Существует еще один и тоже особый способ передачи информации – парафоника. Выдающийся филолог А. А. Потебня отметил, что чутьё человека заставляет протягивать гласную в прилагательном (например, хоро-оший), если им хотят выразить высокую степень качества [Потебня 1989: 105]. Изменение длительности звучания приводит к возникновению дополнительной информации. Профессиональный филолог и философ Ф. Ницше отметил: «Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которым проговаривается ряд слов, – короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, всё то, что не может быть написано» [Ницше 1990: 751].

Дополнительная информация передаётся несловесным путём (в том смысле, что не требуется дополнительных слов), но она непременно связана с речью, сопутствует ей, обогащает её и без речи существовать не может. «–Lise! – только сказал князь Андрей; в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах» [Толстой 1979: 37].

К компетенции параязыка относят все те способы передачи информации, которые связаны со звучанием речи, её фонетическим обликом. Парафоника – это и акустические характеристики голоса (тембр, высота, громкость и т. п.), «значащие» паузы, интонационный рисунок речи, явления так называемой неканонической (необычной) фонетики и т. д. Вот один из примеров использования парафоники: «… Одна моя знакомая, уезжая за кордон, везла с собой целую сумку невзрачных тюбиков с отечественным кремом. – Зачем?! – изумилась я. – Они же на-ту-раль-ные! – по слогам, явно намекая на невысокие мои умственные способности, пояснила собеседница» [Городские известия. 1999. 28 февр.].

Важное средство парафоники – интонация. М. М. Бахтин заметил, что интонация всегда лежит на границе словесного и не-словесного, сказанного и не-сказанного, что именно в интонации говорящий соприкасается со слушателями [Бахтин 1979: 401]. По образному замечанию французского лингвиста Ш. Балли, интонация – это постоянный комментатор мысли [Балли 1961: 315]. «…Письменное искусство, хотя и очень разработанное грамматически, совершенно беспомощно, когда надо передать интонацию, так, например, есть пятьдесят способов сказать «да» и пятьсот способов сказать «нет», и только один способ это написать» (Бернард Шоу). А. С. Макаренко признавался, что педагогом он почувствовал себя только тогда, когда смог одно и то же приказание отдавать с двадцатью различными интонациями. «Правда, сказанная злобно, лжи отъявленной подобна». Это слова английского поэта и художника У. Блейка в переводе С. Я. Маршака. «Слова её были бедны, слог был обычным для восемнадцатилетней барышни, но интонация… интонация была исключительно чистая и таинственным образом превращала её мысли в особенную музыку» [Набоков 1990: 270]. «Люди обижаются не на смысл, а на интонацию, потому что интонация обнаруживает другой смысл, скрытый и главный» (Трифонов Ю. Другая жизнь). Эмоциональную интонацию выдающийся русский кинорежиссёр С. Эйзенштейн называл звуковым жестом.

Строки из известного стихотворения М. Ю. Лермонтова: «Есть речи – значенье Темно иль ничтожно, Но им без волненья внимать невозможно» – это своеобразный гимн парафонике. Правоту поэта подтверждают эксперименты. Один из них – пластинка Стена Фреберга «Джон и Мария» о любовной истории. Мужской голос повторяет слово «Мария», а женский – «Джон». Эмоциональная интонация произношения меняется, и вся история предельно ясна слушателям.

Задумывались ли мы над тем, почему существует искусство декламации, искусство художественного чтения? Мы идём на концерт известного чтеца, в большинстве своём зная содержание тех произведений, которые будут исполняться. Содержательная информация, получаемая в этом случае, практически равна нулю, тем не менее мы идём на концерт – и обогащаемся большой эстетической информацией. Недаром же говорят о различном прочтении художественных произведений. Искусство художественного чтения состоит в том, чтобы предельно полно функционировал паралингвистический канал общения.

Парафоника стала пружиной сюжета рассказа К. Чапека «История дирижера Калины». Герой рассказа – чешский дирижер, не знающий английского языка, приехал в Ливерпуль и стал невольным свидетелем разговора мужчины и женщины. Слов он не понимает, но, опытный музыкант, по интонации, по ритмике хорошо понимает суть разговора, в котором голос мужчины у него ассоциируется с контрабасом, а женщины – с кларнетом.

Парадоксально такое средство парафоники, как пауза. Молчание, полагал известный советский языковед, можно рассматривать как «особый способ говорения, ибо из глубин молчания – безмолвия рождаются и речь, и мысль. Характерная особенность «красноречивости» молчания – 78 определений этого слова в словаре русских эпитетов – от тяжёлого, зловещего, гнетущего до благоговейного, величественного, таинственного» [Григорьев 2006: 73]. Яркий пример – финальная «немая» сцена комедии Н. В. Гоголя «Ревизор». «…Оказывается, молчание тоже форма общения, едва ли не самая полная. Как хорошо молчалось мне с Аланом Маршаллом! Мы молчали о литературе, о нашей работе, молчали о предстоящих выборах. «…» молчали о настоящем, прошлом и будущем, о женщинах, которых любили, о надеждах, с которыми ещё не расстались. Я многое понял из этого молчания [Нагибин 1975: 239]. «Прямо он не сказал мне ни слова, но в его молчании слышалось благодушное одобрение всего, что можно было от меня ожидать» [Голдинг 1996: 187]. «Даже в его молчании были грамматические ошибки» (Ежи Лец) – для подобной шутки есть основания.

По мнению специалистов, важность несловесного канала информации трудно переоценить. «В пустом разговоре была не только пустота, – улыбки, взгляды, движения рук, покашливание, всё это помогало раскрывать, объяснять, понимать наново» [Гроссман 1989: 43]. В дневнике К. И. Чуковского есть запись о впечатлении от рассказов М. Горького о Л. Толстом: «Когда я записываю эти разговоры, я вижу, что вся их сила – в мимике, в интонациях, в паузах, ибо сами по себе они, как оказывается, весьма простенькие и даже чуть-чуть плосковаты» [Чуковский 1991: 110]. Изучение языков тела, по мнению специалистов, поражает богатством их выразительных возможностей. С помощью мимики, жестов, поз можно передать всё бесконечное многообразие реакций на практически любые ситуации. Мысль и чувства, желание и настроение, просьба и приказ, всё может быть отражено через язык тела. К языку тела прибегают сознательно и бессознательно. Примечательно, что «телесный язык по своей изначальной природе, действительно, не способен лгать»: речь напрямую связана с двигательными реакциями, которые спонтанны и поддаются контролю лишь при специальной тренировке, которая ещё и не всякому под силу [Герасимова 2004: 180].

Возникает вопрос о количестве информации, отправляемой и получаемой по обоим каналам – словесному и неречевому. По мнению специалистов, несловесный канал в процессе бытового общения передаёт слушателям информации больше, чем канал словесный. Количественные оценки, правда, сильно колеблются, но в любом случае важность параязыковых средств в общении трудно переоценить. Так, автор книги «Правда о жесте» Ф. Сулже установил, что при разговоре люди придают словам лишь 7 % значимости, интонации – 38 %, а мимике и жестам – 55 %. «Богатство жизни выдаёт себя через богатство жестов. Нужно учиться ощущать всё – длину и краткость предложения, пунктуацию, выбор слов, паузы, последовательность аргументов – как жесты» [Ницше 1990: 752].