Девушка засобиралась домой, и Дорохов понял, что просто обязан проводить ее. Но и на улице разговора не получилось, шли молча, всю дорогу Саша злился на себя и на Дормидонтовну и никак не мог придумать, о чем говорить. Девушка спросила, видел ли он картину «Ошибка инженера Кочина», но Саша в Петровск-Забайкальске еще ни разу не был в кино. Люба попыталась рассказать о фильме, но так и не успела — подошли к ее дому. На прощание она не очень уверенно пригласила Сашу вместе с Дормидонтовной заходить к ним в гости. Вернувшись, Саша во избежание повторного сватовства соврал старушке, что у него в Иркутске осталась невеста.

Через неделю Сашу вызвал к себе Сидоркин и неожиданно предложил:

— Собирайся. Завтра утром поедем в район, дней на пять, на шесть, проверим работу участковых инспекторов, в сельсоветах побываем. У тебя, говорят, есть знатное ружье, вот и прихвати его. Может, на гусей сходим. А то, гляжу, совсем ты заработался.

…В Забайкалье, и верно, пришла весна. Южный ветер продул, просушил дорогу, согнал с сопок снег, а тепло, что стояло днем, съело его даже по оврагам и распадкам. Почки на деревьях набухли, а на тальниках лопнули и покрылись желто-серым пухом. На солнцепеке, по буграм появилась зеленая поросль. Дикий лук выпустил тонкие острые перья со спичку, а то и в полторы. Возле города, куда ни глянь, по сопкам лазили старухи да ребятня, собирая к столу молодой лучок — первые витамины. По серому, прошлогоднему жнивью потянулись за тракторами черные полосы. Перевернутые лемехами плугов пласты, отливающие на солнце жирной чернотой, обследовали грачи, вразвалку разгуливающие по пахоте. Даже днем по небу шли косяки птицы…

Сидя в автомобиле, Дорохов с удовольствием смотрел по сторонам. Он знал, что село Харауз, куда они ехали, основано староверами, расположилось на границе с Бурят-Монгольской республикой. И ландшафт здесь был совсем не таежный. Всюду виднелись пологие увалы, сплошь покрытые жнивьем. Перед самым селом Сидоркин попросил шофера остановиться и указал Саше на низину, где по стерне разгуливало несколько табунов диких гусей. До них было полтора-два километра, и паслись они отдельными группками в двадцать пять — тридцать штук.

— Пошел гусь. Это только передовые партии, — объяснил начальник, передавая Дорохову бинокль. — Начнется валовый пролет, тут на пашне голого места не найдешь. Неделю, а то и две будут жировать, а потом дальше на север.

Село Харауз было большое и богатое. Каждый дом, что крепость, обнесен высоким тыном, и полдвора под крышей. Нельзя здесь иначе. Снега такие, что без крыши скоту во двор и не выйти. Лесу вдоволь, тайга-то рядом, вот каждый хозяин и покрывал щепой все надворные постройки и довольно большой кусок двора.

Правление колхоза и сельский Совет размещались в большом, рубленном в две длины, доме. Навстречу машине вышел участковый инспектор села Хлынов. Простые домотканые брюки, заправленные в мягкие, из юфти, ичиги, ярко-синяя косоворотка навыпуск, подпоясанная широким форменным ремнем, на котором торчала кобура с револьвером. Ремень, наган да фуражка только и свидетельствовали о его должности, в остальном участковый ничем не отличался от колхозников. Сидоркин оглядел его и, очевидно, не заметил в нем ничего необычного. Поздоровавшись, попросил его познакомить Дорохова с делами и поинтересовался, нет ли каких происшествий.

— Все нормально, — словно обидевшись на начальство за сомнение, степенно ответил участковый.

— Председатель колхоза у себя? Ну, я к нему. А куда вы нас на ночлег определите?

— Хотите ко мне, — предложил участковый, — или, как всегда, к Прокофию.

— Как Прокофий-то Алексеевич? Здоров?

— А что ему делается? Живой, здоровый, все жалел, что не едете. А я ему говорю: «Подожди. Начальник вот-вот заявится». Я к нему подскочу на вашей машине?

— Ну, давай. Спроси разрешения на ночлег. Нас в этот раз трое, а потом Андрей пусть сюда за мной с машиной вернется, я тут пока с председателем переговорю. — И добавил, чтобы шофер взял в багажнике сверток и передал Прокофию гостинцы. Ему и хозяйке.

Прокофий Алексеевич, степенный пожилой человек, появился в калитке одновременно со звуком тормозов останавливающейся машины. Прикрывая от солнца ладошкой глаза, зажав в кулак черную небольшую бородку, осмотрел приехавших, поздоровался с шофером за руку. Спросил, где сам. И, не дождавшись ответа, протянул руку Саше.

— Вас раньше не видел.

Участковый пояснил, что это тот самый начальник уголовного розыска, который Крученого поймал.

Прокофий задержал Сашину руку. Видно, хотел сказать, что он, Саша, уж больно молод, но вместо этого несколько раз повторил, что рад новому знакомству.

— Лексеич, пустишь ты всех троих к себе на постой или где другое место искать? — спросил участковый.

— В избе взвод разместится, заезжайте.

Хозяин распахнул массивные ворота, рассчитанные на то, чтобы в них прошел, не зацепившись, воз сена или соломы, и машина въехала во двор. Под навесом Саша увидел верстак и возле него гору свежих стружек. Прокофий Алексеевич, перехватив его взгляд, объяснил:

— Плотничаю в колхозе. Осенью и зимой собираю бригаду — и в тайгу за добычей, а весной и летом вот у верстака. Сейчас гусь пошел, надо бы сбегать, да все не с руки. Ну, теперь с Леонтием Павловичем выберемся.

Саша начал рассказывать, что по дороге видели уйму гусей, а охотник только улыбнулся:

— Это еще не гусь. Разведка. Когда гусь основной пойдет, аж стон стоит. Ну чего мы на дворе торчим, айда в избу.

Саша вынул из машины чехол с ружьем, и хозяин сразу оживился:

— Никак, начальник новым ружьецом обзавелся?

— Нет, это мое, — гордо ответил Саша.

Шофер достал из багажника ружье Сидоркина, передал участковому небольшой чемодан, вытащил аккуратно упакованный объемистый сверток и вручил его Прокофию Алексеевичу.

— Это вам гостинцы.

Прокофий Алексеевич, взвесив сверток в руке, закачал головой:

— Тяжеловато. Видно, и припас охотницкий есть. Вот за это спасибо. Нонче с патронами к берданке совсем плохо. К дробовику у заготовителя навалом, а для берданы ни патронов, ни гильз. Что же мы опять встали? Хозяйка вон в окошко все глаза проглядела, а выйти стесняется.

Дом стоял высоко, на широкое резное крыльцо вело пять ступеней. Сени просторные, с оконцами под потолком для воздуха, по стенам пучки сухих пахучих трав. Из сенцев двери в избу и в подклеть-кладовку, в углу тесовые полати, чтобы спать летом, когда в избе жарко. Просторная, ничуть не меньше сеней, кухня, и посредине большой обеденный стол. С другой стороны чело русской печки. В левом от двери красном углу — иконостас. Образа без окладов, потемневшие от времени, на некоторых и лика не разобрать. Из кухни дверь в другую комнату, тоже светлую и просторную, из которой вышла пожилая женщина, явно успевшая принарядиться в темный шерстяной сарафан и повязать на кику пестрый платок.

— Встречай гостей, Маланья, да вот гостинец принимай. Павлович прислал. — И хозяин положил на стол пакет. — Ставь самовар!

— А ты, Тимофей Спиридонович, скажи начальнику, чтобы поторапливался. Часа в четыре надо на низах быть, а туда час добираться. Гусь на воду рано с кормежки пойдет, а там еще осмотреться следует. Пообедаем и поедем. Туда на Андрюхином тарантасе сейчас не добраться. Мокреть. Я Карьку своего в ходок оборудую. А вы с нами? — Охотник посмотрел на Сашу.

— Если возьмете.

— Возьмут, возьмут. А начальник наш не опоздает, — подтвердил участковый.

— Ну, раз так, ждем к обеду. Занеси, Андрюха, всю амуницию Леонтия Павловича в дом. У него, поди, патроны еще прошлогодние, мелочишкой заряжены. Я ему тут десяток на гусей заправлю. — Обращаясь к Дорохову, спросил: — А у вас какой калибр? Двенадцатый? Так же, как и Павлович, с трехдюймовкой ходите? А у меня двадцать восьмой: и на белку, и на птицу. Вертайтесь скорее.

Участковый инспектор Хлынов подробно докладывал Дорохову обстановку. Он был местным уроженцем, работал на руднике в Красном Чикое и несколько лет назад поступил в милицию. В разговоре Саша поинтересовался, почему Хлынов не носит полностью форму, а тот только развел руками: