— Вот ты, значит, как! Сестру, значит, свел, да ещё и колдунствуешь? Последнего здоровья лишаешь? А вот я сейчас на тебя старосте пожалуюсь! Живо виру за нанесенные обиды уплатишь!

— А он что, и правда твой брат? — недоверчиво спросили с улицы.

Я обернулась — и ойкнула. Из-за многострадального плетня на нас глазела целая толпа народа: князь Гордята, пяток ратников из его свиты, среди которых я заметила довольного собою Щапа (верно тебе говорю, князь, своими глазами видел, как твоя невестка вниз по улице шмыгнула!), невысокий мужичок с козлиной бородкой и в новой богатой шапке — видно, здешний староста, а также жадно наблюдающий за всеми Степка.

— Так что, это твой брат? — повторил свой вопрос Гордята.

— И даже не родственник, — коротко ответила я, но тут же в сердцах прибавила: — Чур, чур меня от подобной родни! Никто он мне. Никто, и звать никак.

Козлобородый староста испуганно закивал — дескать, нету у этого бестолкового Поньки никаких родственников, никогда не было и впредь не будет!

Тем не менее, мой любознательный деверь не угомонился, пока не вытянул из меня всю историю.

— Значит, говоришь, это то самое село?

— Вторую кротовину Зоран размечал, — пожал плечами Дар. — Мне, если честно, даже не пришло в голову, что это и есть Славкино Запутье.

— А теперь этот смерд хочет, чтобы ты снова к нему в холопки пошла? — неизвестно почему развеселился Гордята. Я кисло скривилась. А князь захохотал: — Да только нынче по закону он твой холоп!

— Что? С какой стати?!! — одновременно проговорили мы с Даром, я — изумленно, а он, как мне показалось — с досадой.

— Братец, — хитро поинтересовался Гордята, — а ты, часом, не забыл о том свитке, что я тебе передал на следующий после твоей свадьбы день? — Дар поморщился, но помотал головой. Не забыл. — Что там было? — и, не дождавшись ответа, князь повернулся ко мне: — Наш отец, великий князь Велимир, пожаловал своему сыну, твоему мужу, титул князя и наместника Северных земель, в которые входит и Березань с деревеньками, и твой Черный Лес с окрестными селами. Ну, а Запутье — в их числе. Свадебный, так сказать, подарок отца сыну. Теперь вы вольны распоряжаться этими землями и живущими на них людьми по своему усмотрению.

— Ну да, — нехотя подтвердил мой чародей, — было дело. Только я тебе сразу сказал, что мне такой подарок ни к чему. Я не политик, а маг. Меня интересует алхимия, науки и ремесла, а не выколачивание податей.

— Ну, так не выколачивай, — милостиво разрешил старший брат. — Пожалуйста, изучай тут свои науки и развивай ремесла — никто ж не против! Отец, кстати, очень на это рассчитывает.

Дар скрипнул зубами. Что-то не похоже, чтобы расчеты родителя его сильно радовали. А мой деверь, между тем, продолжил:

— Ну так, сестрица дорогая, что ты пожелаешь сделать с этим вот ничтожеством? — не глядя, он дернул подбородком в сторону ошеломленного Поньки, до сих пор жмущегося к стене избы. — Хочешь, он будет твоим личным холопом?

— Избави меня Боги! — я не сумела скрыть своего отвращения. — Да и какой из него холоп? Жрет в три горла, работать не умеет — за них с братом всю жизнь впахивали несчастные дети, сироты, которых их мамаша брала на так называемое "воспитание". Кстати, с ведома и молчаливого согласия остальных селян!

Я сурово поглядела на старосту. Тот угодливо сморщился и замахал на меня сухонькими ладошками: всё это бывало только при его, старостиных, предшественниках! А уж лично он нипочем подобного безобразия не допустит!

— Ну, так отправь его в рудники, — равнодушно предложил Гордята. — Или, если он и на это не годится, вели казнить.

Я укоризненно покачала головой — нет, правда, как это можно вот так запросто взять и казнить человека, пусть даже и такую мокрицу?! Понька придушенно заскулил. Ему всё-таки хватило ума сообразить, что рядом с ним сейчас находятся какие-то очень-очень важные люди, имеющие право распоряжаться жизнью и судьбой других, в том числе и его, Понькиной (вон как лебезит перед ними заносчивый староста, любо-дорого посмотреть!) А сбежавшая восемь лет назад девка (мать говорила, она им какая-то дальняя-предальняя родня, между прочим; хоть и впрямь даже не седьмая, а семьдесят седьмая вода на киселе, но всё же, всё же…) неким совершенно непостижимым образом с этими очень-очень важными людьми связана.

Но вот что со всем этим делать, Понька не знал. Может, удастся чего выторговать?

— Сестра, — жалобно и гнусаво проныл он. — Сестра ж, кровь родная! Верните сестры… сестре…

— Вот ведь дурень! Какая я тебе сестра?! — с досадой ругнулась я, а хранивший до сих пор подозрительное молчание Степка спрыгнул с плетня, подскочил к вытаращившемуся на него парню и коротко гаркнул:

— Заткнись!

И сразу все встало на свои места. От одного-единственного слова, произнесенного некрупным домашним животным, мой так называемый "братец" попытался уменьшиться в размерах и закатиться под крыльцо, а благообразный староста вытянул губы дудочкой, закатил глаза и рыбкой нырнул за плетень.

Молодец, Степка. Смех — великая вещь. По крайней мере, хохочущему Гордяте больше не хотелось кого-нибудь казнить, а Дар перестал хмуриться и, посмеиваясь, спросил:

— Ну что, Славка, ты готова вот таких дремучих "понек" перевоспитывать?

— А на что их перевоспитывать? — хмыкнула я. — Воспитывать надо детей, а не таких олухов здоровенных. Этих нужно в узде держать, да безобразничать не позволять, да заставлять работать, а уж они сами либо приспособятся, либо… не приспособятся, в общем.

— К чему приспособятся? — с интересом уточнил мой чародей.

— К тому, что ты от них станешь требовать, — пожала плечами я.

— И ты готова требовать? С "понек"-то?

— Ну, таких, — я кивнула на ходящее ходуном крыльцо, под которое до половины втиснулся собственно Понька, являя нашему обзору прикрытый лоснящимися штанами зад, — таких даже здесь мало. Это — редкий товар. Можно сказать, редчайший. Диковинка. Пусть себе живет, как знает. А с обычными людьми, как правило, можно договориться.

— Что ж, — поморщился Дар, — может быть, что и придется. Вот только не сейчас, попозже. Нам прежде надо с нежитью разобраться, да ещё с Сивелием, колдуном этим ненормальным. Ясно тебе, братец?

Между тем, староста потихоньку очухался и выполз из-за плетня, поднялся сперва на четвереньки, потом на ноги — и принялся кланяться, то и дело с благоговением поглядывая то на нас с Даром, то на Степку.

— Милости прошу ваши светлости пожаловать ко мне в дом, — исступленно бормотал он, — милости прошу! И вас, госпожа княгиня, и вас, господин котик! Сделайте одолжение, соблаговолите откушать, что Боги послали!

При слове "откушать" я вздрогнула, а затем насупилась — Малушины блины собирались ещё долго напоминать о себе, а слово "княгиня" неожиданно резануло ухо. Дар же, напротив, ухмыльнулся и обнял меня за плечи.

— Слушай, княгиня (я раздраженно зашипела), а я ведь тебя не просто так разыскивал. Пошли, дело есть.

— И далеко ль идти? — я строго сдвинула брови. Что-то князь Гордята подозрительно оживился. Да и ратники начали как-то странно переглядываться. А Степка — тот и вовсе так и норовит отвернуть от меня свою хитрую морду.

— В храм, — серьезно сказал чародей, — венчаться.

— Что, опять?! — изумилась я. — Это такая шутка, да? А где смеяться?

— Ничуть. Колокола нашли? Нашли. Пусть только два — нам хватит. Храм Молодого Бога в селе есть? Вот он стоит. Священник? Ждет нас с тобой. Что ещё надо?

— Постой-ка, постой! Но как же твой отец? Ведь он желал, чтобы мы венчались в Преславице!

— Ну, хочешь, обвенчаемся в Преславице ещё раз, — легкомысленно пообещал Дар, — но сначала здесь и немедленно.

— Да зачем? Что за спешка-то?!!

— Ничего особенного, — чародей пожал плечами. — Просто я не хочу рисковать. Если захочешь — будут тебе потом любые праздники и свадебные гулянья. Но это потом. А венчание — прямо сейчас.