Аронсон отрицательно покачал головой:

— В последние пятьдесят-шестьдесят лет я играл свою роль. Мне даже некогда было посмотреть кино.

— Главного героя звали Чарльз Фостер Кейн, — продолжала Сюзан. — Он был напыщенным, надменным и тщеславным человеком. Если Пол намекал на кого-то, то имя, им выбранное, только вносит путаницу. В нашей конторе и в Джорджтауне полно таких людей, как Кейн.

— Мне это имя напоминает другого актера. Он даже не актер, а так, участвует в разных шоу, в таких, как «Голливудские площади». Его зовут Чарльз Нельсон Рейли. Моя мать от него без ума. Ей многое нравится с его участием: «Семья Фойд», «Покупка века», «Верная цена», «Колесо фортуны»… Больше всего ей нравится передача «Голливудские площади», когда ее ведет Чарльз Нельсон Рейли. Ты знаешь, о ком я говорю, Генри?

— Нет, не знаю, — ответил Аронсон. — Когда играешь чужую роль, то телевизор нечасто смотришь.

— Расскажи мне о человеке-аллигаторе, Рэд, — попросила Сюзан.

— О ком? О да. Ты имеешь в виду бездомного Моргана? Как я тебе уже говорил, я отправился на его поиски по поводу солнцезащитных очков, но встретил его слишком поздно. К тому времени, когда я подъявился, он уже покончил с четырьмя бутылками «Катти Спарк». Один из приятелей Моргана сообщил, что тот боялся за свою жизнь и опасался человека, которого называл аллигатором. Я спросил Барнса, следует ли мне проверить эту версию. Но, по его мнению, она вела в тупик.

— Это его слова?

— Точно сказать не могу, его это слова или нет. Нужно вспомнить. У меня было два телефонных разговора с Барнсом о Моргане. Первый раз я позвонил ему в офис с улицы и попросил разрешения откопать что-нибудь из того, что сказал приятель Моргана, а он говорил, что Морган не любил шотландского виски. Барнс утверждал, что эта версия может завести в тупик. Именно так он и выразился. И тогда я сказал, что Морган боялся какого-то человека, собиравшегося его убить. Барнс вновь посчитал версию тупиковой. Я также доложил ему о паническом страхе Моргана перед человеком-аллигатором. Барнс велел мне возвращаться в контору, давая мне понять, что этим заниматься не стоит. В любом случае, почему мы не ищем Риту, Сюзан?

— Куда ты звонил во второй раз?

— Из конторы в ресторан, где Барнс обедал. Я звонил ему, чтобы сказать о звонке Олдриха и передать его информацию. Полиция выяснила, где Морган покупал выпивку и то, что он никогда не брал виски. Накануне смерти Моргана неизвестный мужчина купил в магазине четыре бутылки «Катти», его портрет показывал Олдрих. Ты, Сюзан, предполагаешь, что Морган называл мужчину человеком-аллигатором потому, что тот был одет в рубашку с изображением аллигатора?

— Крокодильчика. Рене Лакосте, — Сюзан произнесла это с чопорностью, — великий французский теннисист. Его называли крокодилом. Не диктует ли вам логика, что и эмблема на рубашке имеет изображение крокодила? Эти сведения я почерпнула из лекции Джона Барнса по мужской галантерее. В этих вопросах он хорошо осведомлен.

Сейлес хмыкнул:

— Джон подчас может ставить сложные задачи.

Некоторое время они молчали. Затем Аронсон произнес:

— Ты звонил Барнсу в ресторан «Роща»?

— Да, а что?

— А то, что на ленче вместе с ним был я, когда ты звонил, вот что. Когда Барнс сказал «встретимся в „Роще“», то мне послышалось «мощи», и я подумал, что он хочет встретиться на кладбище.

— Что вы там делали вдвоем? — полюбопытствовала Сюзан.

— Ели, говорили о делах. Мы встретились как раз после убийства Шираз, царство ей небесное, и Барнс хотел знать подробности об этом и о разладе между Лоркой и «Невозмутимым Д». Ушел он сразу после звонка Рэда. Не знаю, как я догадался, что звонил именно Рэд, — наверное, интуиция. Сам Барнс не сказал, что звонил ты, Рэд. Он извинился, сказав, что возвращается в офис. Из ресторана он ушел через запасной выход.

Сюзан наклонилась вперед: уперевшись руками в сиденье.

— Почему?

Аронсон пожал плечами:

— Не знаю, просто ушел и все. После разговора Барнс вернулся к столу, оставил деньги, чтобы я заплатил за обоих, и спросил официанта про запасной выход.

— Где находился телефон? — спросила Сюзан.

— В баре.

— Там еще кто-нибудь был?

— Бармен и один посетитель.

— Мужчина?

— Точно.

— Как он выглядел?

— Далеко за тридцать, загорелый, короткие каштановые волосы, зачесанные на правую сторону, усы щеточкой, светло-голубая рубашка с белым воротничком и такими же манжетами, темно-бордовый пестрый галстук, двубортный костюм с торчащим из кармана платочком под цвет галстука, коричневые ботинки из мягкой кожи, медный браслет на правом запястье, на левом — часы с белым циферблатом и черными цифрами, в позолоченном корпусе, возможно, марки «Мовадо».

Сейлес расхохотался:

— А ты к нему не приглядывался, а, Генри?

— Можно было этого и не делать, — сказал Аронсон. — Я его знаю, так же, как и Барнс.

Сюзан и Сейлес напряженно ждали продолжения.

— Алан Мэдден. — Аронсон назвал имя человека из бара.

Майами-Бич. Чертовски далеко. Далеко от застроенной современными отелями части города находился старый курорт — с изношенными, покосившимися, но замечательными домами. Для него не была еще потеряна возможность возродиться, он даже мог вступить в эпоху своего Возрождения, если бы люди этого захотели. Но люди есть люди, и в своем желании загрести побольше денег они были склонны сравнять все с землей, чтобы затем понастроить большие отели, виллы и жилые дома, доступные лишь сливкам общества.

Пока эта участь еще не постигла старый Майами-Бич. Здесь было несколько задушевных, как мелодия блюза, старых трех-четырехэтажных отелей, и в одном из них снимался фильм с участием Синатры. Это было очень давно, чуть ли не сто лет назад. Живописные места, прекрасные естественные декорации — все так красиво. Действие фильма происходило в гостинице напротив. За ней есть аллея, и именно там снимался для обложки своего диска Дон Джонсон. Это было в те времена, когда светлым костюмам он стал предпочитать темные. Его пластинка была далеко не худшей в истории музыки, если и по сей день она пользуется такой популярностью.

Лето — пора беззаботной жизни. Подъем в пять утра, пока не началась жара, пробежка по пляжу до Гавермент-Кат и обратно, немного йоги в крошечном парке перед отелем, душ, переодевание в шорты, майку с надписью «Я люблю Майами» и шлепки, так как к этому часу уже начинает печь, как в преисподней. Далее прогулка до Вашингтон-авеню, чтобы купить газету и позавтракать у Джерома. Это не название закусочной — так зовут продавца, и он единственный в этот час, кто может приготовить сносную яичницу и, надо признать, делает ее мастерски. Джером утверждает, что он по профессии актер, и за прилавком на стене висит его портрет на глянцевой фотобумаге размером восемь на десять. По сути же Джером — безжалостный психопат-убийца. Когда его спрашиваешь, где можно купить пистолет, он даже не интересуется, зачем тот тебе нужен. Единственное, что он хочет знать, так это сумму, которой ты располагаешь. Ты по натуре мирный парень и ненавидишь сильный шум, не разбираешься в оружии, но точно знаешь, что, отдав двадцать девять долларов девяносто пять центов или что-то около этого, ты можешь приобрести пушку, которая взрывается у тебя в руках при нажатии на курок… Еще у тебя остается около четырехсот долларов из шестисот, оставленных в бумажнике этим глупцом Даитано Хаммерслейем под сиденьем своего «корвета» вместе с ключами зажигания. Доллары сохранились потому, что ты пользовался кредитными карточками этого Даитано. Таким образом, ты говоришь Джерому, что можешь заплатить полторы сотни. Он отвечает, что на эти деньги можно приобрести револьвер «смит-вессон» 38-го калибра. Тебе понравилась марка револьвера и, хотя ты не очень высокого мнения о своей жизни, ты все-таки научился разбираться в хороших вещах.

После завтрака ты идешь во Фламинго-парк и, сидя в тени деревьев, читаешь газету — не «Майами Геральд», не «Майами-Бич Мортишен» и не другую местную газету, а «Нью-Йорк Таймс», которую покупаешь в автомате на углу Вашингтон-стрит и Эспаньолы, ибо в ней с большей вероятностью можно прочитать о Ките Болтоне, утонувшем в бассейне Рэчел Филлипс в Саутхэмптоне. Кит Болтон утонул в шлеме с забралом и доспехах, и ты уже не помнишь, как называются детали рыцарского костюма, так как твое сердце никогда не лежало к изучению этого. Однако кажется странным, что после всей шумихи в доме Рэчел, в газете нет никакого сообщения об этом, а это может означать одно — кто-то очень хорошо поработал, чтобы убрать следы разгрома и окутать происшедшее завесой молчания.