Этот день для меня ознаменовался тем, что, прибыв за несколько дней в Тарнов с Кавказа, где занимал тыловую должность, от которой отказался из желания служить в строю, я был назначен командовать 3-м батальоном. Предшественник мой капитан Миклашевский, командовавший им временно, вновь принял свою 12-ю роту. Это был замечательный во всех отношениях офицер, обладавший несомненным военным талантом. Впоследствии он сделал блестящую карьеру, в короткое время дослужившись из молодых капитанов до полковника и командира полка.

Первое время командования моего батальоном, при моем слабом знании пехотной службы, он был мне крайне полезен как опытный, знающий до тонкости пехотную службу советчик и помощник.

Несколько переходов полк сделал без выстрела и только 6 декабря у села Завадки, не доходя города Бржестока, мы были встречены артиллеристским огнем. Тем не менее, после нескольких часов артиллеристской дуэли, полк занял город Бржесток, где остался штаб полка и находившийся в резерве батальон, а мой 3-й батальон и еще два, продвинувшись вперед за город, ночью заняли позиции.

7-е число прошло в артиллеристской стрельбе, а на рассвете 8-го полк двинулся в атаку на селение Опационки. Неприятель занимал сильные позиции на склонах высот, густо поросших лесом, изрезанным обширными полянами и глубокими оврагами. Наступавшие правее моего батальона два других батальона находились все время под сильным артиллеристским огнем и потому продвигались медленно, окапываясь с трудом на совершенно открытой местности и неся большие потери. Положение моего батальона было сравнительно более легким, так как мы шли почти все время лесом, только местами пробегая полянки, благодаря чему несли незначительный урон. К 4 часам дня продвинулись далеко вперед и залегли в глубоком овраге. В это время мною было получено приказание командира полка: «Не зарываться вперед». Наш командир полка флигель-адъютант Михаил Николаевич Скалон, высоко героическая личность, все время находясь на передовых линиях, руководил боем, как дирижер оркестром, вовремя появляясь то пешком, то на коне в сопровождении своего адъютанта поручика Гора, в самых опасных местах и примером личной храбрости увлекая офицеров и солдат.

В 4 часа дня наша артиллерия развила ураганный огонь по неприятельским окопам, расположенным за лесом. 10-я и 11-я роты моего батальона, шедшие в передовой линии, достигли опушки леса, откуда до первого ряда неприятельских окопов оставалось не более двухсот шагов. Подкрепив обе роты девятою, я дал знак к общей атаке.

Грянуло «ура», и мои молодцы, с ружьями на перевес, как один человек, бросились за мною из леса на неприятеля; удар был столь стремителен, что в несколько минут мы смели австрийцев из их первых окопов. Они бежали в паническом страхе. Некоторые попытались было задержаться во втором ярусе окопов, но преследовавшие их по пятам солдаты моих рот без труда выбили их оттуда. Очистив верхние окопы, австрийцы врассыпную, как стадо баранов, гонимое волками, пустились вниз в лощину, преследуемые нашими частыми залпами. Справа от нас, откуда-то из рощи, без умолку трещал австрийский пулемет, пытавшийся, очевидно, задержать нас и прикрыть отступление своих, но разгоряченные боем солдаты совершенно не обращали на него внимания, хотя его огонь и наносил нам немалые потери. С момента занятия нами гребня возвышенности, пулемет умолк и, очевидно, страшась за свое существование, поспешно отступил.

Наше неожиданное и стремительное наступление внесло расстройство в рядах австрийцев на их левом фланге, чем воспользовались два остальных батальона нашего полка, в свою очередь стремительно ринувшихся в атаку. Объятые паникой австрийцы поспешили прежде всего убрать свои орудия, а затем отступили по всему фронту, очистив высоты. Моим батальоном в этот день было захвачено 84 пленных; убитых неприятелей было много, еще больше раненых. Когда мы утром 9 декабря спустились вниз в селение Опационки, то почти все сараи были завалены ранеными, брошенными австрийцами при своем отступлении. Большинство убитых и раненых были жертвами нашей превосходной артиллерии, буквально засыпавшей снарядами неприятельские траншеи. Мое описание дела 8-го декабря 1914 г. было бы неполным, если бы я не упомянул о двух моих доблестных офицерах: капитане Миклашевском и поручике Трипольском, проявивших в этот день беззаветное мужество.

Их дружной работе я обязан тем, что нам удалось с меньшими силами выбить сильнейшего неприятеля из хорошо укрепленных позиций и обратить его в паническое бегство.

В сравнении с достигнутым нами успехом, потеря в моем батальоне была очень невелика, всего убитыми и ранеными до 60 человек.

За это дело я был награжден Георгиевским оружием (ст. 112, п. 2 Статута).

О дальнейшей моей службе в Орловском полку я распространяться не буду; пропускаю подробности перевода моего в конный пограничный полк, совершившийся 20-го февраля 1915 г., и о том, как я участвовал в рядах этого полка в лихом набеге командира Конного корпуса графа Келлера на Буковину, в котором наша доблестная кавалерия — гусары, казаки и уланы, соперничая в храбрости и удали, совершали легендарные подвиги.

Расскажу только о деле 2-го июня, за которое я получил чин полковника.

В ночь с 7-го на 8-е июня я был послан с двумя сотнями пограничного полка в прорыв между двумя пластунскими батальонами, на смену двум сотням 10-го Донского казачьего полка.

Моя задача была, заняв густую опушку леса, расположенного перед шоссе, ведущим к селениям Ржавенцы и Баламутовка, удерживать австрийцев, если они, теснимые с левого нашего фланга пластунами, перейдут в наступление в направлении леса, с целью прорвать наше расположение.

Селение Ржавенцы лежало прямо перед моей позицией, а Баламутовка — значительно правее, укрытое складками местности. Оба селения были сильно укреплены рядом окопов и проволочных заграждений. Еще задолго до рассвета, 8-го июня наша артиллерия начала громить Ржавенцы, нанося австрийцам сильный урон. Когда же совсем рассвело, я увидел далеко внизу пластунские цепи, быстро продвигавшиеся левее крайних окопов неприятеля впереди Ржавенец. Почти одновременно из ближайших окопов густыми цепями показался неприятель, намеревавшийся, по-видимому, войдя в лес, в свою очередь взять во фланг наступавших пластунов. По всей вероятности австрийцы предполагали, что лес занят русскими, так как наступая, открыли усиленный ружейный огонь, но все их пули ложились в полгоры ниже наших окопов.

Всего австрийцев наступало не менее батальона.

Подпустив их на довольно близкое расстояние, я дал знак открыть огонь.

Пограничники стреляют метко и очень скоро австрийские цепи принуждены были отодвинуться назад. В это время почти в тылу их затрещали выстрелы обошедших их пластунов, а на шоссе показались в конном строю сотни 10-го Донского казачьего полка. Австрийцы дрогнули и, бросая свои окопы, начали группами быстро отходить по направлению к Баламутовке.

При отражении мною австрийской атаки, проявили особую энергию командир сотни Губер и младший офицер поручик Шабельский, мужественно и хладнокровно управлявшие огнем своих сотен.

Вот и все, что тебя, мой дорогой друг и товарищ, интересовало. Сознайся, ты ожидал большего и будешь сильно разочарован, но что делать: из желания доставить тебе удовольствие не мог пуститься на выдумки.

Затем до свидания. Остаюсь горячо тебя любящий друг Ф.Тютчев».

К этому письму для биографической полноты необходимо добавить следующее: покойный много писал под псевдонимом «Эфтэ»; он был сыном известного писателя Тютчева. По окончании Тверского кавалерийского училища вышел в лейб-драгунский Московский полк в 1881 г., но скоро оставил службу, увлекшись славой, которую прочили ему на литературном поприще. Он был сотрудником многих изданий, но в 1888 г. из запаса поступил вновь на военную службу, в Пограничную стражу.

Во время русско-японской войны поступил в Забайкальское казачье войско, есаулом отбыл всю кампанию частью в отряде генерала Мищенко, а некоторое время в штабе Главнокомандующего ординарцем. Он заслужил боевые награды, до ордена Святой Анны 2-й степени, Святого Владимира 4-й степени с мечами включительно, и чин войскового старшины.