Если Тридцатилетняя война была первой мировой войной скорее по содержанию, а по форме «европейской», то Семилетняя война (1756–1763) была уже и по форме мировой, глобальной (Европа, Индия, Америка), охватив огромную территорию от форта Тикандероги и Квебека в Северной Америке и Кунерсдорфа — в Европе до Плесси и Манилы — в Азии. Да и долгосрочные последствия ее носили мировой характер (революции в Америке и во Франции, изменения в политике англичан в Индии). Мировой войной были и «тридцатилетние» наполеоновские войны (1792–1815).
Из тех пяти (пяти, если не считать мировую Холодную войну, которая велась почти на каждом квадратном сантиметре земного шара) мировых войн, которые сотрясали Капиталистическую Систему в течение четырех с половиной столетий ее существования, сотрясали и стимулировали — фантастически — ее развитие (в войнах обкатывались многие формы будущего мирного развития социального, экономического, политического), Россия косвенно участвовала только в одной, самой ранней, генетической, а потому во многих отношениях нетипичной — Тридцатилетней (Смоленская война 1630–1632 гг., окончившаяся для России поражением от поляков под Смоленском). Зато в остальных четырех Россия участвовала прямо, непосредственно, а в трех последних к тому же и главный театр военных действий находился на ее территории. Как часто об этом забывают историки — и отечественные, и западные!
Многие ученые, представители различных подходов к изучению международных отношений, циклов политического и военного лидерства, циклов гегемонии в современной мир‑системе рисуют следующую — разными красками, с разными деталями, но в целом одну и ту же — картину. В борьбе за гегемонию в Капиталистической Системе морская держава (sea power) всегда побеждала континентальную державу (land power). Так, Великобритания дважды победила Францию, США — дважды победили Германию. Часто, прежде всего в работах представителей мир‑системного анализа, особо подчеркивается роль бывшего гегемона, который каждый раз, как исторически оказывалось, выступает на стороне будущего гегемона, помогая склонить чашу весов гегемонии на его сторону. Так, Голландия выступала на стороне Великобритании против Франции, а Великобритания — на стороне США в борьбе против Германии. Короче, союз морских держав побеждает континентальную державу или союз континентальных держав. Не будем сейчас цепляться к деталям и фактам (США — в той же мере морская держава, что и континентальная, а Япония, например, — морская). В данном контексте значительно важнее логика. И логика эта напоминает мне один анекдот.
Муж приходит домой и сообщает жене, что его, еще утром простого инженера, днем назначили министром и с завтрашнего дня он приступает к исполнению обязанностей. Перед сном жена говорит мужу: «Слушай, тебе фантастически везет! Ты, простой инженер, спишь с женой министра». Схема «морская держава», которая побивает континентальную и становится Новым гегемоном, напоминает мне логику «жены министра». Дело в том, что никогда никакая морская держава сама по себе не наносила поражение сухопутному, континентальному претенденту на гегемонию. Такие победы — иллюзия и вымысел. Их не было. Что, это англичане и голландцы нанесли поражение Наполеону? Что это англичане и американцы в 1914–1915 гг. так врезали Австро‑Венгрии и Германии, что первая по сути была выбита из войны и из Истории — фактически с одного удара, словно по принципу каратэ, а вторая вынуждена была стянуть все силы на Восточный фронт, оставив перманентно ситуацию на Западном фронте без перемен? Что, это американцы и англичане разгромили Гитлера? Даже ослабленные, подорванные немецкие армии — две танковые и одна обычная — хорошо показали в 1944 г. в Арденнах американцам, кто и как умеет воевать.
Сухопутного претендента на господство в Капиталистической Системе, в капиталистической мир‑экономике побеждал не союз двух морских держав, здоровой и инвалида, а всегда союз морской державы и сухопутной, континентальной. И этой сухопутной державой в мировых войнах всегда бывала Россия. Именно ее масса — людская, физическая, пространственная — и решала исход войн. Для России выбор в качестве союзника морского, а не сухопутного претендента на роль гегемона был логичен. Поскольку она не была столь плотно интегрирована в капиталистическую мир‑экономику и сама была сухопутным государством, то для нее сухопутный претендент представлял большую угрозу, чем морской, с которым она не входила в непосредственное соприкосновение.
Поразительно, но факт: в войнах за то, кто будет гегемоном в Капиталистической Системе, в ее экономике именно Россия/СССР — некапиталистическая или даже антикапиталистическая страна — становилась определяющим победу фактором, а сами войны велись на ее территории, на ее пространстве — внекапиталистическом! Выходит, у капитализма нет или не хватает своего пространства для своих мировых войн? В любом случае опять получается, что антикапиталисты страдают от «язв капитала» больше, чем сами капиталисты.
И вдруг в 1939 г. ломается почти 200‑летняя геополитическая логика, геополитическая привычка. Глупость? Ошибка Сталина, якобы поверившего Гитлеру? Конечно же, нет. Смена выбора понятна и по‑своему логична. СССР начинает руководствоваться не великодержавной евразийской геополитической логикой, а логикой мировой, социосистемной, логикой мирового противостояния двух систем. И с точки зрения этой логики — антикапиталистической, антисистемной, надо способствовать тому, чтобы Германия начала войну и ослабила Капиталистическую Систему в целом (и себя, и противников), чтобы стала слепым агентом (или ледоколом) коммунистической экспансии. Конечно же прав в главном В.Суворов, находящийся сейчас под огнем критики как западных советологов, так и ряда историков в России, прав в том, что Сталин собирался нанести удар по Германии — должен был это сделать по логике развитии Антикапиталистической (мир‑)системы.
Здесь не место обсуждать «Ледокол» В.Суворова, его концепцию, но, полагаю, критикам этого автора следовало бы ознакомиться с работой Клайна Бёртона. «Общая картина немецкой военной экономики… — пишет он, — не похожа на экономику страны, нацеленной на тотальную войну. Это скорее экономика, мобилизованная для ведения сравнительно малых и локализованных войн и впоследствии реагировавшая на военные события только после того, как они становились непреложными фактами… Для войны с Россией подготовка была более тщательной, но и она прошла почти без напряжения экономики… Вскоре после нападения выпуск некоторых важных типов снаряжения был сокращен в предвидении того, что война скоро окончится… Руководство немецкой военной экономикой было далеко не безупречным. Великобритания и Соединенные Штаты действовали гораздо быстрее…».[47]
Дж. Гэлбрейт, по работе которого я процитировал Клайна Бёртона, согласен с выводами последнего и подчеркивает, что вопреки распространенному мнению именно Великобритания была в 1940–1941 гг. натянутой военной струной, а не Германия, где даже в 1941–1944 гг. не видели необходимости и в жертвах в области гражданского потребления. В 1940 г. при экономике с общим объемом производства примерно на 30 % меньшим, чем у Германии, англичане выпускали больше самолетов, почти столько же танков и гораздо больше других бронированных машин. В 1941 г. английское военное производство далеко превосходило производство Германии почти по всем показателям.[48] Это — серьезная информация к размышлению об истоках войны в Европе, о причинах и корнях ее превращения в мировую.
Даже если бы не было никаких фактов, к «ледокольному» выводу можно было бы прийти дедуктивно, исходя из логики функционирования, логики нормального развития коммунистического порядка как системы с универсалистскими претензиями.
Два года континентальная держава СССР косвенно участвует в мировой войне на стороне другой континентальной державы — Германии. И вдруг в 1941 г. социосистемная логика исчезает. В данном случае — по результату — значения не имеет, почему это произошло, то ли Гитлер решил упредить Сталина, то ли надумал обеспечить тыл (впрочем, вне краткосрочной перспективы это одно и то же). 1941 г. был переломным в последней мировой войне: он выправил ее в соответствии с традиционной для мировой Капиталистической Системы геополитической логикой, по которой Германия и Россия, независимо от социально‑экономического строя, не могут находиться в одном лагере. Я бы сказал, 1941 г. в значительной степени изменил природу последней мировой войны, устранив из нее, по крайней мере на 1941–1943 гг., социосистемный аспект, аспект противостояния двух систем.
