– Так под снегом все! – заикнулся приказчик.

– Лопату в руки и разгребай! – с ласковостью, от которой мороз драл по коже, сказал старик. – Пока товары, что Огонь пощадил, вода не доконала. А вы, госпожа жрица, извольте домой. Отдыхать, травки пить, которые я вам прописал, для здоровья шибко полезные… – подхватывая старуху-жрицу под руку, проворковал шаман.

Жрица вздрогнула, точно спала стоя, обвела окрестности тусклым взглядом и прошамкала:

– Сдается, мне здесь делать нечего!

– Вовсе нечего, только отдыхать, госпожа жрица нам нужна здоровенькая, потому как куда ж мы без вас, пропадем вовсе… – заворковал шаман. Жрица закуталась в парку и поковыляла прочь, тяжело опираясь на плечо шамана.

Аякчан задумчиво уставилась ей вслед: словно решала, не является ли ее долгом матери-основательницы прикончить дряхлую сестричку на месте, прежде чем та натворит бед.

– И ты тоже пошла домой! – обернулся Канда к дочери. – А этих – ко мне в белый чум! – скомандовал он стражникам. – Отдай им свой меч, – велел он Хакмару.

Хадамаха понял, что драться все-таки придется. И бежать потом тоже. Если, конечно, в драке они победят. Потому что гордый мастер-южанин, наследник клана, никогда не отдаст свой меч.

– А залог? – тоном завзятого торговца вдруг сказал гордый мастер-южанин. – Только на рожи ваших стражников глянешь, сразу ясно – вместо моего, настоящего южного, железяку какую подсунут и скажут, что так и было. Залог давайте, потом меч получите. – Он поглядел на разоренную лавку и деловито нахмурился: – Хотя не знаю, что у вас, уважаемый хозяин, осталось равноценного.

– Можно, я ему все ж таки вдарю, господин Канда? – попросил Хуту.

– Помолчи… – обронил Канда. Окинул Хакмара полным сомнения взглядом и пробормотал: – Глядишь, и впрямь торговец. Хорошо, меч оставишь. Ежели сбегёте, мне легче, сразу знать буду, кто виноват! – усмехнулся он. – В чум и пусть ждут, – снова велел он стражникам. – Не до них сейчас, гость важный у меня. – И он бережно повел жрицу по улице. Эльга еще мгновение постояла и припустила следом за отцом, то и дело оглядываясь на Хакмара.

– В подвал их? – радостно крикнул вслед шаману Хуту. Тот не обернулся.

Ученик шамана растянул губы в подобострастной, заискивающей улыбочке, странно контрастирующей с непроницаемым взглядом темным глаз.

– Извольте простить-извинить, главный начальник-стражник! – кланяясь так, словно переламывался в пояснице, забормотал он. – Никак не можно их в подвал!

– Ты мне не указывай, что можно, чего нельзя! – рявкнул Хуту, но голос молодого стражника звучал неуверенно.

– Как я могу указывать начальнику-стражнику? – удивился ученик шамана. – Никак не могу! А господин белый шаман Канда может. Если господин шаман не говорил в подвал, значит, нельзя в подвал. Нужен господину шаману подвал. В комнаты ведите, как господин белый шаман Канда велел. – И больше даже не глянув на пленников, заторопился за господином. Хадамаха, Хакмар и Аякчан дружно проводили его взглядами и так же дружно уставились в разные стороны.

– Чтоб этого Донгу Эрлик забрал! – недобро глядя в спину шаманского ученика, процедил Хуту. – Вроде кланяется, уважительные слова говорит, а сам будто тоже из этих… зверьков! Из змей…

– Донгу, говоришь… – прошептал Хадамаха.

– Да ты сдурел никак – чтобы я, человек, вдруг с животным разговаривал? – вскинулся Хуту. – А ну пошел! Господин Канда велел в чум, значит, в чум!

Это белый чум белого шамана? – обалдело спросил Хадамаха, когда они пересекли площадь – при виде стражников так называемые торговцы снялись с мест, точно утиная стая, и с таким же крикливым гоготанием.

– А чего, черный разве? – даже обиделся дядька Бата.

– Да скорей синий… – задумчиво сказал Хадамаха.

Перед ним был дом. Обыкновенный ледяной дом, точно как в далеком Сюр-гуде, да еще не в самых богатых кварталах – стены не украшали ни замысловатые ледяные скульптуры, ни даже узорная резьба. Ну да, где тут, почитай, в тайге, настоящего художника по льду найдешь? Зато у входа стояли два грубо тесанных столба духов – Владыка верхних небес Эндури да еще… Калтащ. Физиономии духов казались удивленными: точно те не могли понять, что делают здесь, у входа, будто слуги перед приходом гостей. Хадамаха злорадно покосился на столб Калтащ – так некоторым и надо, которые людей истреб лять собираются!

– Что, обалдел, зверек? В своей тайге такого не видел? – прошипел Хуту.

– В тайге не видел, – согласился Хадамаха и поморщился, представив, как смотрелся бы этот дом под елками. Он и здесь-то не очень. Хадамаха огляделся, вспоминая, как выглядели окрестные дома раньше, до его отъезда. Веселые, задорные даже, точно им радостно было хлопать дверями да ставнями, прислушиваться к гомону торгов. От них тянуло запахом свежей стружки и съестным из печных труб. Сейчас от них ощутимо пахло гнильем – гнили венцы под крышей. Рядом тес с крыши вовсе осыпался. Еще один дом стоял пустой, пялился глазницами окон, как непогребенный покойник.

– Ишь, зыркает! Кого ограбить ищешь? Ничего тебе не обломится, – насмешливо объявил Хуту.

Хадамаха невольно кивнул – это точно! Даже хотел бы грабить – так некого!

– Нагляделись? Шагайте дальше! – скомандовал Хуту. – Этот ход для господина шамана и его гостей, вам не по чину! К черному давайте, – копьем указывая за угол дома, велел он.

– Разве твой шаман – черный, что у его чума черный ход есть? – впервые за всю дорогу отозвалась Аякчан.

Хадамаха чуть не взвыл – а тон, тон! Госпожа мать-основательница Храма обнаружила нарушение храмовых законов. Плевать, что сама черному шаману – небесная жена, что лохмотья вот-вот с тощих плеч свалятся. Нет, сейчас она точно огребет.

– Эндури с тобой, девка! – Бить Аякчан дядька Бата не стал – похоже, не столько разозлился, сколько удивился. – Столько в тайге просидела, что даже не знаешь? Черных шаманов уже тыщу Дней как нету!

– Какие интересные вещи вы рассказываете, господин стражник! – обронила Аякчан.

«Нее-ет, я ее сам сейчас стукну!» – решил Хадамаха.

– А черный ход у господина шамана Канды не для духов вовсе, а для прислуги и всяких вроде вас… проходимцев! – буркнул Хуту.

Возле черного хода стоял вовсе не столб с бородатой и рогатой физиономией папаши Аякчан, подземного Эрлик-хана, а обыкновенная деревянная бадья. Бедно одетая девочка Дней девяти, привстав на цыпочки, вывернула в бадью ведерко с рыбьей чешуей. Выскочившая из-за угла тощая псина ухватила упавший рыбий хвост и уволокла в темноту проулка. Девчонка проводила ее тоскливым взглядом – сдается, и сама бы не прочь хвостик погрызть. Покосилась на стражников и шустро нырнула обратно в дом. Ребята последовали за ней.

– Ага, и по полу в настоящем доме тоже никогда не ходил? – возрадовался Хуту новым несовершенствам ненавистного зверька.

– По такому – никогда, – согласился Хадамаха.

Да и господина белого шамана Канду, сдается, в нормальном доме дальше дверей не пускали. Иначе он бы знал, что полы в ледяных домах покрывают половиками: кому это надо, в собственную спальню кубарем катиться? Здесь от порога тянулся гладкий, ничем не прикрытый ледяной пол. А вокруг ледяные стены. И сверху ледяной потолок.

– Как в сосульке, – приподнимая брови, хмыкнул Хакмар.

– Много ты понимаешь, южанин! – отрезал Хуту, который, похоже, гордился и этим домом, и ледяным полом, точно они были его собственные. – Вы вообще в пещерах живете, потому глаза у вас света не выносят! Как День приходит, сразу слепнете, если спрятаться не успеваете! Иди давай! – подтолкнул он ошалевшего от новых сведений о природе южан Хакмара.

То мелко перебирая ногами, то скользя подошвами торбозов, Хадамаха двинулся по коридору.

– Направо сворачивай, направо! – заорал сзади дядька Бата.

Упершись ногой в стену, Хадамаха тормознул и вкатился в незанавешенный дверной проем, втянув за собой Аякчан. Хакмар чуть не кубарем влетел следом.