Куда могла уйти Одга? Кругом не было ничего, кроме бесконечных льдов и стужи да маячивших впереди угрюмых скалистых гор. Неужели она пошла на какой-то зов?

Зная, как умеют пользоваться этим средством люди её племени, Трусла ещё с утра заподозрила такую возможность. Она поделилась догадкой с Инквитой, и та согласилась с ней, разрушив последнюю надежду, которая ещё теплилась у Труслы. Разум подсказывал им, что лучше бы вернуться, но Канкиль принималась пищать и прищёлкивать языком, и шаманка продолжала идти за нею. Оборачиваясь назад, Трусла с каждым разом все больше сомневалась, что сумеет отыскать лестницу, которая привела их в эту унылую пустыню.

И тут они пришли к концу своего пути. Канкиль уселась на краю обрыва перед бездонной пропастью, которая вела, наверное, в самую глубь земли. Перед ней обрывалась тропа.

Трусла заглянула и с трепетом отвернулась. Она так ясно представила себе, что тут должно было случиться. Дойдя до обрыва, Одга, следуя неумолимому зову, сделала следующий шаг и очутилась за краем пропасти; теперь она, наверное, лежит на дне ледяной трещины, и никто больше никогда её не увидит.

Инквита ходила взад и вперёд по краю обрыва. Почему-то она ни разу не заглянула в глубину, а все посматривала на другую сторону. Трусла была уверена, что здесь нигде не заметно никаких следов моста, который мог провалиться до их прихода.

— Она упала и теперь мертва, — промолвила наконец Трусла. Стоя на пронизывающем ветру, который так и хлестал её со всех сторон, она чувствовала, что и сама недолго выдержит, замёрзнет и превратится в глыбу льда, как те страшилища, которых они встретили на пути.

— Нет, — упрямо возразила Инквита. — Я чую живой дух. Смотри — малютка не ошибается! Но твоя правда, что отсюда нет дальше пути.

— Здесь мы замёрзнем и заледенеем, — ответила Трусла. — Что, по-твоему, знает твоя Канкиль? Что тут можно знать? Может быть, у Одги вдруг выросли крылья и она улетела к тем горам?

Инквит посмотрела на неё сверлящим взглядом:

— Крылья бывают разные. Не знаю, как водится у вас в Торовых болотах, а я далеко летаю во сне.

Трусла топнула ножкой, лёд зазвенел и посыпались осколки:

— Не вздумаешь ведь ты здесь спать, чтобы увидеть сон! По-моему, тогда тебя не спасёт уже никакая Сила.

— Совершенно верно! Но в сновидения я всё-таки погружусь. Сейчас пора возвращаться, потому что нас уже ищут, а в стране не так много народа, чтобы разбредаться в разные стороны. Вот только не знаю… — начала шаманка и задумалась, устремив взгляд в даль по ту сторону пропасти. — Потолковать бы сейчас с колдуньей! Мы с ней отличаемся по талантам, но вместе… Да уж ладно! Пойдём отсюда, девушка, пока ты ещё не превратилась у меня в сосульку.

Тут они повернулись спиной к пропасти и пустились в обратный путь, Канкиль, как и прежде, скакала впереди, словно понимая, что должна выполнять обязанности проводника.

Вдруг Трусла увидела впереди двоих людей, идущих им навстречу, и один из них был Симонд! В это время она уже перестала ощущать холод и брела, спотыкаясь и волоча ноги. Но в этот миг она побежала, обогнала Канкиль, думая только, чтобы случайно не наступить на неё. И вот уже Трусла уткнулась в грудь Симонда. Он сильно встряхнул её, и девушке показалось, что у неё сейчас слетит с плеч голова, а потом крепко обнял — и кровь быстрее побежала по жилам.

Одга витала в мире, который то появлялся, то исчезал у неё из глаз, и она плавно парила в нём, попадая в разные места. Вокруг себя она смутно различала стены, в чьих тёмных глубинах порой возникали неясные тени. Однако она не ощущала холода. Могучее притяжение, которое влекло её сюда, не ослабевало ни на миг, и ничто не имело значения, кроме одного — проделать начатый путь до конца.

Всё, что прежде составляло её жизнь, померкло и потеряло значение. Она не могла даже вспомнить лица своих товарищей-моряков или спутников последнего путешествия, хотя временами, взглянув на ледяную стену, ей на миг начинало казаться, что сейчас она должна увидеть там знакомые образы.

И только одно ощущение она не потеряла за время этого странного путешествия — страстное желание увидеть, что ждёт её в самом конце. Она спотыкалась, падала и снова поднималась, чтобы идти вперёд и вперёд.

Потом у неё появилось ощущение, что она тут не одна, кто-то, кого она не могла видеть, всё время был рядом. Раза два на неё нападал страх, но он тут же пропадал, словно что-то стирало его, как мягкий платок утирает пот с разгорячённого лица.

Она была голодна, хотелось пить, временами она машинально отламывала кусочек льда и сосала его на ходу. Сила, которая притянула её сюда, не ослабевала и не давала ей остановиться. Отправляясь в путь, Одга не захватила с собой никаких припасов, только копьё, которое служило ей посохом и опорой, да нож, который висел у неё на поясе.

Она уже не знала, как долго бредёт по дну ледяной трещины при неизменном сумеречном свете, который окружал её кольцом и двигался вместе с ней, как бы нарочно, чтобы она могла различать дорогу, по которой шла.

Потом трещина стала сужаться, так что она начала задевать за стены плечами, а дорога все круче забирала вверх. Наконец Одга взяла нож и, втыкая его в лёд, подтягивалась, держась за рукоятку. Спустя некоторое время идти стало опять просторнее.

Она смутно сознавала, что останавливаться там, куда она забрела после стольких трудов, означает верную смерть от холода, но ей уже не хотелось никуда идти, пускай дурман окончательно окутает её мозг, тогда она забудет всё, что оставила позади, и не нужно будет думать о том, что ждёт её в конце пути.

Однако неумолимая сила не дала ей остановиться. Опираясь на копьё, как на посох, она с трудом поднялась на колени, затем встала на ноги. Встав, она огляделась по сторонам.

Вокруг простиралась ледяная равнина, но впереди, недалеко от того места, где она стояла, из ледяного потока вздымались острые вершины скал. Взглянув туда сквозь прищуренные ресницы, она заметила, как будто что-то сверкнуло, ей показалось, что это был отблеск костра. Откуда здесь взяться огню?

Наверное, в её спутанных мыслях родился такой странный образ. Но, не видя перед собой другой цели, она медленно, еле переставляя ноги и всей тяжестью опираясь на копьё, шаг за шагом потащилась в сторону мелькнувшего огня.

Огонь продолжал светить и даже разгорался ярче. Девушке уже почудилось, что она ощущает исходящее от него тепло.

Обогнув выступ скалы, она очутилась в тепле, но это был не костёр. Она без сил опустилась на снег и, не снимая рукавиц, протянула руки к предмету, излучавшему тепло.

Мысль салкарки снова заработала, словно освободившись от сковавшего её холода, и вместе с нею в Одге вновь пробудилось любопытство. Перед нею на плоском подножии стоял конический предмет приблизительно в половину человеческого роста. Исходивший от него свет не мерцал, как пламя, а лился ровным потоком; Одге показалось, что конус состоит из какого-то металла, покрытого переливающимися полосками, расположенными по его окружности.

Она чувствовала, что этот предмет не имеет отношения к Силе в том виде, в каком её знают люди, наделённые даром. Этот предмет, скорее, производил впечатление рукотворного, созданного для определённой цели, как, например, корабль. Но раньше она никогда не слышала о таких приспособлениях для получения света и тепла.

Кто поставил тут эту вещь, чтобы спасти её от холода? Её спутники всё время говорили о том, что впереди затаилась Тьма. И потом — подсказала ей оживившаяся память — ведь айсберги действительно загнали её корабль к берегам Дарга на страшную гибель!

— Ты — не он, ты — она…

Одга встрепенулась и тотчас же выхватила нож. Слова, которые она слышала, исходили, как ей показалось, из конуса.

— Я — Одга, волночея, — ответила она, стараясь сохранять спокойствие. — И я действительно женщина, — добавила она, угадав смысл обращённых к ней слов.