С той стороны явилась она — помятая турчанка в купальнике и сумочкой подмышкой, подбитый глаз и взбитая прическа. Поставила вопрос ребром: 
— Что будем делать, шац?

— На выбор — минет с резинкой или — сеанс автоэротики — могу изобразить двойную пенетрацию — вагину и анал с вибратором. — И высыпала из сумочки резинки, тюбики и побрякушки.

Он сидел, судорожно думал: «А что, а как, а если?» 
В ее слюне, в кариесных трещинах зубов, в складках губ, в глотке гнездятся, должно быть, убийственные носители ВИЧа, ее имеют в задницу турецкий сутенер и югославский бандит. Воистину темна закулисная жизнь парий, запутаны их судьбы в подворотнях Западного Берлина! 
А если бактерии, вернее, вирусы проникнут сквозь резинку? 


Решился: давай анал с вибратором. 


Она расположилась на краю стола, раздвинула худосочные икры и обнажила бритый гениталий с темными губами — как у представительниц южных народов. Мокнула вибратор в крем, воткнула в срамную щель, притворно охнула.

Затем взяла второй черный вибратор с золотой окаемкой и и ввела его ниже — в самый зад.


Анал. Они учат сжимать и разжимать сфинктер. В результате, эластичность значительно возрастает. Они могут засунуть туда огурец, а иногда и руку. 


Его шлюзы прорвались — в салфетку, предусмотрительно положенную рядом.


— Благодарю тебя и желаю тебе хорошего вечера! — радостно объявила лахудра и быстро собрала сумочку. 


Он вышел. Усталые бомжи раскладывали спальные мешки в дверных проемах Кудама. Широко небо над Берлином, мерцает лиловая хмарь в отблесках бесчисленных огней. Небо нуворишей, бездомных и дезертиров Советской армии, а также несчастных литераторов вроде него.


Вытащил фляжку шнапса и осушил ее. Добрался до последнего У-бана, нашел почти наощупь «виллу литераторов», забрался под одеяло, всхлипывая прошептал: «Птенцы гнезда Горбачева! Ну блин сказали!»


И сам себе ответил: 
— Я хотел вам сказать, господа, что ничего не изменилось! Я хотел вам сказать, что ничего не получится, что я ни за что никогда не соглашусь со всем этим! И пробормотал засыпая: 


— А может, все впустую, а может, зря мы покинули свою могучую, свирепую и такую теплую совдепию?



Он говорил, пуская густой сигарный дым сквозь пористые ноздри, и в серых глазках его появлялось подобие слез: «Такова природа женщины. Они все бляди».


Она же спокойно отвечала: «Да что ты, мой милый, какие бляди? Мы — честные давалки».


Он нашел ее ночном баре отеля «Пупп» в Карловых Варах и вот уже три дня с ней не расставался. 


Когда он вошел в игорный зал, она сидела с 50-летним немцем за картежным столом. Немец дулся в «Блэк Джек» и был наигранно весел. Пред ним уже громоздились три столбика фишек.

Она сидела рядом, была весела, но — внутренне немного прохладна.

— Выразительное лицо и отменная фигура! — подумал он.

Она была — под метр 80, стройная, ну точно модель для «Хастлера». Вот только нос крупный, как у теннисистки Штефи Граф. Мила, не красавица но главное — фигура. Как у прыгуньи с шестом, вытянутая талия, мускулистые ноги. Редкая особь. 


Поздно вечером он снова увидел ее — на этот раз в ночном баре отеля «Термаль». Немец уже покинул ее, и она сидела одна у стойки, насмешливо оглядывая зал. Где кучковались чешские проститутки, пошатываясь, переходили от столика к столику немцы, турки, арабы и русские. 


За 100 евро она согласилась подняться к нему в номер, спросила вызывающе: «Чем будем заниматься, сексом?» 


Быстро приняла душ и подошла к нему абсолютно голая, Диана-охотница, уверенная в своей неотразимости. Достала синий суперсмазанный презерватив и одним движением накинула на мгновенно напрягшийся орган. 


Его удивило, насколько плотно обхватила она его. В бульварной газетенке читал он, что именно такие, с развитыми мышцами влагалища, накрепко привязывают мужиков, давая им нужное ощущение силы. Не зря тот самый немец из казино приезжал из Мюнхена каждую неделю — видимо, не мог без нее. К тому же — экономия. В Германии девки такого уровня стоят в разы больше. И без всякой там метафизики, разговоров о прекрасном. 


Сколько же ее мужиков трахало? Как всякая молодая самка, она рассчитана на 10 лет беспрерывного секса, но где-то на своем пределе, раз ей под 30. 


Зовут ее Олеся. Родом из Белоруссии, когда-то влюбилась в московского водочного негоцианта. Он приехал в Витебск в 92-м, открыть заводик по производству водки. Забрал ее в Москву, там начал изменять и все твердил: «Куда ты денешься? Сиди как кошка на теплом месте и не рыпайся!» 


Ее трахали: мебельщик из Барселоны, продавец холодильников «Горенье» из Мюнхена, и десятки других. Испанец ревновал, злился, провоцировал на ссоры. По утрам дулся. Немец заставлял исполнять лесби-шоу с подругами, это его возбуждало.


И в том же роде.

В Карловы Вары они приезжают по туристической визе. Виза действует 30 дней, но за взятку они умудряются проторчать три месяца. Девчонки из Украины, Белоруссии, Молдавии. 


Дешево стоит тело из постсоветского пространства. В Европе и Америке — такая пошла бы за тысячу в ночь. А здесь — сто евро. И я советую ей перебраться в Германию. В постперестроечной Москве для новых русских Олеся уже старуха. Для них и 22 — уже предел. Берут 18-летних девчонок. В этом русские схожи с китайцами. У тех тоже культ совсем юных. 


Но немцы — сущие геронтофилы. Народ стареющий, и ценит зрелых женщин. Для них Олеся — просто ребенок. Я говорю ей: «Ты супер-валькирия, высокая, стройная и белокурая. Ты соответствуешь национальному идеалу германцев — так пользуйся этим, бери их за яйца!» 


Она думает, соглашается. Говорит, что будет учить немецкий. У меня сомнения. 


Автобус увозит ее в Витебск. Идет от Праги до Минска ночь и полдня. С накопленными долларами и евро она возвращается на хмурую родину. Дома надевает фартук и начинает помогать родителям. 


Отец на пенсии, работал инженером на оборонном предприятии, а мать — домашняя хозяйка. Мать отцу никогда не изменяла. Родители не могут и представить, что дочь — путана. 


Итак, она стоит у плиты, жарит котлеты. Биологические часы тикают. Близится 30-летие. Пора рожать, пора определяться. 


Согласно элементарным подсчетам, молодые женщины в группе 18–28 лет должны обслужить троекратное количество мужчин. Те, счастливчики, трахаются от юности до самой смерти. А женщина после 40 стареет не только физически, но и психологически. 
Становится усталой, жизненно разочарованной, материальной. Азарт и секс уходят. 


А после родов — расслабнут мышцы влагалища, ребенок высосет ей сиськи, от всяких домашних дел загрубеют руки и глаза подернутся мертвой пленкой — как у большинства закабаленных домашним рабством женщин. И упадет на землю тьма, какой не было от сотворения мира.

В другой ситуации он бы трахнул ее. Ее звали Славка.

Поезд замедлял ход, пересек немецко-чешскую границу, приближался к станции Домашлице.

Резко тряхнуло, он не понял отчего — то ли отцепляли вагоны, то ли устанавливали новый локомотив. Он вышел, как был в носках, в коридор. Следующее купе было пусто и темно, другое тоже.

В третьем сидела она. Высокая, в джинсах, с немного нелепой прической на голове, но со следами былой симпатичности. Лет 42-х. Славка.

Он спросил, правильно ли они едут, и не задерживают ли поезд. Она что-то бегло ответила на получешском. Выяснилось — она словачка, едет из Регенсбурга, с заработков. Там провела месяц, ухаживая за старой немкой.

Это ее вторая поездка сиделкой. До этого — Австрия. Сама живет в Кошице — это такая дыра в восточной Словакии. На жизнь заработать трудно. Из Кошице убежали все молодые медсестры и прочие мобильные кадры. Цель — Австрия, Германия. На заработки уехал и муж — в Россию, в Воронеж, где что-то строит.