой бедной птицы. Ее не любили. Братья дразнили ее, а бездушный Антек насмешливо утешал: – Ничего, приданое все поправит! – Мать, разумеется, ласкала ее, но Марине казалось, что с тайным отвращением. И характер у нее изменился, она грубила гувернанткам и перессорилась со всеми подругами.

В прошлом году весной Марыня проводила летние месяцы с братом Феликсом в Женеве. В одном отеле с Водзиньскими поселился молодой человек. Оказалось, то был польский эмигрант, уже известный поэт Юльуш Словацкий. У него была интересная наружность, славные, умные глаза и даже что-то байроновское во взгляде.

С книжкой в руках бродила Марыня возле часовни Телля и там встретила Словацкого. Он снял шляпу и вежливо осведомился, что она читает. То был томик его стихов. Авторское ли самолюбие заговорило в нем, тронуло ли то, что девочка любит стихи, только он попросил разрешения проводить Марыню и всю дорогу говорил с ней почтительно, как со взрослой. Она заставила себя отвечать, краснея и бледнея от робости. На другой день пап Юльуш снопа появился у гробницы Телля, где гуляла Марыня, на третий также. Поэт, избалованный успехом, не гнушался проводить время с маленькой некрасивой девочкой. Он рассказывал ей много интересного о себе и о матери, которую горячо любил. Он мог бы вернуться в Польшу, мать звала его, он предпочел чашу страдания чаше стыда. Он прочитал Марыне стихи о непреклонной Варшаве:

В этот благословенный день Словацкий сказал Марыне:

– Ваше первое появление было волшебным! Мне казалось, вы возникли из радуги водопада!

Впоследствии он описал эту встречу в поэме «Швейцария». Описал, как Мария явилась «под навесом радуг» и как он боялся.

И произошло чудо! Благодаря этому неожиданному, непонятному вниманию поэта гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. С тех пор как Марыня поняла, что привлекает Словацкого, в ней укрепилось сознание своей силы. Да, вероятно, она недюжинная, незаурядная натура! Взглянув однажды на себя в зеркало, она поняла и другое. Она увидела себя хорошенькой, – значит, и он видит ее такой.

С этого дня она переменилась. Надела длинное платье и нарядные башмачки, обзавелась необходимыми женскими безделушками – сумочкой, кружевной косынкой, духами в золотом флакончике, который она носила прикрепленным тоненькой цепочкой к поясу. Она научилась носить шаль, шляпку, сама придумала себе прическу – совершенно гладкую, с начесом на уши, очень идущую к ее круглому лицу с прямым носом. Увидав эту перемену и убедившись, что здесь его влияние, Словацкий еще более увлекся, ибо мы любим тех, кого сделали счастливыми. Мария была в восторге. G каждым днем она чувствовала себя увереннее и с наслаждением убеждалась, что он в ее присутствии ощущает такое же смятение и робость, какую она совсем недавно испытывала сама.

Но этого ей было мало. Чтобы вполне увериться в своей силе, она должна была окончательно покорить его, свести с ума. Поэтому она всячески подчеркивала свою благосклонность, чередуя ее с меланхолией и задумчивостью, в которых он мог бы угадать вполне законное сомнение в подлинности его чувства. Это было ее первое кокетство, очень обдуманное и решительное. Они целые часы проводили вдвоем среди удивительной природы, катались на лодке, поднимались на вершину горы, видели стремительный бег оленя в золотой мгле и неподвижно простершего свои крылья орла… Срывали альпийские белоснежные цветы и любовались радугой, возникшей в брызгах водопада. Скрывались от бури в уединенной хижине, где Словацкий в восторге обращался к Марыне, как к Мадонне, и шептал: «Ave Маria!»

Впрочем, все это было подробно описано в его поэме.

Конечно, как все поэты, пан Юльуш немного преувеличивал.

Вот это была правда!

Всего два месяца оставалось до шестнадцатилетия Марыни. Помолвка могла быть объявлена. Юльуш не сомневался в своем счастье.

Графиня Тереза ответила уклончиво: девочка слишком молода, подождать необходимо. Но сама Марыня избавила свою мать от необходимости дать решительный ответ. Инстинктом, который невероятно обострился благодаря этому первому в ее жизни любовному опыту, она поняла, что ей еще предстоит развивать, совершенствовать свою женскую силу, пробовать ее на других, а замужество закроет перед ней эти пути. Для того, чтобы закрепить свои достижения и идти дальше, надо было отказаться от Словацкого, отвергнуть его, принести его в жертву, – от этого она только станет сильнее ее. Марыня понимала это смутно, но чувствовала крепко. Именно потому, что он был взрослый, старше ее на десять лет, знаменитый и нравящийся другим женщинам, ей следовало отказать ему, а не ухватиться за него! И это было заманчивей всех других искушений.

Он никак не ожидал этого. Растерявшись, он сказал:– Конечно, ты молода, но мы подождем. Я могу даже пока и не бывать у вас… не видеть тебя. – Но она отняла у него всякую надежду. Ей даже не было жаль его. Она уже слыхала, что мужчины бывают иногда безжалостны к девушкам, и догадывалась, что Словацкий бывал таким безжалостным и сам. Следовало бы мстить таким людям за других!

Он смотрел на нее мигая. Весь его опыт поэта, психолога, избалованного мужчины не мог подсказать ему истинную причину этого непостижимого отказа. Наконец самолюбие взяло верх. Он вспыхнул, потом побледнел и оставил ее, не простившись. Вскоре он уехал из Женевы, так и не побывав у Водзиньских и не увидав больше Марию.

После этого случая у панны Марыни появились поклонники в таком количестве, что ее мать забеспокоилась, тем более что далеко не все годились в женихи. Но все изнывали по Марыне, пропадали, не могли жить без нее. Она безошибочно знала, как поступать в каждом отдельном случае. Метод «поединка», к которому прибегали ее подруги, совершенно не годился. Ни один из знакомых Марыни не мог пожаловаться на нелюбезность с ее стороны, и каждый из них был уверен, что завоевал по крайней мере ее уважение. Когда-то, вернее-совсем недавно, она мучительно гадала, как следует вести себя с этими умными, независимыми, насмешливыми и сильными людьми – одним словом, с мужчинами. Даже мальчики пятнадцати лет внушали ей робость. Теперь она уже знала, что ничего придумывать не нужно, а только быть самой собой, знала, что ее знакомые молодые люди так же нуждаются в ней, как и она в них, причем ее пол, возраст и наружность являются несомненным преимуществом. Остальное зависело от нее.