Он поднялся по лестнице вместе с ними, чтобы показать дорогу.

— Она не вполне здорова, – говорил он. – Не вздумайте ее расстраивать.

Они отвечали вежливо, но с прохладцей. Я представила картину: он вертится у них вокруг ног, как разъяренный терьер, норовя цапнуть за лодыжку. Они закрыли дверь перед его носом.

Это снова был Пейроль и его миниатюрный дружок.

Tante Матильда продолжала тихо вышивать. Они с Пейролем обменялись несколькими быстрыми фразами по–французски. Ее племянницу мучают боли, сказала она, и если они не возражают, она хотела бы остаться в комнате на тот случай, если мне понадобится ее помощь. Пейроль согласился. И извинился за то, что вынужден нас побеспокоить.

— Садитесь, месье, – tante Матильда указала на пару жестких стульев у окна, но они отклонили предложение. Они не отнимут у нас много времени, сказали они, им нужно только вернуть мне паспорт.

— Спасибо, – сказала я, забирая паспорт. И бросила быстрый взгляд на tante Матильду, пытаясь понять, уловила ли она важность происходящего. Ведь я собиралась ехать в Англию без паспорта. Она уловила.

— Вы очень вовремя, месье, – заметила она, считая стежки на вышивании. – Моя племянница собралась завтра уезжать.

— Меня ждет работа, – сказала я. оправдываясь; можно подумать, это требовало объяснений.

— Не могли бы вы вот здесь расписаться… – Пейроль протянул мне листок бумаги, похожий на какой‑то рецепт. Я не стала его читать. Притворилась, что читаю, а сама лихорадочно соображала: какова же настоящая цель их визита. Было что‑то не то в том, как они стояли, как смотрели на меня, мне это очень не нравилось. Может, возврат паспорта – всего лишь уловка, чтобы выманить у меня подпись. Или они хотели вынудить меня бежать, чтобы потом проследить за мной. В любом случае я ничего не могла поделать. Я расписалась. Я рассчитывала, что к тому времени, как они сравнят мою подпись с образцом, явно полученным из Англии, и решат, что между ними нет ни малейшего сходства, я буду в Марселе и дядя Ксавье уже узнает правду. Если они протянут с этим еще двадцать четыре часа, мне будет уже неважно, к какому заключению они придут.

— Спасибо, мадмуазель, – сказал Пейроль. Он даже не взглянул на подписанный листок. Он был слишком умен для этого. Сложил его и сунул в карман. – Да, и еще одно, – небрежно добавил он. – Вы часто навещаете своих родственников во Франции?

— Нет, – ответила я.

— Когда вы были здесь в последний раз? Не было смысла врать.

— Много лет назад. Мне тогда было восемь. Я заметила мимолетное, почти неуловимое выражения удовлетворения в лице коротышки.

— Восемь лет, – произнес Пейроль. И обернулся к tante Матильде. – Это очень давно. Ваша племянница, должно быть, сильно изменилась с тех пор.

Tante Матильда подняла глаза от вышивания и улыбнулась.

— До неузнаваемости, – сказала она.

Я ждала следующего вопроса. И старалась не выдать волнения.

— Впрочем, – добавила tante Матильда, – были редкие визиты и с нашей стороны. – Пейроль заинтересовался. – Мой брат Гастон – боюсь, вы как раз с ним разминулись, он вчера уехал, – мой брат Гастон довольно регулярно навещал Мари–Кристин. В Лондоне.

Пейроль и коротышка обменялись взглядами.

— А давно вы видели месье Масбу? – спросил меня Пейроль.

— Капитана Масбу, – поправила tante Матильда.

— Вы имеете в виду, в Англии? – спросила я. – Примерно год назад.

Tante Матильда ловко продела иглу сквозь туго натянутую ткань.

— Они вместе обедали. Забавно, на днях они как раз об этом вспоминали.

— И эти встречи были регулярными? – спросил Пейроль.

— Да, пока мой дядя работал водителем грузовика, – ответила я.

Последовала пауза. Коротышка смотрел под ноги. Пейроль пробежал по губам языком.

— Мадмуазель, – внезапно сказал он, – вы знаете человека по имени Мэлколм Хейвард?

Я как следует, подумала, прежде чем ответить. Видимо, он имел в виду Мэла. Петля быстро затягивалась. Кажется, у них было всего две версии. Или я Крис Масбу, и тогда меня следует арестовать за темные делишки, которые проворачивали Крис с Малом, – или я Маргарет Дэвисон, и в этом случае они меня арестуют за мошенничество: подделка подписи Крис в целях получить ее деньги. Что еще хуже, они свяжутся с Тони. Единственное, что было мне на руку, – это что они пока колебались, по какому пути пойти. Я видела, что они приехали с подозрением, что я не Крис, но эта версия с грохотом провалилась благодаря уверениям tante Матильды. Но мне‑то было без разницы: в любом случае меня арестуют за то, что я выдаю себя за другого человека.

— Да, – сказала я. – Да, я его знаю.

— Спасибо, мадмуазель, – сказал Пейроль. Потом обернулся к tante Матильде и спросил по–французски, нельзя ли с ней переговорить наедине.

Я поднялась, чтобы выйти, но tante Матильда жестом велела мне остаться.

— Давайте я провожу вас до дверей, – сказала она. – А поговорить мы можем по дороге.

Они были очень вежливы. Пожелали мне спокойной ночи. Выразили надежду, что я скоро поправлюсь. Сказали, что свяжутся со мной. Пейроль записал для меня свой телефон «на случай, если я что‑нибудь вспомню и захочу ему рассказать».

Когда они ушли, я принялась мерить шагами комнату, прокручивая в голове весь разговор. Чем больше я думала, тем больше осознавала, насколько тонко tante Матильда отмела подозрения, что я не ее племянница. Но сбило меня с толку другое: как быстро она поняла, что я не ее племянница! Осознав это, я мужественно села в ее кресло. Взяла в руки ее вышивание. Поглядела на стопки брошюр, накладных и счетов. Ящик, в котором она копалась, остался незапертым. В приступе любопытства я открыла его. Там было полно всяких скрепок для бумаги, конвертов и наклеек с адресами. В углу какие‑то пакеты из фольги с таблетками от расстройства желудка. Я закрыла этот ящик и потянула за ручку второй сверху, до отказа забитый пачками старых писем, перевязанных резинкой, с марками разных городов. На глаза мне попалась английская марка. На верхнем конверте довольно худосочной стопки – не более дюжины писем: – было написано карандашом «Мари–Кристин». Уже не контролируя себя, я сняла резинку и открыла верхний конверт. Внутри был единственный листок, сложенный пополам. Почерк был крупный, по–детски кособокий. По–французски, на школьном уровне языка, Крис благодарила tante Матильду за шарфик, полученный в день рождения. Я быстро сунула записку обратно в конверт и открыла другой.

«Ma chwre Tante»[87]. – прочитала я. Почерк был уже взрослый. Она извинялась за невозможность принять приглашение и приехать этим летом в Фижак из‑за «загруженности работой» и т. д. и т. п. Написано было четыре года назад.

Я быстро проглядела остальные конверты, думала, может, найду более позднее письмо. В середине связки отдельно лежала фотография, прикрепленная скрепкой к газетной вырезке. Фотография Гастона и Крис. Они стояли на какой‑то площади, вроде Трафальгарской, на заднем плане было полно народу и голубей. На обороте было написано: «Avec Oncle Gaston – le cirque touristique[88], 1990». Я снова перевернула ее. И была поражена, насколько Ксавье похож на Гастона. Но важно другое. Главное – Крис. Невысокая, худощавая, тонкокостная, она смотрела на меня, улыбаясь широкой улыбкой Масбу. Ее запросто можно было принять за Селесту. Запросто. Да они почти двойняшки! Но перепутать ее со мной было невозможно.

Я поняла, что жестоко обманулась. Tante Матильда с самого начала знала, что я не Мари–Кристин. Доказательством служил этот снимок. И еще более странным было то, с каким спокойствием она уверяла полицейских в обратном. Как зачарованная, я озадаченно смотрела на фотографию. Потом отцепила ее от статьи из газеты. И увидела свое старое фото с паспорта, расплывчатое, плохо отпечатанное. Под ним по–французски было несколько кратких строк о Маргарет Дэвисон. «une femme Anglaise qui est disparue», «ргй–sumiîe morte»[89] и т. д. Я торопливо скрепила фото и вырезку, надела на письма резинку и сунула их в ящик.