Перед домом на площади в один акр была разбита лужайка. За домом на такой же площади размещались конюшни, а на самом отдаленном участке располагалась площадка для выгона, огороженная забором из перекладин. Что-то говорило о близости океана, но Скэлли его не видел, не слышал и не ощущал его запаха.

— Ты верхом ездишь? — спросила Рэчел. — Ах, да, ты ведь лыжник. Бывшая олимпийская надежда.

У нее была какая-то информация о нем. Что ж, многое можно узнать о нем из того, что писали в газетах, — вызывающее поведение, драки в барах, бесчисленные нарушения устава, самовольные отлучки и неподчинение руководству команды, использование нестандартных лыж, лыжных палок и мазей.

— Твой друг? — он кивнул головой в сторону конюшен, к которым какой-то человек подъехал в белой спортивной машине, марку которой Скэлли не мог разобрать с такого расстояния.

— Это Ник. Ник Айвори. — Она украдкой посмотрела на него, когда произносила имя, чтобы узнать, какое оно произведет на него впечатление.

Скэлли постарался искренне изобразить интерес.

— Из группы «Айвори Тауэр»?

— Тебе она нравится? У Ника есть записи, которые еще не тиражировались. Материал просто замечательный. Ты их послушаешь.

Скэлли ненавидел «Айвори Тауэр» — то, что они играли, музыкой назвать было нельзя, слишком уж напыщенной она была. Ему подайте «Роллинг Стоунз». Ему подайте Брюса. Эта богатая сучка Брюса не поняла бы. Она никогда не чувствовала кромешной темноты на окраине города, не пряталась в закоулках, не чувствовала себя, как загнанный зверь.

— Вон тот барьер для чего, для прыжков? — он прищурил глаза, чтобы лучше присмотреться.

Она снова улыбнулась:

— Смотри. — Рэчел села на каменную скамью, оставив место для Скэлли. Однако места было недостаточно, и если бы Скэлли решил сесть, то ему нужно было бы сесть вплотную к Рэчел. Он предпочел стоять за ней.

Конюшня открылась изнутри, развернув черную зияющую пасть, в которой ничего нельзя было рассмотреть. Заржала лошадь. Склонив голову, она бочком выходила из двери. Всадник, выводивший ее, — о черт, — был в латах голубого цвета, со щитом и копьем, флажок на котором висел отвесно, не развеваясь от ветерка невидимого океана.

Рэчел расхохоталась:

— Когда видишь такое впервые, то чувствуешь небольшой шок, не так ли?

Скэлли наблюдал, как наездник выводил коня на середину площадки, окруженной забором. Дойдя до места, он наклонился и установил приспособление, на котором в ряд висели кольца, служившие мишенью. Затем он вернулся на исходный рубеж и еще раз посмотрел на кольца. Наклонив копье, он взялся за него поудобнее и опустил забрало шлема. Легким ударом шпор он пустил лошадь в легкий галоп, кончиком копья подцепил первое кольцо и приподнял его вверх, насаживая на ручку. Это упражнение рыцарь повторил десять раз, из которых неудачной была лишь одна попытка. Он сделал знак копьем, что можно было расценить как приветствие в их сторону, и поскакал в конюшню.

Скэлли наблюдал за этим представлением, а в голове всплывали воспоминания: он поднимает трубку телефона, будучи смертельно пьяным, но еще способным отличить части этой трубки, прикладываемой к уху, и еще что-то промычать в нее.

— Господин Скэлли?

— К-к-кто там?

— Господин Скэлли, вам звонят из департамента полиции графства Суффолк, штат Нью-Йорк.

— Я не-е виновен, офицер. Не был там много лет.

— Господин Скэлли, тут с вашей подругой произошел несчастный случай.

— Кто-то там у меня есть.

— Орнелла Витти? Я не уверен, правильно ли я произношу это имя. О, р, н…

— Да, что-то вроде этого. — Скэлли мгновенно протрезвел. — Что случилось? Что, черт возьми, произошло?

— Вы с ней знакомы?

— Что с ней случилось, черт возьми?

— Она, гм, мертва, сэр… Мне очень жаль.

У Скэлли наступило тяжелое похмелье.

— Вы не имеете в виду, что она мертва. Вы ведь не это имеете в виду? Вы не это хотите сказать?

— Боюсь, что так оно и есть, господин Скэлли. Господин Скэлли, вы ее родственник? Если нет, то не могли бы подсказать, как мне их разыскать?

— Как это случилось?

— Видите ли, если вы не являетесь ее родственником…

— Как это произошло?

— Дело в том, что об этом мне следует сообщить только ближайшим родственникам.

— Мы любили друг друга. Я хочу знать, как это произошло.

— Ну, хорошо. О’кей. Так вот, ее нашли на берегу, здесь, в Сагапонаке. Парень, который накануне слегка перебрал, заснул на пляже. Проснувшись, он решил прогуляться, чтобы протрезветь, и тогда он обнаружил ее.

— Она прекрасная пловчиха. — Они как-то проводили вместе отпуск в Байе. Она заплывала так далеко в пролив, что он терял ее из виду. Когда же она возвращалась, то даже не задыхалась от усталости.

— Может быть, Тед. Однако я сказал, что она была найдена на берегу. Я не говорил, что она утонула. Даже если она и отлично плавала, то у прекрасных пловцов бывают моменты, когда они примут слишком много «лошадки», и эта доза притупляет их внимание, если ты понимаешь, о чем я говорю. Не говоря уже о нанесенной ране.

— «Лошадка»?

— Это героин.

— Не может быть.

— Может.

— Ей была нанесена рана?

— Да, после того, как она приняла «лошадку». В ее легких и грудной полости были обнаружены сгустки крови, и следователь считает, что они появились в результате принятия чрезмерной дозы наркотика. Он также полагает, что ее сразу парализовало, и она была в состоянии комы.

— Зачем тогда было наносить рану?

— Этот вопрос еще интересней. Рана чертовски огромных размеров, если это можно назвать раной. Парень, наткнувшийся на нее, увидел рану и сразу же упал в обморок рядом с убитой. Начавшийся прилив привел его в чувство. Следователь предполагает, что орудием убийства мог служить предмет, похожий на пику. На ее запястьях остались темные следы, дающие основания предполагать, что ее связывали. Странным кажется и то, что на ней не было одежды, даже купальника. Вся она была сложена в вещевой мешок, найденный там же, на пляже. В нем-то мы и нашли конверт с надписанной на нем твоей фамилией.

— Что вы имеете в виду — «похожий на пику»?

— Как копье, Тед. Как копье. В Шинекоке имеется индейская резервация, и мы собираемся съездить туда, чтобы держать совет кое с кем из воинов, хотя у них я не видел ни луков, ни стрел, не говоря уже о пиках… Тед… Господин Скэлли?… Тед?

Но Скэлли уже не слушал. Брошенная им трубка висела, покачиваясь из стороны в сторону. Сам он отправился на поиски бутылки, затем еще одной.

«Невозмутимый Д» поднял вверх палец — и «Вешалка» прекратил торг. Оставался лишь «Покатый».

Генри Аронсон подался вперед, сидя на откидном стуле таким образом, что его голова находилось между головами «Невозмутимого Д» и Шираз.

— Ты будешь ездить на этой машине или просто любоваться ею? Или будешь сидеть в ней и воображать, что едешь? Как мой внук. Он может часами сидеть в машине перед домом моей дочери, крутить баранку то вправо, то влево и урчать, изображая двигатель. Одно слово — пацан.

— «Невозмутимый Д» говорит, что это не просто машина. Это автомобиль «даузенберг», модель «Джей».

— Ну, да. А сколько миль он прошел, хотел бы я знать?

— «Невозмутимый Д» говорит, чтобы ты подождал за дверями — он хочет сосредоточиться на предложенной цене.

— Ага. А Генри Аронсон говорит, что парню, вляпавшемуся в такую же историю, что и «Невозмутимый Д», не следует выбрасывать двести кусков на колеса, которые даже не новые, а тысяча девятьсот двадцать девятого года. Краутовские колеса. Двадцать девятый был плохим годом, «Д», а Крауты, может, и делают хорошие тачки, но они все равно остаются Краутами. Ты должен это чувствовать, знаешь ли. Твои люди и мои люди — у нас много общего. Мы — как братья.

Шираз слегка похлопала ладонью по руке Аронсона:

— Это продлится недолго, Генри. Подожди за дверями.

— На Мэдисон есть кафе, — сказал Аронсон. — Я буду ждать там.