Но тут неожиданно Назаров сделал жест, обезоруживший Тагана. Он вдруг заявил о своем невмешательстве. Готовить чертежи, арыки копать — вовсе не его компетенция. Пусть там пикируются на здоровье, пусть сталкиваются лбами: ему — подведи воду к сроку, и шабаш. И насчет рутинерства — пока не ясно, кто по этой части рекорды бьет, съязвил он, прицеливаясь, как бы дать сдачи. Вероятно, в отместку за избиение, за полное разочарование в «районной фантастике», Назаров начал критиковать гидротехников, выискивать у них слабости.

— Вот ваша практика: лотки, трубки, гибкие шланги. Разве они не из той же, слегка осовремененной, песни: «Малой струей — по глубокой борозде»?

Эта музыка гремела, когда он был комсомольцем. Она выжила, а из последних новинок многое бракуется. На днях один ашхабадский академик доказывал в газете преимущество гончарной трубы перед железобетонным лотком. Как прикажете относиться к подобным открытиям? Гончарная труба, сработанная еще рабами древнего Мерва. Неплохо! И, наконец, тоже буквально на днях, по радио из Москвы передавали о редчайшем новшестве. Найден способ борьбы с потерями воды в канале и засолением почв по его берегам: сажать арбузы, дыни, песчаную акацию. И как только раньше не догадывались.

Крепко сжав губы и дымя сигаретой, Таган слушал, кивал, потом заговорил сам. В лице секретаря райкома он видит единомышленника, сказал он, хотя и не разделяет его чрезмерного скептицизма. Все полезное в хозяйстве, вплоть до упомянутых труб и посадки дынь, может применяться еще сто и триста лет. Но тут же, рядом творятся дела куда более внушительные. Лотки не диковинка, кяризы не самоцель! Важней иное: квалификация наших ученых, темпы нашего гидростроительства, уверенность и, да позволено будет употребить такое слово, отвага специалистов.

— Но к чему, к чему отвага прилагается, хотел бы я знать. И когда увидим результаты? — Не умея сдержаться, Назаров застучал ребром ладони по настольному стеклу. — Я понимаю, — смягчился он, — с таким чувством люди говорят обычно о своем, глубоко личном…

И впрямь, Таган выказал предостаточно чувства. Поддаваясь настроению собеседника, он вскочил со стула, схватил бумагу, какой-то бланк, и принялся вычерчивать профиль оазиса. Искривленное русло речки и канал, пересекший ее дельту. Попутно сыпал цифрами: количество осадков, солнечных дней, годичное испарение влаги на каракумских почвах.

— Ваша диссертация, не так ли? — подогрел опять Назаров.

— Нет, — отвечал инженер. — Диссертация — приятная штука, но дождя не вызовет, родника не откроет, а мы ведь это имеем в виду, верно? Да, на ваш вопрос — в чем для меня лично проблема…

Суть дела для него заключалась в том, чтобы со всей точностью учесть водные богатства района. Дожди, горные стоки, канал, а также подземные линзы и озера. Подобная задача ставится впервые, не только у нас в Туркмении, но и в других районах. Раньше мы полагали, что насквозь видим землю. Оказалось же совсем наоборот: о главных запасах и не подозревали. Хыдыр Ильяс[6] погромыхивал там, наверху, сыпал снежок на ледник Федченко, на хребты Гиндукуша, и, пользуясь стоками гор, Средняя Азия благоденствовала под абрикосовым деревом или подыхала на раскаленном песке, когда не хватало влаги полить то дерево.

Быстро сдернув тесьму со своей папки, Таган вынул два листа и цветную карту собственного изготовления. Показал цифры. Новейшие подсчеты запасов пресных вод в масштабах земли — на одном листе, ка другом — то же самое, только в малом секторе, непосредственно их интересовавшем.

Вот вам ледовая шапка Антарктики, вот — озера, вот картина подземных вод на глубине всего 60–80 метров. Карта содержала и многое уже разведанное по Мургабской долине. Оставались белыми пятнами глубинные запасы и не вполне учтенные расходы и потери.

Мучают нас сегодня не столько подсчеты и поиски исходных данных, сколько инерция мышления, привычки. Привыкли рыть ямы, хаузы семейного назначения, с соседями драться из-за арыков, а дождями управлять, менять климат по своему усмотрению не смеем, робость мешает, сетовал Таган. Тысячи лет обходились кяризами. Наконец, получаем возможность смело объявить, как, какими средствами избавиться от водяного голода. В международном плане сейчас идет гидрогеологическое десятилетие, о чем Назарову, разумеется, известно. Каждый призван внести посильный вклад в борьбу с водяным голодом, и каждый заинтересован в удовлетворении нужд своего района. Рассоление каспийских вод уже на очереди, и добыча подземных запасов, и «приглашение дождей». Сам Мурадов в Ашхабаде связан с группой сотрудников института водных проблем, уже три года одержим этим, но вот практика, служебные нагрузки все осложняют.

— И помогают, — серьезно вставил Назаров.

— Безусловно. И, пожалуйста, не истолкуйте превратно мои слова. Я мог бы сидеть в той же академии, перемножать там цифры… О, я отвлекся и отнял у вас время, — спохватился вдруг Таган. Но Назаров, обойдя стол, приблизился к инженеру, положил руку на его плечо.

— Душу вы мне разбередили, «рутинеру, ямокопателю» или как там еще… И, признаться, у меня даже ревность к вам появилась. Не к идеям, не к юношескому запалу, поймите и вы меня правильно. Мы тоже горели не хуже нынешней молодежи, да и ныне кое в чем не уступим ей. Другое вызывает ревность, именно ревность! — настаивал на слове Назаров. — Мы тогда, пытаясь отвоевать лучшее, учились у прадедов, у образцовых садоводов, образцовых мирабов. А вам не из прошлого, а из будущего дано черпать. Из будущего! Подумать только: подземные реки, рассоление морей! Это уже если не завоевание, то — рывок вашего поколения. Все ускоряется, и невольно думаешь, как бы не проворонить чего в воспитании молодых людей, ребятишек своих…

Он оборвал тираду так же круто, как начал. Бросив взгляд на часы, поморщился, торопливо спрятал их под рукав и неожиданно перешел к самой обыденной прозе, попросил Тагана об одном одолжении. Назарова интересовали способы использования полиэтиленовой пленки на строительстве гидроузлов. Он знает, полимерная пленка — штука весьма ценная, скажем — для прокладки между слоями земли: исключается фильтрация, предохраняется от износа мост. Но укладывать пленку не научились.

Бережно сгибая листы, Таган прятал их в папку, перевязывал папку тесьмой, а Назаров тем временем открыл сейф и достал оттуда моток пленки. Должно быть, заранее запасся, к сегодняшнему. Ловко развернул на полу эластичное прозрачно-матовое полотно, и оба склонились над ним, застыли на мгновение, точно молящиеся магометане.

Таган, присев на корточки, стал показывать, как стелют пленку, чтобы добиться большей эффективности, а Назаров ползал возле него на коленях, задавал вопросы. В таком положении и застала их секретарша, принесшая бумаги.

Еще некоторое время продолжались вопросы, затем Назаров отмыл руки от пыли и взял документы на подпись. Секретарша между тем доложила: в приемной ждет Чарыяр Баллыев.

— Просите Баллыева.

Получив разрешение, председатель колхоза вошел, поздоровался и сел в кресло.

— Ну, с чем пожаловал? — холодно поинтересовался Назаров, когда просмотрел бумаги и отдал их.

— А вот — с ним… — Чарыяр заерзал в кресле, сообразив, что у него в райкоме и дела-то, собственно, не было.

— Видите! Сев не кончен, земля пересыхает — и все равно «за компанию» катим в город. Самое время! — Назаров с укоризной посмотрел на Чарыяра, а тот щипал себе ус, не зная, куда деваться. — Показываем пример трудовой дисциплины, о которой сами распинаемся на собраниях. Сердишься? Я говорю прямо. Есть у тебя еще дело в городе?

— Есть, — глухо пробормотал Чарыяр. — Заявку на пастбище снести в райисполком.

— Шофер мог бы «снести». Телефон в исправности: поднял трубку… Зачем попусту утруждать себя? Ладно, поезжай и возвращайся скорее — в колхоз.

— А за тобой?.. — заикнулся было Чарыяр, глядя на инженера и поспешно вставая.

— Не беспокойся, доставим инженера куда ему надо. — Чарыяра просто-напросто выставляли из кабинета. — Да, а как у вас, простите, со статьей? — после ухода Баллыева, словно бы между прочим, вспомнил секретарь.