Еще до одного домика продвинулись, а солнце — ниже и ниже. Люди были утомлены. Большинство сегодня затемно поднялось, да и по дамбам напрыгались вволю. Таган же как назло выторговывал у Николая Тимофеевича все новые километры, теперь — до скотоперегонного моста.

— Пока не стемнеет. Согласны, товарищи?

— Так ведь условились: до этой будки и здесь ночуем, нечего график ломать! — сердился Каратаев.

— Кто спорит, ночуем, где наметили, но сюда и спуститься недолго. Еще рывок до моста, а там поворот на сто восемьдесят градусов — и пожалуйте к будке.

Каратаев бессильно ярился, ни одна душа не поддерживала его. Тогда он, перемолвившись с хозяином будки, потребовал пятиминутной остановки. Выгрузил рыбу и добился высадки Ольги: «единственная женщина среди нас, хоть умоется, отдохнет часок. Должны же мы совесть иметь…» Затем он любезно помог «единственной женщине» сойти на берег и в чем-то проинструктировал ее.

— Если я не ошибаюсь, под флагом гуманности Акмурад высадил Оленьку помогать объездчице рыбу чистить и костер разжигать, — заметил Скобелев, когда они с Мурадовым заняли опять наблюдательные посты.

— Вполне возможно, — согласился Мурадов. — О его пристрастии к ухе мне кое-что известно. Вы тоже, наверное, отчаянно устали, Сергей Романович?

— О чем разговор. Да чур, не намекните этому чревоугоднику, а то и меня пожалеет, заставит сомов потрошить.

— Вас — побоится, он только с молодыми храбрый. Стоп!.. — скомандовал Мурадов мотористу. — Давайте к левому берегу; видите: они туда гонят.

Скинув на откос и закрепив металлические штыри на проволоке, причалили. На берегу, когда вели замеры, Таган обнаружил, что в отсутствие Ольги работается ему легче, он не испытывает внутренней скованности и взвинченности, спокойнее спорит с Николаем Тимофеевичем, точнее аргументирует. Но, конечно, минуты не проходило без мысли о ней, «единственной женщине», и постоянно требовалось усилие над собой, чтобы не запутаться в спорах и рекомендациях.

У скотоперегонного моста повернули и пошли вниз по течению уже в сумерках. Костер на выемке справа манил путников, точно очаг родного дома. Каратаев жалел, что уха готовится без него.

— От природы все женщины рассеянны, — ворчал и морщился он. — Слишком рано кинут в котел лавровый лист или, по небрежности, переперчат. Уха не студень, варить ее недолго, уж лучше б обождали.

Вместе с такой же, как она сама, молодой хозяйкой Ольга встречала их на откосе. Она держала на руках темноволосую девочку лет двух, дочь хозяев. Переодевшись, Ольга походила теперь на столичную туристку, но было темновато, и мало кто обратил внимание на ее наряд, а Каратаев еще издали осведомился о лавровом листе. Затем он шаром покатился к костру. Объездчики снимали моторы с лодок, сносили на берег топографический инструмент. Скобелев в темноте толковал о преимуществах намывной дамбы перед сухой насыпью.

Позади шли Таган с Ольгой; они замедлили шаг, потом остановились. Чем она занималась тут, о чем думала, полюбопытствовал Таган, когда все отдалились от них. Думать недосуг было, отвечала Ольга; к великому прискорбию, у нее оказалось слишком мало опыта в чистке рыбы. Разговора не получалось. Прошли еще несколько шагов, Ольга спросила, показав свободной рукой на степь и пологий откос:

— Как называется местность?

— Представьте, не знаю. — Таган пожал плечами. — У нее и нет еще названия. Вам скажут: «третий водоспуск», «девятый регулятор», «триста семнадцатый километр»… Все еще новорожденное и неокрещенное, — добавил он.

— А вы могли бы придумать название? Пусть понарошку, как в игре, только не смейтесь над моим ребячеством. Потрудитесь придумать, это будет мне подарок.

— Боюсь, недолговечный. Ну хорошо. Давайте вместе. Согласны?

— Ладно… Не сейчас. — Ольга что-то имела в виду, затевая свою игру, так, по крайней мере, решил Таган. Но они приближались к людям — он отошел в сторонку.

И этот день по напряжению не уступал предыдущему. Не позднее вчерашнего снялись со стоянки, а в работе комиссии, как выразился Скобелев, они «достигли синхронии», потому и дело продвигалось теперь скорей.

Опять пьет воду одногорбый красавец верблюд, надменно отворачиваясь от «чах-паха». И опять венчает откос фигура осла, пребывающего в глубокой задумчивости. Кажется, не пошевели его, так и простоит тысячу лет. У попутных регуляторов удят рыбу городские бухгалтеры, а приближается судно — и, по заведенному порядку, отодвигается переправа. Она такая же в точности, как на Ветлуге или Суре, и баржи-самоходки как там. Баржи везут из пустыни саксаул.

За скотоперегонным мостом комиссию догнал Назаров: именно на том отрезке канала, где к нему «подвешивались» земли района. Извинялся за опоздание, бодро вышагивал по дамбе и откосу, увязая в песке брезентовыми сапогами. Тут запланировали новое крупное хозяйство, и секретарь хлопотал о дополнительном выделе воды. Таган припомнил Назарову «местнические тенденции», но он не принимал критики всерьез, под конец вырвал все же некое обещание «подумать» и — успокоился. Начались вопросы специалистам, будто ему требовалось знать по части гидростроительства больше их самих и точно люди обязаны были снабжать его всяческими сведениями. Затеял разговор с Таганом. Оказывается, министр звонил, привет ему, Мурадову, из Ашхабада.

До сумерек удалось обследовать почти весь намеченный район. Остались лишь места удобные, где канал шел в барханной выемке, да еще намеревались взглянуть на одно крупное недостроенное сооружение — запасной гидроузел. Дела на полдня, не считая смет и докладных — их можно составить и в городе.

Как ни крути, завтра Первомай.

Комиссия заночевала в поселке при гидроузле, и только Назаров умчался в город, обещав вернуться после демонстрации. В поселковом ларьке закуплено все необходимое для пира. Козленок отыскался, его пустили под нож, а что касается рыбных блюд, то их ассортимент затмевал возможности любой городской кухни.

С утра слушали Ашхабад, Москву, но это уже без Каратаева. Вместе с парнишкой объездчиком он пешком отправился на заливы — километрах в пяти к северу, — оттуда доносилась его пальба; а затем охотники приволокли битком набитые сумы с дичью.

— Нам не страшен ваш министр! — беспечно напевал Каратаев, показывая Ольге стрепетов, чирков и лысух. Целая бригада щипала, а сам он потрошил и сортировал дичь. Надо отдать ему справедливость, Каратаев обладал истинным талантом веселого кулинара, и помощникам рядом с ним не было скучно.

Но тут же и неприятность: Скобелеву нездоровится, что-то с сердцем. Сергей Романович еще не выходил из комнаты заведующего гидроузлом, где провел ночь. Между тем с вечера было решено проводить праздник не в поселке, а отъехать по каналу на барханный плес, к саксауловой роще. Кошмы, посуду и съестное уже погрузили в лодки, когда стало известно о нездоровье Скобелева.

Николай Тимофеевич потихоньку дал указание отменить барханный вариант: «генерал» же случайно проведал об этом.

— Избави бог, никаких перемен из-за меня! Вместе со всеми еду, и кончено, — объявил он, сердясь и не желая слушать возражений.

Званые домашние обеды всегда немножко обременительны, зато какое удовольствие в таких вот степных импровизированных пирах! Ни излишней чопорности и щегольства хозяек, расставляющих посуду и извиняющихся за пирог, ни досадных опозданий гостей из главных. В степи все главные. Все гости и все хозяева. Пожалуйста, уха еще не закипела, а едоки в сборе, и аппетит у едоков отменный. Назаров сдержал обещание, успел к началу пиршества. А затем последовали новые явления, совершенно неожиданные.

Явление первое: председатель колхоза Аннадурды Мергенов. Не спрашивайте, как пронюхал он о пире в пустыне. Конечно же, не обошлось без Назарова: у него выведал все, по телефону. И — сюда, на собственной «Волге», без шофера, сам за рулем. От поселка вдоль барханного берега дорога плохая, Мергенов лодчонку сговорил; сейчас возле рощи поднялся из нее, словно дядька Черномор. Шагает, степенно поглаживает бороду, а вслед за ним волокут бочонок да два мешка прошлогодних медовых дынь, гранатов и еще невесть там чего. Таган обрадовался, вскочил, точно отца родного увидел после долгой разлуки. Каратаев повел себя иначе.