– Ладно, идем в селение, – зло прикусив губу, процедила Аякчан. – Хотя эту манеру тетушки Калтащ кидаться нами куда попало, как некоторые медведи каменным мячом, я ей еще попомню!

– Мяч не кидают куда попало! Мяч кидают куда надо, – возмутился Хадамаха.

– Мне сюда не надо! – фыркнула Аякчан и, надменно выпрямив спину, зашагала к селению. За ней не спеша двинулся Хакмар.

– Гхм, – звучно откашлялся Хадамаха им вслед.

– Что еще? – щерясь, точно готовая укусить, повернулась Аякчан.

– Даже если наших портретов у здешних стражников нет, – проникновенно начал Хадамаха, – вас двоих они все равно арестуют! Только глянут – и сразу.

– Почему еще… – начала Аякчан и посмотрела на Хакмара. Тот посмотрел на нее…

На Аякчан была безрукавка из собачьей шерсти и те самые, слишком большие для нее штаны и рубаха, в которых она въехала в ледяной город Сюр-гуд. Только теперь они превратились в лохмотья и драными горелыми клочьями висели на худющих плечах. Поверх разметались роскошные пушистые волосы цвета сапфира! Только грязны-е-е… По сравнению с Аякчан Хакмар выглядел даже прилично – всего-то на куртке прожженных дырок пара… десятков. Зато они с Аякчан друг другу под цвет – у Хакмара не только куртка синяя, но и проглядывающая из-под нее голая грудь тоже… от холода уже стала нежно-голубого цвета. Босые ноги замотали обрезками кожи, но талый снег наверняка просачивался внутрь. А уж штаны… М-да, штаны Хакмара – это совершенно отдельная шаманская песня.

– Вот теперь я точно знаю, что ты дочка Эрлик-хана, – задумчиво сообщил Хадамаха. – А Хакмара он усыновил. Все как в песне про детей подземного хана:

Аякчан начала краснеть – сверху вниз, волной. Вытерла рукавом лицо… безнадежно поглядела на цвет этого рукава и занавесилась волосами, точно платком:

– Я бы могла сделать нам одежду… из Огненного шелка. Мы такую на уроках труда пачками делали, говорят, старшая наставница Солкокчон потом ею торговала.

Хадамаха представил себе легчайшие развевающиеся тряпочки наподобие храмовой рубахи Аякчан и покачал головой:

– А потом мы вас на здешних домах расставим вместо ледяных фигур – по городской моде. Нет, лучше уж так… Только снегом умойся, а волосы платком замотай.

Какое счастье, что он вещевой мешок как повесил себе на плечи, так тот и проболтался там всю гонку по тайным путям земли! Правда, так называемый «платок» на самом деле был тряпкой, которой Хадамаха оружие перетирал…

Аякчан безнадежно поглядела на покрытую темными пятнами драную тряпку, окинула взглядом свои лохмотья и делано бодрым тоном объявила:

– Зато она потрясающе гармонирует с остальным ансамблем!

– Храмовую куртку спрячем, а Хакмар мою наденет, – обрадовался так легко разрешившейся проблеме Хадамаха.

Хакмар было вскинулся возражать, но тут же замолк: Хадамаха уже стаскивал с плеч свою старую охотничью мятая из лосиной шкуры, а в распахнутом вороте замшевой рубахи было видно, как его тело покрывается плотной темной шерстью.

– Ты у нас сам себе шуба, – пробормотал он, натягивая еще теплую Хадамахину мятая на покрытые ожогами голые плечи. Дернулся от боли… Его надо нормально накормить и одеть! Срочно! Хакмар, конечно, держится… на одной горской гордости. Как бы ни хотелось Хадамахе напрямик мчаться в родное племя, без захода в селение Хакмар может живым и не дойти. Вот был бы здесь Донгар… Хадамаха горестно вздохнул. И правда, где его носит?

– В селении все купим, – решительно объявил он. – Новую парку, торбоза, штаны с рубашкой из кожи или ровдуги. И этой девице чего подберем.

– На какие шишки? – мрачно скривился Хакмар. – У меня вон ее сестрички все забрали. – И положил руку на рукоять своего меча, давая понять, что уж клинок он не отдаст ни за что. Даже если подыхать будет!

Хадамаха оскалился в ответ и тряхнул вещевым мешком – раздался отчетливый металлический звон.

– Когда за тобой целый храмовый отряд гоняется, совсем пнем надо быть, чтобы железом не разжиться. Даже южная сталь есть! Наконечник и вот… нож. – Хадамаха гордо положил руку на пояс.

– Покажи, – деловито скомандовал Хакмар. – Сталь южная… Только это ученическая работа, их за треть цены сбывают. Хотя в здешних местах наверняка и такой нет. – Он сунул нос в мешок. – Остальное – храмовая сталь, верно? – Хакмар с сомнением покачал головой. – Не знаю, сколько у вас железо стоит.

– На одежду хватит, – отбирая у него мешок, пробурчал Хадамаха.

– А что, все справедливо, – ухмыльнулся Хакмар. – Аякчан – мать-основательница, вот пусть Храм нас и снабжает.

Хадамаха глядел на снеговую стену – и расстраивался. Когда-то… и не так уж давно… селение казалось ему… центром Сивира! Громадное торжище, куча лавок, а уж товаров, товаров… Через могучие ворота в высоченной снеговой стене туда и обратно шел поток прохожих и проезжих, саней и нарт. Сюда приходили продать охотничью добычу и купить чего не поймаешь в тайге и не сделаешь сам: ножи настоящей южной стали, для женщин халаты Огненного шелка, созданные самими жрицами, чайники, опять же, металлические, вместо глиняных горшков.

Потом он уехал в город. Теперь вернулся. С пониманием, что ножи южной стали ковал такой же стойбищный кузнец – разве что стойбищем южнее, а шелковые халаты делают Храмовые ученицы – пачками. Разве что чайники не подвели – везде в хозяйстве нужны. Только на чайник в Среднем мире и можно положиться. А может, и во всех трех мирах.

Непрерывное движение сквозь ворота – когда в Сюр-гуде на улицах так народ двигался, их тысяцкий обычно говорил: «Тихий моментик выдался… не иначе где какая пакость готовится!» А уж сама стена… мэнкву не то что перепрыгнуть – перешагнуть!

– Хей! Хей! – тяжело груженная нарта въехала в ворота. Никто не появился из привратной караулки поворошить груз древком копья, и погонщик не отругивался плаксивым голосом профессионального сироты на паперти Храма, пытаясь уменьшить въездную мзду. Хадамаха проводил свернувшую в проулок нарту глазами. Не бывает стражников настолько ленивых, чтобы мимо них – хвосты бубликом! – законная денежка проехала, а они даже задов не подняли! Их что, и впрямь мэнквы съели? Умгум, отравились и издохли, иначе те мэнквы б уже в городе бушевали.

– Пошли, чего встал? – потянула его за рукав Аякчан, и троица вступила в ворота.

Хадамаха снова остановился – он наконец-то увидел караулку. День и Ночь назад он выезжал из этих ворот, чтобы пуститься в долгий путь до Сюр-гуда, стражники сидели в караулке и пили отвар на семи травах. На краткий удар сердца Хадамахе показалось, что он никуда не уезжал: город, игра в каменный мяч, битва над Огненным озером с сильными Среднего мира сего ему лишь пригрезились! Потому что стражники по-прежнему сидели в караулке и… Хадамаха повел носом… пили отвар на семи травах! Молодой стражник – Дня на два старше Хадамахи – запустил ложку в туесок с прошлодневным медом и, высунув язык, сосредоточенно ловил стекающую с края солнечную медовую каплю.

– Ну тайга! – беззвучно выдохнул Хадамаха. – Такой полной тайги даже… даже в тайге быть не может!

Точно почувствовав взгляд, любитель меда открыл глаза и уставился прямо на Хадамаху, замершего по другую сторону окна в караулку. Ложка в руках стражника дернулась. Солнечно-золотая капля сорвалась с края и, бессовестно пролетев мимо доверчиво выставленного языка, шлепнулась на кожаные штаны.

– Эрлик! – ругнулся стражник, пальцем стирая медовую каплю. Лицо его начало медленно краснеть, как наливающаяся соком ягода. – Ты что здесь делаешь? – он вскочил с лавки и бросился к дверям караулки.

– Ковер вышивает – что еще в воротах делать? – буркнул Хакмар.