— А в каком смысле – «паспорт»? Что ты имеешь в виду? – спросила я.

— А что, по–твоему, я могу иметь в виду? Я понятия не имела.

— Поддельный? – предположила я.

— Ладно, считай, что разговор окончен, – сказала Крис.

Она заказала к кофе коньяк. Я сидела обиженная, щеки пылали. Потом стала рыться в сумочке в поисках оставшейся стофранковой купюры.

— Ой, да брось ты, ради бога! – сказала она раздраженно. – Убери. Я угощаю.

— Ты платила за завтрак, – запротестовала я.

— Ну и что с того? – она залпом осушила рюмку с коньяком. – В общем, так: что бы ты ни решила, но дальше в таком виде ты не поедешь. – Она допила кофе и поднялась. – Жди здесь. Я быстро.

Она подошла к стойке заплатить за обед и вышла за дверь, скрывшись в темноте. Я поиграла с мыслью, что меня бросили: представляла, что слышу шум мотора, что Крис уезжает без меня. Я ждала, ковыряя ложкой в кофейной гуще. К моему лицу прилипла печальная, смущенная улыбка. Интересно, хватит ли у меня храбрости напроситься в попутчики к кому‑то из этих шоферов. Это было нечто вроде решения. В нем была определенная логика. Я могла всю оставшуюся жизнь разъезжать по Франции без цели и направления, бесконечно кружить, пользуясь гостеприимностью водителей грузовиков. Наконец Крис вернулась с большим черным свертком.

— Иди, надень, – сказала она. – Юбка с резиновым поясом, так что должна налезть. Я подожду в машине.

Держаться прямо оказалось довольно трудно. После первой теплой волны от ликера теперь было такое ощущение, что чем больше пьешь, тем трезвее становишься; но едва я встала на ноги, комната поплыла, пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Я сфокусировала взгляд на двери с надписью «Toilettes», приказала себе не отклоняться от курса и добраться до нее, ни во что не врезавшись и не привлекая к себе внимания. В туалете никого кроме меня не было. Я посмотрела в зеркало. Лицо в пятнах, помятое, пугающе бледное. Волосы дико растрепаны. Я наклонилась ближе, так что лицо и его отражение почти коснулись друг друга: понадеялась, что, если приглядеться, впечатление будет не таким удручающим, но так я не смогла увидеть всего лица целиком, только частями – огромные, воспаленные глаза, опухшее, в оспинках лицо, чернеющую ноздрю с влагой на волосках. Я отшатнулась. Я швыряла на все это пригоршнями воду, холодную воду из‑под крана, и держала глаза закрытыми, чтобы не смотреть, пока не запрусь в кабинке. Писала я целую вечность, думала, это никогда не кончится. Моя белая юбка порвалась, была в пятнах от вина и чудовищно измята. Я сняла ее и надела юбку Крис. Эластичный пояс натянулся до предела. Из пакета выпала черная футболка. Я стянула через голову свою блузку. Корзины для мусора здесь не было, так что я скатала грязную одежду в комок и затолкала в угол.

Когда я открыла дверь и вышла, перед зеркалом стояла та самая блондинка, проститутка, и поправляла прическу в ожидании, пока освободится кабинка. Я не знала, заговорить с ней или не надо. Не знала, чего она от меня ждет. Я нервно улыбнулась ее отражению и сказала:

– Pardon.

Встала рядом с ней, поставила сумочку на раковину и вынула косметичку. Она что‑то сказала хрипловатым голосом, что‑то по–французски, я не поняла.

– Pardon? – еще раз произнесла я, на этот раз извиняясь не за то, что так долго занимала кабинку, а за непонимание. Надеюсь, до нее дошла разница.

– Je suis anglaise[33], – добавила я, просто на всякий случай.

– Anglaise, uh?[34] – Она рассмеялась. Я ужасно нервничала. Припудрила отекшее, бледное лицо. Стало еще хуже. Нарумянила щеки. Мое отражение становилось все более гротескным. Девушка улыбнулась про себя. Я наблюдала за ней в зеркало, пораженная ее красотой. У нее были прекрасные зубы. Я никак не могла сопоставить эту красоту со всем остальным: с ее хриплым голосом, крикливостью, с избранным способом зарабатывать на хлеб насущный.

Глаза наши в зеркале встретились. Я поспешно отвела взгляд и достала из косметички расческу. Она протиснулась мимо меня и что‑то еще сказала, я не расслышала. Мы невольно коснулись друг друга.

Вместо того чтобы зайти в кабину и закрыть за собой дверь, она остановилась в проеме и повторила то, что говорила перед этим. Меня бросило в жар.

– Je ne comprends pas[35], – сказала я.

– Vos victements[36], – повторила она и указала на маленький позорный сверток в углу.

– Ah, oui[37], – как бы спохватилась я.

— Да.

Я хотела объяснить, что намеренно оставила там вещи, что они мне больше не понадобятся, но окончательно запуталась во всех этих местоимениях. Она глядела с легким отвращением, как будто застукала меня за каким‑то непристойным занятием, так что я оказалась в дурацком положении и не придумала ничего умнее, как сделать вид, что я просто забыла там свою одежду.

– Merci. Mademoiselle[38], – я изобразила пылкую благодарность. И протиснулась мимо нее, чтобы подобрать сверток. Щелкнул выключатель. Внезапно наступила темнота.

– Bon soir. Madame[39], – приветливо крикнула она. Хлопнула дверь. Я мгновенно сообразила, что произошло. И если бы не тяжесть в голове если бы я не наткнулась на дверь, я, наверное, побежала бы следом и остановила ее. А может, и не побежала бы. Не знаю. Мне показалось, что это не столь важно. Я нащупала выключатель и снова зажгла свет. Моя сумочка, которую я оставила лежать открытой на раковине, исчезла. Я мыла руки и тупо размышляла, что же теперь делать без гроша в кармане и без косметики.

Когда я вернулась в зал, ни девушки, ни двух ее спутников, разумеется, уже не было. На улице, на стоянке, стояла Крис, прислонясь к машине, которая из‑за неоновых огней вывески над гаражом казалась зеленой.

— Ну, ты и копаешься, – сказала она.

— У меня сумочку украли, – доложила я скучным тоном.

Она уставилась на меня во все глаза:

— Что–о?

— Эта девица – та самая, которую ты назвала проституткой, – украла мою сумочку.

— Вот наглая дрянь, – возмутилась Крис. – Я видела, как они уходили. Она мне еще «до свидания» сказала.

— Да ладно. У меня там и не было ничего, – сказала я. – Сотня франков. Читательский билет. Кое–какая косметика.

— И кредитные карточки.

Она захлопнула дверцу и завела машину.

— Влезай, – сказала она. Из‑под колес полетел гравий.

— Ты в состоянии вести машину? – спросила я.

— А что ж, нет, что ли? – Она включила фары. Деревья впереди с любопытством склонялись над

дорогой. Стало свежо. Бледные ночные бабочки летели на свет и разбивались о ветровое стекло. Мне вдруг стало нестерпимо грустно. Я опустила стекло со своей стороны и швырнула узел с несвежей одеждой в придорожные кусты.

— Вообще‑то, – сказала Крис, – меня немного мутит. – Она сидела неестественно прямо, вцепившись в руль и напряженно вглядываясь в дорогу, как будто ничего перед собой не видела. – Чертовы деревья.

Следить в темноте одновременно за картой и дорожными знаками оказалось трудно. Я то и дело теряла дорогу.

— Налево или направо? – спросила Крис.

— Не знаю, – сказала я. – Или туда, или сюда.

Она рассмеялась. Тони это никогда не смешило.

Мы свернули налево, и дорога быстро превратилась в тропу, изрытую колеями, а потом и вовсе затерялась в поле. Развернуться не было ни малейшей возможности. Крис попробовала дать задний ход, но ничего путного из этого не вышло.

— Вот черт, – сказала она.

Она ехала по тропе слишком быстро. Машина подпрыгивала на кочках и рытвинах. Я со всех сил уперлась руками в приборную доску.

— Ты слишком быстро едешь, – сказала я ей.