— Можно мне покататься с вами? — спросил он несколько официальным, но мягким, дружеским тоном.

Как он красиво пропустил поводья сквозь пальцы, и вообще как красиво, когда всадник составляет одно целое с конем.

— Да, конечно, — сказала она.

— Меня зовут Тэчер Вэнс, — представился он. Вот тогда-то она и обратила внимание на его глаза — совсем синие, почти кобальтовые, жизнь играла в них, точно солнечный свет на глади глубоких вод. Нос у него был довольно тонкий, губы — полные, слегка насмешливые, — словом, лицо лишь подчеркивало впечатление самоуверенного превосходства и заносчивости, возникавшее при виде его осанки. Но самое странное, что эта заносчивость была даже приятной.

Фейс едва успела назвать свое имя, как они подъехали к старой деревянной изгороди на краю луга. Он пришпорил коня и перемахнул через изгородь. Фейс последовала за ним, но куда менее уверенно. Его глаза смеялись, и Фейс не смогла не польстить победителю:

— Вы ездите так, точно выросли в седле… — услышала она свой собственный голос. А про себя подумала: «Он ездит совсем как папа…»

— Да так оно, пожалуй, и есть, — донесся до нее его ответ. И не успела она опомниться, как они уже наперебой рассказывали друг другу о своем детстве.

Она рассказала, что почти всю жизнь прожила в Вашингтоне, что родители ее умерли: мать — год тому назад, а отец — когда ей было двенадцать лет.

На лице Тэчера отразилось удивление.

— Судя по вашей фамилии — Роблес, — медленно произнес он, стараясь не исковеркать незнакомое имя, — я подумал, что вы иностранка. — И, улыбнувшись, добавил: — Сеньорита, да?

Она уже привыкла к тому, что никто с первого раза не мог правильно написать или произнести «Роблес». И иногда ей мучительно хотелось, чтобы ее фамилия была Смит, Джонс или Грин, но она всякий раз упрекала себя за это — ведь она так любила своего отца. Не у всех же американцев англосаксонские фамилии! И она с усталым видом принялась объяснять все Тэчеру.

— Мой отец, — медленно, упирая на каждое слово, начала она, — был атташе на испанской дипломатической службе. Он работал в Вашингтоне. Отсюда моя фамилия — Роблес. Фамилия же мамы — Прентис. Она из Новой Англии. Отсюда мое имя — Фейс. Понятно?

— Понятно!

— Ах да, чуть не забыла: году этак в тысяча шестьсот восемьдесят пятом одну из Прентис судили, как ведьму. Так что будьте осторожны!

— Хорошо, — с самым серьезным видом ответил он. — Но тогда и мне уж лучше предупредить вас: левая нога у меня не человечья, а заячья!

С той минуты он без всяких затруднений произносил ее фамилию.

Родом он был из Тайдуотера, штат Виргиния, где у его родителей были земли. С малых лет он рос без отца. Окончил Виргинский университет и теперь с сожалением вспоминал студенческую жизнь.

— Так не хотелось расставаться с колледжем и приниматься за работу, — рассказывал он. — Ужасно скучное занятие — зарабатывать себе на хлеб!

— Вы работаете в правительственном учреждении? — спросила она.

— Ну что вы! — презрительно фыркнул он. — Слава богу, нет! Я работаю в рекламном агентстве.

Она вспыхнула:

— А я работаю в правительственном учреждении…

Он весело рассмеялся:

— Что ж, придется сделать для вас исключение, если вы, конечно, не принадлежите к числу этих безмозглых проповедников Нового курса.

Она как раз работала у такого, но он вовсе не безмозглый, возмущенно подумала Фейс, однако промолчала. Ну к чему препираться с Тэчером Вэнсом? Ведь он такой милый, с ним так приятно разговаривать, так приятно быть вместе.

Некоторое время они ехали молча. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь молодую листву, пятнами ложились на землю, превращая ее в подобие леопардовой шкуры. Фейс почти забыла, что едет не одна… и вспомнила об этом, только когда ее лошадь прянула в сторону.

— Осторожнее! — услышала она возглас Тэчера, и рука его перехватила поводья; теперь они были так близко, что даже касались друг друга коленями. — Это она змеи испугалась, — пояснил он, после того как лошадь успокоилась. — Вы невнимательны: она того и гляди может вас сбросить.

Фейс тяжело дышала от волнения.

— Ох, спасибо, большое спасибо! — пробормотала она.

Он снова улыбнулся ей своею задушевною, располагающей улыбкой, и она вдруг поняла, что сердце у нее стучит так громко вовсе не от страха.

На этом дивный сон не кончился. Они поели пирожков в маленькой придорожной лавчонке, а потом бродили по берегу быстрого ручья, усеянному примулами. Сама не зная как, она очутилась с ним в деревенской харчевне, похожей на картинку из ее учебника, — в английской харчевне у реки Ди, где они решили пообедать. Потом, забежав на минутку домой и наспех переодевшись, они встретились в Клубе конгресса: танцевали, пили шампанское, он знакомил ее со своими элегантными, многоопытными друзьями. Он, казалось, знал здесь всех, и все знали его. По лицам его знакомых видно было, что он всеобщий любимец — и особенно женщин. И уже в тот первый вечер она подметила раздражение и неприязнь, появлявшиеся в его взгляде, когда другие мужчины уделяли ей внимание.

Теперь же его ревнивость приняла такие угрожающие размеры, что вообще не укладывалась в нормы рассудка. Он уже не мог совладать с собой. Откуда было знать Фейс, что вода, стекающая из чаши фонтана, станет горькой, что к воспоминаниям о первом поцелуе примешается привкус пепла?

Она не могла смотреть на этот фонтан. Ей было жарко, белье липло к телу. Дождь не принес прохлады, а лишь наполнил воздух испарениями. К Фейс вернулось ощущение реальности.

Где-то поблизости перекликались брачащиеся цикады. С омытых дождем листьев время от времени еще падали капли. Над площадью по-прежнему разносилась какофония звуков — поток машин еще не поредел. Матрос в белых штанах неторопливо прошел мимо и подмигнул Фейс. Она лениво подумала о том, что произошло бы, если б она ему ответила. Значит, не такой уж у нее жалкий и несчастный вид. Вслед за матросом прошла молодая парочка, нежно держась под руку. Из тени выступила проститутка, ярко нарумяненная, крикливо одетая, в широкополой летней шляпе, — но поздно: матрос уже исчез из виду.

Фейс вздохнула и, повесив голову, стала переходить через площадь. Осторожно лавируя между автомобилями, она пересекла мостовую и нырнула в аптеку. Какое наслаждение — укрыться от этой влажной духоты! Со вздохом облегчения она присела на стул возле кондиционатора. Она глубоко втягивала в себя прохладный воздух и только тут поняла, что ни разу не вздохнула свободно с тех пор, как увидела человека в замызганной панаме.

Она с любопытством осмотрелась. Нет, здесь он никак не может появиться. Слишком все тут чистое, выскобленное, свежее! И все-таки, заметив слегка замызганную белую панаму на крючке, она невольно вздрогнула.

— Стакан лимонаду! — тихо сказала она подошедшему приказчику. Поспешно выпила стакан и вышла.

Фейс свернула на Кью-стрит. У моста с бронзовыми бизонами она остановилась. Отсюда до ее дома рукой подать. Недавнего возбуждения, вызывающей дерзости, владевшей ею, когда она бродила по улицам, как не бывало. Если Тэчер дома, ей предстоит объяснение. Он, наверное, по ее лицу поймет, что она попала в беду. Страх перед ним не проходил. Теперь вопрос стоял так: хватит ли у нее духу сказать ему правду? И Фейс почувствовала, что вернулась к своей отправной точке, — круг замкнулся.

В душе у нее царил полный разлад, она положительно не знала, что делать дальше. При одной мысли о предстоящей сцене с Тэчером — вдобавок ко всем предыдущим еще и сцена по поводу розовой бумажки — ее замутило. Где-то внутри она ощутила тупую боль. Что это — желудок или спазмы в сердце?

Лимонад был такой кислый. Может быть, это от него ее мутит.

Тэчер ждал ее в гостиной: он нервно курил, потягивая из старинного бокала чистое виски. На нем был белый вечерний смокинг, черный галстук бабочкой, в петлице — коричневатый цветок. Какой он красивый — почти такой же, как в былое время.