— Никому из живущих, а может, и ушедших из этого мира, — ответствовала Мышка, — не дано разгадать пути этой силы. В этом я сама убедилась: моя собственная, — сказала она, положив руку на кристалл, — отнимает у меня сейчас, когда мы удалились от Эсткарпа, гораздо больше времени и усилий.
«Не будь так уверена, юная колдунья», — Это был мысленный посыл Тилы. — «Ты говоришь о силах внутри земли — да, некоторые идут от Света. Разве ты и тебе подобные не говорите: Свет притягивает свет?»
— Равно как Тьма притягивает тьму, — заметил Керис — Однако вот что я узнал, ведя разведку в Эскоре. Серые и расти не любят холода высокогорий и не слишком рады оказаться под сенью лесов. А перед нами те и другие.
— Это так, — вмешался Криспин. — А разве у нас есть выбор?
Госпожа Элири переменила положение. Она осматривала мотки тетивы, пробовала каждый и клала на колено.
— Нет. Только на юг. А разве вы забыли о сегодняшней находке Себра?
Кеплианцы пользовались полной свободой, но один из них всегда оказывался впереди отряда, когда они утром отправлялись в путь. Порой эти холёные прекрасные животные исчезали на полдня, а то и дольше, что, казалось, никогда не беспокоило ни госпожу Элири, ни господина Ромара.
«Да, — Мысленный глас нового кеплианца прозвучал менее жёстко, чем голос кобылицы, но вполне уверенно. — Там есть каньон. Поток на дне его не глубок — там полно корма и путь ведёт наверх».
— С рассветом мы отправим туда наших пернатых братьев, — Криспин погладил по голове сокола. — Они видят лучше нас всех.
Так и решили. Керис снова отстоял свою вахту и, освободившись, развернул скатку. Они разбили лагерь на прогалине, защищённой с одной стороны невысокой скалой. Жар костра, в который он подкинул сушняка перед тем как улечься, отражался от поверхности камня, а чуть в стороне царили холод и сырость.
Казалось, он только заснул, как уже очутился в совершенно ином месте!
Он припал животом к земле, пытаясь слиться с ней, стать неразличимым. Сердце бешено колотится, во рту пересохло. Никому не удаётся прожить, не познав страха, но то, что Керис испытывает сейчас, — всеобъемлющий ужас. Тем не менее что-то не позволяет ему до конца поддаться наваждению, позволяет удержаться на грани разума.
Перед ним открытое пространство, посреди которого высится грубый монолит, изъеденный временем настолько, что трудно определить его истинную природу. Но он испускает свет, который становится все мощнее, расширяется. Свет этот синий.
Ужас, не позволяющий шевельнуться, придавил его, как лапа гигантского зверя. Он в состоянии лишь беспомощно наблюдать за происходящим вокруг.
Перед побитой временем статуей стоит женщина. У неё тот же властный вид, какой ему неоднократно приходилось наблюдать у своей матери или у колдуний. На ней грубая охотничья одежда; у ног какой-то тюк, который она будто бы сбросила перед битвой Однако, хотя она и при оружии, она не обнажила клинок, а держит в руке, как колдунья Мышка, нечто излучающее сияние.
Но это не единственная возникшая перед ним фигура. Керису видны руки, принадлежащие более хрупкому существу, не видному за тюком.
Но совсем необычным выглядит её второй спутник. Великан, превышающий ростом любого когда-либо виденного им человека, обросший курчавой шерстью. Но он стоит на задних ногах, вокруг пояса у него ремень, к которому подвешены какие-то штучки.
— Властью Девы, властью Женщины, страшной властью Колдуньи… — слова ударяли в мозг, и ему показалось, что давящая на него сила слегка уменьшилась. — Властью земли, из которой мы исходим и в которую возвращаемся в предначертанное время, властью неба, где проходит знак нашей Госпожи, воздухом, который вдыхаем, огнём, что служит нам, этой самой землёй — покажи нам, какова ты на самом деле, тень теней, Тьма, исходящая из Тьмы!
Волосатый великан отстёгивает от пояса стержень и держит его так, как воин держит привычное оружие.
— Объявись! — слова её звучат вызовом.
То, что не давало Керису шевельнуться, отпустило его. Он видит некое движение вдоль края голубого сияния. Он не хочет в этот миг ничего — только бы уронить голову и не видеть — этого!
Как человеку найти слова, чтобы описать это? К его горлу подкатило, и он судорожно сглотнул.
— Лицезрей же гнев её — ибо ты нечист, не от Света. Смотри же на неё. Сардокс!
Дымчатые кольца заколебались. Он уловил все ещё исходящую от них угрозу.
Придёт час расплаты, земная нечисть. Никакого голоса — мысли. Вот что Сардокс налагает на тебя и на тех, кого ты думаешь, что прикрываешь — ибо есть законы, общие для Света и Тьмы. Ты бросила мне вызов, выставив себя поборницей своей жалкой Госпожи. Посему отныне ты будешь перемещаться только по МОЕЙ воле, с тем, чтоб мы снова встретились!
Женщина расхохоталась.
— Смелые слова, Сардокс. Ты уже три дня пытаешься разорвать мою связь с Госпожой, но даже этого тебе не сделать, ибо земля не поддаётся тебе. Только моя Госпожа может назвать меня своей защитницей — а я всего лишь нижайшая из Её прислужниц. И всё же в эту ночь ты не взял ни меня, ни тех, что со мною. Ступай же к своему господину и ответь перед ним за своё поражение!
— Керис! Керис!
Тело его пронеслось через безмирное пространство — не существовало ничего, за что бы он мог уцепиться — скорее он был игрушкой вихрей, которых его мир не ведал.
— Керис!
Он ни челюстей разжать не мог, ни двинуть языком, ни собраться с мыслями, чтобы ответить.
Сначала это ощущалось как острая боль, потом страх исчез, он вырвался из вихревого пространства. Воин почувствовал, что тяжело дышит, на него навалилась усталость, которую испытываешь, взбежав на высокий холм. Он открыл глаза и сперва увидел успокоительный луч света и встревоженное личико Мышки над собой. Он уже не кутался в дорожный плащ — голова его покоилась на коленях госпожи Элири, а она утирала его лицо влажной салфеткой, замечательно пахнущей травами. Юноша на какой-то миг даже подумал, что снова очутился в Зелёном Доле.
Свет занимающегося утра падал на озабоченные лица людей, которые выглядели такими настоящими.
— Я… — голос его зазвучал хрипло, как у лягушки. — Наверно, это просто дурной сон!
Мышка задумчиво покачала головой.
— Это послание, истинное послание. Хотя почему оно пришло через тебя?.. — на лице её была тень удивления.
На миг его кольнула былая боль. «И правда, я лишён дара — я ведь полукровка».
— Мы то, во что нас превращают Великие, — возразила она. — Но расскажи нам о послании — оно для нас, и мы должны все знать.
Тут Керис пустился в описание видения — сна — послания, чего бы там ни было. Он не затруднялся в передаче даже мельчайших подробностей.
Когда он стал описывать женщину, которую увидел готовой к бою с тем, что таилось во Тьме, Мышка кивнула.
— Так, — сказала она, и кристалл на миг вспыхнул ярче, — теперь зашевелились Древние. Гуннора. — Она склонила голову, как бы стараясь почтить кого-то великого из своего сообщества. — Сила её порождена самим сущим миром: когда мы вызвали перемещение гор, мы с Ней имели дело. Наши дороги вели к одной цели, но мы действовали сами по себе. Повтори слова, которые произносил Её Голос.
Керис обнаружил, что может восстановить их в памяти, будто читает по писаному.
«Сардокс!» — мысленное восклицание Ясты ворвалось в конец рассказа. Все обернулись к рентианцу.
Яста вскинул рогатую голову.
— Каждое племя, — молвил он, — имеет свои воспоминания. Мы помним Сардокса, потому что именно он постарался изо всех сил вытащить на поверхность Сарнских Всадников и ещё хуже того. Полагали, что с ним покончено в Великой битве. А теперь, оказывается, он смотрит на юг.
Керис заметил, как все вокруг зашевелились. Какую бы уверенность и искушённость они ни ощущали, никто из его современников не мог себе вообразить, как он сможет предстать пред гневные очи тех, что пришли до древнего Пробуждения мира.