— А почему в банке?

Он пожал плечами.

— Ну, я же не знал наверняка. Приехал в Фижак, зашел в банк разменять дорожные чеки и заодно спросил кассира, не знаком ли он с семьей Масбу.

— Да, это наш банк, – сказала я.

Он посмотрел на меня с хорошо знакомым мне раздражением. Он всегда раздражался, когда я настаивала на своем видении мира, если мой взгляд отличался от его.

— Что ты еще спрашивал?

— Только о семье. И все. Днем я хотел увидеться с мадмуазель Масбу, но кассир сказал, что из‑за праздника там никого не будет. А потом я услышал, что умер ее дядя, и решил подождать до конца похорон.

— И вот ты здесь.

Он, кажется, немного смутился.

— Вообще‑то, женщина у ворот не пропускала меня, пока я не купил билет, ну, думаю, после экскурсии спрошу экскурсовода, погляжу, удобно ли будет побеседовать с мадмуазель Масбу.

— Ты говоришь с ней, – сказала я. Лицо его стало пунцовым.

— Прекрати. Прекрати!

— Возвращайся в Англию, Тони. От отчаянно затряс головой.

— Не могу. Теперь, когда я знаю, где ты, не могу. Я усадила его на стул.

— Ты ничего не знаешь, – сказала я, садясь рядом с ним за столик. – И, кроме того, человек, которого ты ищешь, погиб в автокатастрофе.

Он меня не слушал. Не хотел слышать. Жаль, потому что я говорила ему правду. В кои‑то веки, впервые в жизни, я говорила ему настоящую правду о себе. Он заслонил лицо. Я подумала: может, он плачет. Подождала. Положила руку ему на плечо.

— Езжай домой, – сказала я.

Мы столько просидели в банкетном зале, что экскурсия успела закончиться. Франсуаза вернулась посмотреть, что стряслось.

— Прости, – сказала я Тони. – Из‑за меня ты пропустил рассказ. Это Тони, – объяснила я Франсуазе. – Мы встречались в Англии. У нас были общие знакомые.

У него был такой вид, будто его ударили. Мне было жаль его, но я ничего не могла поделать. Франсуаза протянула ему руку. Он машинально пожал ее. Я подумала: как жаль, что он не может забрать с собой Франсуазу. Они так подходят друг другу. Он хороший человек.

Она смотрела на него с неуверенностью.

— Хотите присоединиться к следующей экскурсии? – спросила она.

— Нет, – твердо ответила я за него. – Не думаю. Ты же не хочешь. Тони?

Я поцеловала его в щеку. У него был незнакомый запах. Кожа его была холодной, наверное, от волнения.

— До свидания, – сказала я. – Лучше не возвращайся. Здесь ничего для тебя нет. Ничего хорошего.

Он послушно вышел. Когда он скрылся из виду, я рухнула на деревянный сундук и стала ждать, когда меня перестанет трясти. Больше всего меня тронуло и в то же время огорчило его упорство, его решимость во что бы то ни стало меня разыскать. Он пробивался через дебри бюрократии и равнодушия. Разве это могло не тронуть? Но что делать. Я ничем не могла облегчить его страдания. Его боль уже не была моей болью. Он взрослый мужчина. Должен сам справиться. У меня другие обязательства. Он должен найти иной способ почувствовать себя цельным человеком, а не вести себя так, будто от него отрезали кусок.

Я сидела у входа, когда подошла Франсуаза со следующей экскурсией.

Она тронула меня за плечо.

— С тобой все в порядке? – шепнула она.

— Да.

— Твой друг был ужасно расстроен, – она старалась, чтобы в голосе не прозвучало любопытство.

— Я знаю.

— Он еще придет?

— Нет, не думаю.

Я имела в виду, что, если и придет, это ничего не изменит.

Я совершенно забыла про Мэла. Зашла в кухню, чтобы попить, и взяла стакан в сад. Он сидел в шезлонге, закинув руки за голову.

— Это частная территория, – холодно сказала я.

— Правда? – Он открыл глаза и ухмыльнулся. – Ну и отлично, потому что это частный визит. Мы так и не закончили нашу беседу, вот я и подумал, что ты не станешь возражать, если я подожду тебя в саду – как друг, как бывший друг. – Он кивнул на стакан апельсинового сока. – Вкусно, наверное, – сказал он. Я проигнорировала намек.

— Лучше иди в мой кабинет, – сказала я. Он хмыкнул.

— Твой кабинет, – передразнил он, плетясь за мной по коридору. – Вот где ты совершаешь тайные сделки, да?

Я вела его длинными коридорами и наконец, открыла дверь кабинета.

— Садись, – бросила я.

Он сел, вытянув ноги и не вынимая рук из карманов.

— Мне придется тебя обыскать, – сказала я.

Он расхохотался.

— Вообще‑то я тут набросал списочек вещей, которые запросто могли бы бесследно пропасть. Хочешь взглянуть?

— Только тронь что‑нибудь, и полиция схватит тебя быстрее, чем ты сосчитаешь до одного.

Он прищурился, скрывая удивление.

— Погоди‑ка минутку, – сказал он. – По–моему, ты не в том положении, чтобы мне угрожать. По–моему, это у меня на руках все козыри, значит, мне и условия ставить. Потому что если ты не в настроении поделиться своим грандиозным наследством с партнером по бизнесу, то я расскажу этой милой семейке, которую ты обманным путем лишила прекрасного поместья, что ты – стареющая домохозяйка из Сток–он–Трент.

— Ну и пожалуйста, – сказала я. – Только, увы, тебе от этого никакой пользы не будет, потому что они и так знают.

Последовала пауза. Я наблюдала, как менялось его лицо.

— Боже правый, да ты просто талант, – наконец произнес он. – Поразительный талант, мать твою. Я на минуту даже поверил.

— Советую верить и дальше, – сказала я. – ибо это чистая правда. А скоро и полиция узнает. Я собираюсь им все рассказать. И о ваших с Крис делишках, и откуда эти деньги.

Я наблюдала за его реакцией. Лицо ничего не отражало: злобная, жесткая маска. Меня огорчало что Крис, наверное, даже не предполагала, как легко и безболезненно можно было от него избавиться. Но может, она его любила; или их связывали противоречивые, болезненно переплетенные нити – наподобие тех, что опутывали меня и Тони.

— На твоем месте я бы ретировалась, – сказала я. – Гнала бы машину день и ночь. Чтобы оказаться как можно дальше отсюда.

Я ждала, какой будет реакция. Вряд ли он применил бы силу, но я все еще считала, что он умнее меня. Я думала, он найдет достойный ответ, думала, у него припрятан в рукаве последний козырь. Но у него ничего не было.

— Ты блефуешь, – устало проговорил он. – Лгунья ты.

Я сидела, сложив руки на коленях, и ждала.

— Господи, – сказал он, – да ты лучше всех. Несомненно. Мы бы с тобой горы своротили, ты и я. Прославились бы на весь свет.

Я улыбалась и продолжала ждать.

— Ты ведь лжешь, да? – сказал он уже гораздо менее уверенно.

Я открыла ящик стола.

— Что ты делаешь? – нервно спросил он. Я достала конверт. Протянула ему.

— Что это?

— Семьдесят тысяч семьсот сорок пять франков, – ответила я. – Все, что оставалось у Крис. Я закрыла счет сегодня утром. Возьми их. Пусть это будет компенсация.

Он робко взял конверт и открыл.

— Ой, ради бога, – сказала я, – не стоит пересчитывать. Просто бери их и катись отсюда.

Он с сомнением смотрел на деньги.

— Ты блефуешь насчет полиции, да?

— Нет.

— То есть ты все обдумала как следует и решила со всем этим покончить? – Он поверить не мог. Качал головой. – Да какого черта? Я думал, ты умнее.

— Я не со всем покончу. Я перестану быть Крис.

— Так это одно и то же.

— Боюсь, что так, – сказала я.

Он был очень напуган, но успешно скрывал это. Смотрел, как будто вдруг потерял ко мне всякий интерес, словно я уже не достойна его внимания.

— Ну что ж, – сказал он, сгребая банкноты. – С чем тебя и поздравляю. Это немного не то, на что я надеялся, но, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, это лучше, чем ничего. Увидимся как‑нибудь.

Остаток дня я приводила в порядок дела. В половине седьмого, когда коз пригнали с пастбища, птице задали корм, овец напоили и рабочие сыроварни засобирались по домам, я неспешно вернулась в замок, отыскала номер, который оставил мне Пейроль, и позвонила. Потом пошла на кухню. В воздухе стоял густой аромат чеснока. За окном ребятишки резвились в лучах заходящего солнца. Селеста лежала в шезлонге, курила. Tante Матильда резала на салат помидоры. Франсуаза мыла фасоль в дуршлаге под краном. Это моя семья, подумала я. Открыла рот, чтобы заговорить, и не смогла. Не доверяла своему голосу.